Дошло! Мой рассудок, опьяненный "Вином из одуванчиков" и просветленный весенним дождем, наконец осознал, чем мне не нравится "АРТиШОК". Двоеточие: он совковый.
Театр, особенно авангардный, в моем представлении должен быть красивым. Постановка "Анны Карениной" в ГАТОБе была красивой. А "Вино из одуванчиков" - нет. "АРТиШОК" в сравнении с театром моей мечты - это все равно что "Рабочий и колхозница" в сравнении с "Любовниками" Шагала.
Не уверен, но, вероятно, это был Горький. Горький решил, что театр должен быть уродливым. Он должен бить зрителю в лицо ледяным ветром реальности, огорошивать проблематикой и вызывать омерзение. Наверное, он не умел по-другому. Видимо, будучи в Италии, не ходил в театр или оперу, а предавался алкоголю и женщинам самых низких сортов.
Почему Горький? Горький - это такой гробовщик величественной русской литературой эпохи декаданса с ее чеховским "В человеке все должно быть прекрасно", повитуха этого монстра - культуры советской.
Выражаясь конкретнее, мое чувство прекрасного не приемлет театр некрасивых баб а ля Елена Борщова (цитируя мою девушку) в таком легком, эстетском гимне лету как повесть Бредбери. Диссонанс между воздушными, белоснежными теннисными туфлями и грязным подвалом, между золотистым невесомым вином и пыльными зелеными бутылками, позитивным Сен-Сансом и апокалиптичными The Doors - более чем некомфортное ощущение.
Нет, можно сколько угодно спорить о прелестях этого спектакля, этого театра, этого режиссера и этих актеров - они все профессионалы. Но они профессионалы, не создающие прекрасное. Они певцы упадка, нет, припадка. Упадок может быть прекрасен, припадок - только ужасен. У упадка есть вкус, у припадка - только вот такое послевкусие. Кислое. Похмельное.