Введение
Взялась читать Достоевского после Бунина. Очень невыгодным оказался для романиста-психолога фон – проза Бунина. По сравнению с поэтичным, прозрачным, легким, отточенным, певучим языком Бунина стиль Достоевского кажется корявым: допускает длинноты, повторы, небрежность, «вертится на одном слове».
Произведение малохудожественное: поэтических описаний природы, передающих душевные состояния героев, как у Тургенева, Толстого, Бунина и др., нет (иной психологический прием). Лишь однажды Ставрогин (персонаж из «Бесов») огляделся вокруг и заметил туманное утро, деревья… перед дуэлью.
Да и портретные данные невыразительные, заурядные: волосы черные, лицо бледное, глаза большие… Речь его «аристократов» некультурна, по речевой характеристике это купцы или мещане – насыщают свою речь бранными словами: «подлец», «дурак», «мерзавец».
Герои мелкие, незначительные, пустозвоны – в этом только и есть правда жизни – негде взять глубокие, умные, цельные натуры, и его блаженная Марья Тимофеевна здесь не исключение.
Автор старается поразить воображение читателя в духе романтизма. Вообще, я считаю, его стиль более близким романтизму, чем реализму. Интригует читателя необыкновенностью своего героя, его эпатирующим поведением: протащил через весь зал чиновника за нос, укусил губернатора за ухо – и все это довольно фальшиво. И рефреном повторяемая персонажами романа фраза – «Все вздор!» – определяет впечатление от читательского процесса (во всяком случае, поначалу). Повторяющиеся характеры в произведениях Достоевского можно назвать «сквозными»: Липутин в «Бесах» – это Федор Карамазов, Лебядкин – Рогожин из «Идиота», Лиза Тушина, надменная, избалованная богатая девица, – это Катерина и Лиза из «Карамазовых», Шатов – Раскольников, отвергнутая обществом Марья Тимофеевна – Грушенька из «Карамазовых».
Характеры статичны, хотя писатель и говорит, что Шатов изменил свои взгляды, для читателя это остается «за текстом». Переживания героя, его внутреннее состояние автор передает внешними проявлениями эмоций (побледнел, вскрикнул, зарыдал, истерика, горячка, экзальтация, обморок…) часто преувеличенно и ненатурально, как у всех писателей романтического направления. Вот, к примеру, пародия на психологический прием романтика Гюго (не помню, чья): «Лицо его было бледно, глаза горели, из них сыпались искры, волосы на голове шевелились…». Сравним со стилем Достоевского: «Он побледнел, и глаза его вспыхнули», «Как! Вы хромаете! – вскричала Варвара Петровна, совершенно как в испуге, и побледнела», «Марья Тимофеевна, не ожидавшая такого гнева, так и задрожала вся мелкою конвульсивною дрожью, точно в припадке».
Писатель придает большое значение жестам, мимике, темпу речи, в поведении героев больше театрального эффекта, чем логики, и недаром он часто употребляет слово «сцена». Зачастую ключом к «сцене» является слово «надрыв».
Психоанализ Достоевского порой впадает в патологию, отсюда и интерес к сумасшедшим и помешанным таким, как Марья Тимофеевна, да и супруг ее, тайно обвенчанный Ставрогин, тоже душевнобольной.
И все-таки, несмотря на весь этот романтический «вздор», писатель держит внимание читателя, трогает его душу. Чем же? Своим гуманизмом, искренней любовью и жалостью к человеку, и особенно к человеку страдающему.
1-я главка. Ставрогин
Роман «Бесы» предваряют два эпиграфа. Один из Пушкина – это поэтичное описание метели: «Хоть убей следа не видно, сбились мы, что делать нам? В поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам». Метель у Пушкина в «Капитанской дочке» является метафорой крестьянского бунта. Достоевский пишет роман по следам социальных потрясений в России – выступления «нечаевцев». Россию опять охватила «метель», «кружит» ее бес революции.
Другой эпиграф взят из Евангелия от Луки. Отрывок описывает, как Христос изгоняет бесов из одержимого. Бесы просят разрешения войти в свиней, и Бог разрешает. После чего стадо вверглось в пучину моря и себя погубило.
Достоевский интерпретирует библейскую аллегорию так: «бесноватый» – это Россия, ее больное общество. А «стадо свиней» – это внешне респектабельные люди высшего света, праздные, пресыщенные, морально нечистоплотные, прошедшие через изощренный разврат. Падение их достигает самого дна и приводит в революцию от скуки и цинизма, т.е. «по необыкновенной способности к преступлению», а не от горения пламенем высоких идей и благородного стремления к счастью народному.
«Весь ваш шаг пока в том, чтобы все рушилось. Останемся только мы, заранее предназначавшие себя для приема власти: умных приобщим к себе, а на глупцах поедем верхом» – цинично объясняет вербуемым в губернском городе (предположительно, Твери) «сочувствующим» идее по «шаткости понятий» Петр Верховенский. В романе он подпольный организатор бунта.
Такова концепция революции по Достоевскому. Интересно, что писатель был некогда бунтовщиком, причастным кружку Петрашевского. Руководивший слежкой за петрашевцами писал в донесении министру внутренних дел: «В большинстве молодых людей очевидно какое-то радикальное ожесточение против существующего порядка вещей, без всяких личный причин, единственно по увлечению утопиями, которые господствуют в Западной Европе. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными переродить всю общественную жизнь, переделать все человечество и готовы быть апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения».
При воссоздании деятельности заговорщиков писатель использует личный опыт, Петрашевский стал прототипом Петра Верховенского в романе. О пережитых страданиях перед казнью Федор Михайлович написал в романе «Идиот». В доме Епанчиных князь Мышкин рассказывает о виденной им казни во Франции, в Лионе. «Что же с душой в это время делается, до каких судорог ее доводят… Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия?.. прочли приговор, дали помучиться, а потом сказали: «Ступай, тебя прощают». Власти дали испить чашу осужденного на казнь почти сполна, лишь на эшафоте петрашевцы услышали царский указ о замене смертного приговора каторгой. Казахстанский каторжно-ссыльный период жизни Достоевского был скрашен дружбой с Чоканом Валихановым.
Романом «Бесы», мне кажется, помилованный пытается реабилитировать себя перед правительством, введя термин «сочувствующий идее по шаткости понятий». Даже фамилию своему герою, как замечали современники Достоевского, по характеру напоминающему самого писателя, дает Шатов.
Непреодолимая тяга к самоубийству у пресыщенных аристократов (Кириллов, Ставрогин) свидетельствует: во-первых, об их вырождении; во-вторых, подтверждает в подтексте эпиграф о самоистреблении бесов, вошедших в свиней (вспомнилось гламурное стадо в киносатире Паоло Соррентино «Великая красота», в котором мне чудятся реминисценции к творчеству Достоевского).
И наконец, чтобы уж ни у кого не возникало сомнений насчет «бесов», Достоевский допускает натяжку. На исповеди монаху Тихону (прототип Тихон Задонский) Ставрогин признается, что одержим бесами, что он (как Иван Карамазов) «видит иногда или чувствует подле себя какое-то злобное существо, насмешливое и «разумное», в разных лицах и в разных характерах, но одно и то же…». «Это я сам, – раздраженно говорит он, в разных видах… Я все еще сомневаюсь и не уверен, что это я, а не в самом деле бес».
Создавая образ Ставрогина, писатель снова вводит в роман мотив раздвоенного сознания. Особенность психологического анализа Достоевского в том, что он, в отличие от Толстого и др., прибегает не к внутреннему монологу, а внутреннему диалогу – спору с самим собой. Раздвоенность сознания чаще всего представляет собой моральный конфликт. Ставрогин якобы «не знает различия в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою штукой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнью для человечества» .
Опять натяжка, по роману Ставрогин холодный эгоист, прожигатель жизни, ни в чем не знает отказа, т.е. почти Печорин, меньше всего он похож на альтруиста. Красавец не только не производит впечатления человека мыслящего, передового, но даже просто образованного, и уж тем более мессии, каким, видно, хотелось представить писателю своего героя, но вышло неубедительно. Просто некому было в его романе подсунуть свои идеи, а провозгласить очень хотелось, вот и всучил их этому «свинёнку» Ставрогину – «С Христом без истины, чем с истиной без Христа» – очень они ему пристали, как корове седло.
И всучил как-то уж очень неловко: свои философствования о Христе, об истине, о народе-богоносце, добре и зле автор приписывает Ставрогину. А цитирует его с экзальтацией «вечный студент» Шатов, называя Ставрогина своим учителем. И кому цитирует? Ему же, Ставрогину! Неудачный авторский прием.
Философ Ницше, который называет Достоевского своим учителем («Сумерки идолов»), в желании всех поразить неожиданностью, «сочетанием противоречивых вещей» («rerum concordia discor»), рекомендуя при этом себя гегельянцем, профанирует диалектику Гегеля (единство и борьба противоположностей). Противоречия должны быть внутренне связаны, его же рассуждения – это цепь взаимоисключающих понятий.
Достоевский нарочито соединяет в характере Ставрогина гуманизм и эгоизм (крайний, причем, эгоизм), Христа и дьявола, «свет» и «тьму». Автор «Бесов» пытается доказать, что один человек может в себе сочетать два полюса: высокую христианскую нравственность (таковы убеждения Ставрогина со слов Шатова, поступки его другие) и дикую разнузданность, жестокость, подлость и низость. Не иначе нашего автора бес запутал. «Ни одно произведение не может обойтись без дьявола, – говорит французский писатель Андре Жид, – обязательно он вмешается и все напутает».
В напечатанной на машинке исповеди, которую Ставрогин передал монаху, он упомянул про дочку хозяйки, у которой нанимал квартиру, десятилетнюю девочку (на другой странице – 14-летнюю), повесившуюся после надругательства над ней квартирантом. Мне кажется сомнительным, чтобы десятилетний ребенок сумел это сделать. Только если предположить, что сведение счетов с жизнью с помощью петли было явлением заурядным, и девочка достаточно на это насмотрелась, чтобы иметь наглядный опыт.
С одной, темной стороны внутреннего образа, генеральскому отпрыску «все позволено»: и за нос протащить, и за ухо укусить, и даму публично оскандалить, и невинного ребенка погубить, и у бедного чиновника деньги украсть, и убить на дуэли с хладнокровной жестокостью. Объяснением инфернальных поступков может служить девиз привилегированных, озвученный «пышной дамой» из праздной компании: «Все уж так прискучило, что нечего церемониться с развлечениями, было бы занимательно». «Стадо свиней» докатилось до самого дна падения в пресыщенной праздности.
И опять у меня всплывает в памяти аналогия к связанному, как мне кажется, внутренним содержанием с «Бесами» кинороману – социальной сатире Паоло Соррентино «Великая красота». По тональности фильм воспринимается как тоска по красоте, которая спасет мир. Красочный фильм изобилует ню-артом, перфомансами, развлекающими изнывающее от скуки высшее общество. Авангардное искусство, приспособленное к его вкусам, такое же претенциозное и пустое. За исключением одного значительного перфоманса. Это просто два стенда: на одном на нас с фотографий глядят глаза детей с ангельскими личиками, а на другом – те же лица, но уже взрослых дегенератов.
Предъявляя портрет Ставрогина, писатель удивлялся, что красота его была неприятна: «Волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, – казалось бы, писаный красавец, а в тоже время как будто и отвратителен». Современники Достоевского находили портретное сходство Ставрогина с Лермонтовым. Однако писатель поправлял, что по озлобленности Ставрогин уступает Лермонтову.
Для поляризации темной, изнаночной стороне характера героя, повернем его вымышленный образ другой, светлой стороной. По прихоти автора, красавец-повеса способен вступиться за калеку, смиренно снести унижение, простить пощечину, бесстрашно подставить на дуэли свой лоб, а в свою очередь великодушно выстрелить в воздух. Видимо, по замыслу Достоевского образ Ставрогина – это персонификация христианской идеи, что душа человека есть арена битвы Бога с дьяволом, т.е. борьбы добра и зла.
Признающий себя последователем Достоевского Ницше оправдывает существование зла как воспитывающего начала в развитии человечества, которое через страдание должно возвыситься до такой степени самоозарения и самоискупления, что со временем из морального превратиться в мудрое.
С большой долей условности можно принять этот разительный контраст «черного» с «белым» в духовном образе героя, взяв во внимание право художника на вымысел, на смещение акцентов ради большей выразительности и убедительности. Малоправдоподобно, но зато эффектно. Иные авторы философских (интеллектуальных) произведений, чтобы обнажить идею, прибегают даже к гротеску и метафоре.
2-я главка. Ставрогин и другие
Как и в романе о семье «Братья Карамазовы», в «Бесах» Достоевский затрагивает проблему «отцов и детей». Избалованные дворянские дети, ни в чем не испытывая ни нужды, ни отказа, в то же время лишены главного – родительского внимания. Воспитание детей состоятельные родители перекладывают на чужие плечи: няней, гувернеров, учителей. И в этом кроется причина духовной отчужденности «отцов и детей», их драматического разлада.
Родителям трудно понять своих взрослых детей, ставших для них тайной за семью печатями. К примеру, богатая и деспотичная генеральша Варвара Петровна Ставрогина, которая держит в страхе весь город, тайком отправляется к ничтожному сплетнику Липутину, чтобы выведать у него о сыне: что он за человек, нормальный ли психически?
«Дочь мне не друг» – обиженно говорит Прасковья Ивановна о Лизе. Циничный Петр Верховенский своего отца, профессора, вообще не признает: «Ты так ты, поляк так поляк – мне все равно» (ходили слухи, что он побочный сын жены профессора). Видно, что Петруша не может простить обиды на отца: «Ты меня маленького по почте отправил после смерти матери».
Персонажей в романе удивительно много, есть даже «образ автора» – господин Г–в (фамилия похожа на Гончаров). Линии их судьбы зачастую не пересекаются вовсе, но все же их можно сгруппировать вокруг центральной фигуры – Ставрогина.
Вот тайная жена Ставрогина – «блаженная» Марья Тимофеевна Лебядкина, хромая, к тому же полоумная. Заметно, что автору этот образ импонирует своей неординарностью, пренебрежением к обыденности и условностям, пребыванием в воображаемой, нереальной действительности. В хваленом фильме Анджея Вайды ее образ совсем уж шаржирован. Однако, по роману, в ней достаточно романтизма, мечтательности, она, что называется, «не от мира сего».
Николай Ставрогин, вроде бы, мнений света не боится, даже наоборот, эпатирует общество обывателей. И женился из тех же соображений, чтобы всех поразить – блестящий аристократ и нищая плюгавая калека. Но все же обвенчался он тайно, причем ничто его к тому не обязывало, и долго от всех скрывал, даже от матери (отца уже не было в живых), и похоже, стыдился этого брака.
«Сударыня, это тайна, которая может быть похоронена лишь во гробе», намекая на этот брак, театрально сообщает Варваре Степановне сумасброд капитан Лебядкин – брат Марьи Тимофеевны и приятель Ставрогина по шумным петербуржским пирушкам.
«Представьте, что и там все это напичкано тайнами»; «И разузнаю… секретики все ваши» – так интригует писатель вначале романа: напускает туману, окутывает повествование флером таинственности – в общем, грешит романтизмом.
Вот если бы немного изменить сюжет и представить странный поступок таким образом. Богатый красавец, на которого многие имели виды, даже охотились на него, принципиально женился на жалком существе «без претензий», чтобы сохранить внутреннюю свободу и оградить себя от посягательств. Ведь любовь к нему надменной Лизы или взбалмошной мадам Шатовой эгоистичная, хищная, вызванная тщеславным желанием завладеть на редкость красивым, знатным, богатым, завидным женихом.
«Николай Ставрогин подлец!» – возмущается обманутая им жена Шатова. Но с другой стороны, это еще вопрос, кто из них «жертва», а кто «хищник»? «Пораженные его наружностью» дамы летят, как мотыльки на огонь, и становятся жертвами самообольщения, принимая желаемое за действительное. Гордая, строптивая Лиза решилась на отчаянный поступок. Ночью тайком Лиза сама к нему пришла в загородный дом в Скворешниках. Убедившись, что избранник ее не любит, она тоже стала его в этом упрекать, как будто для нее это новость, что наши чувства нам не подвластны.
И ненормальная Марья Тимофеевна вбила в свою больную голову, что Ставрогин ее любит. Хотя у нее-то как раз есть видимое тому подтверждение – идеал всех женщин с ней обвенчался.
Но и Ставрогин, похоже, в ней ошибся (как, впрочем, и она в нем) – убогая оказалась отнюдь не кроткой. Как и светские львицы, она проявила по отношению к нему своенравие и чрезмерную требовательность. Разочарованная в «законном супруге» оттого, что он малодушно солгал, постыдившись публично объявить ее своей женой, Марья Тимофеевна с презрением ему выговаривает: «Я думала ты сокол, а ты сыч». По смыслу и по форме сцена напоминает эпизод объяснения Грушеньки со своим «бывшим» (поляком офицером) в Мокром из «Карамазовых».
И в том, и в другом случае Достоевский подтверждает распространенное мнение, что любовь – это только наши иллюзии, самообман, беспочвенные фантазии. Больное воображение Марьи Тимофеевны нагляднее всего иллюстрирует эту истину. «С чего Вы меня князем зовете… и за кого принимаете?» – удивляется Ставрогин, никогда красоте своей значения не придававший.
Однако самонадеянно полагая, что он для калеки «свет в окошке», предлагает ей, удалившись от городской суеты, уединенно жить в горах Швейцарии, т.к. «революционер» вынужден скрываться. Революционер он только по заявке автора, в романе его повстанческая деятельность не показана.
Ответ ее неожиданный не только для Ставрогина, но и для читателя: «Ни за что не поеду… с ним на горе сиди». Как говорят в народе: «Чужая душа – потёмки», оттого человеческие отношения неясные, изломанные, болезненные.
Но писатель показывает и другую любовь – любовь жертвенную до самоотречения, до самоунижения: «пусть только кликнет, и побегу за ним, как собачка» (Даша за Ставрогиным) – общая, кстати сказать, фраза для произведений Достоевского.
Рослый, как гренадёр, офицер Маврикий Николаевич, простодушный и порой нелепый, совершенно не подходит по душевному складу надменной аристократке Лизе, но любит ее рабски преданно. Как верная собака, он мокнет всю ночь под дождем у решетки сада загородного дома Ставрогина, к которому его любимая прибежала на тайное свидание.
Задолго до этого рокового свидания Маврикий Николаевич даже приходил к Ставрогину (исключительно по велению благородной души) жертвовать для него Лизой, с которой был уже помолвлен, ради ее счастья. Такая же слащавая и ненатуральная сцена есть у Достоевского в романе «Униженные и оскорбленные».
С радостью принимает свою «изменницу» и даже намеревается усыновить ставрогинского ребенка несуразный и бесприютный Шатов. Трудно человеку обыкновенному понять такую любовь, но, видно, и такая любовь бывает. И презирают неудачника за его собачью преданность, за такое бесчестие – «тряпка последней руки», – и больше всего, как ни странно, сами их возлюбленные.
И вот роман приближается к своей трагической развязке. Внезапная смерть Лизы: «Санки ее вдруг понеслись с горы», она решила «разочесть» (разменять) свою жизнь на часы. Может быть, она вспомнила кощунственную фразу, сказанную кем-то из праздной компании по поводу «прокутившегося» и застрелившегося юноши: «Хоть один час да прожил счастливо». Куцая мудрость лишь проявляет сарказм автора в оценке ничтожных целей пустоголового бомонда – купаться в роскоши и разврате состоятельные бездельники считают счастьем.
Зная, что поступок ее безрассуден, что со Ставрогиным ей жить не суждено (ей стал известен его постыдный секрет – женитьба на помешанной), но не в силах сдержать к нему роковую страсть, Лиза бежит ночью, прямо с бала, в его загородный дом в Скворешниках. Этот отчаянный поступок гордой барышни Лизы ассоциируется с поступком «жертвующей собой» ради отца Катерины в «Братьях Карамазовых» – «сама пришла себя предлагать».
Отвергнутая Ставрогиным («идите от меня Лиза»), как в лихорадке, не разбирая дороги, под дождем в бальном платье, она бежит от него на пожар, взглянуть на погибших (совсем не случайно) жену Ставрогина и ее брата, капитана Лебядкина. Лиза попадает «под горячую руку» и гибнет в разъяренной толпе погорельцев. Сгорела вся улица, и всем было видно, что это умышленный поджог.
Много у писателя удивительно верных находок. Описывая события чрезвычайные, он находит мельчайшие подробности, придающие картине яркость и достоверность. Красочно и правдиво выписанная страшная сцена пожара еще раз убеждает в печальной действительности, что в решительные и отчаянные моменты страх отнимает способность трезво рассуждать и лишает выдержки и мужества. Вот, например, почти комичный эпизод с периной на пожаре говорит об охватившей всех панике, о лихорадочно-безрассудном поведении терпящих бедствие. Старуха вдруг возвращается в горящий дом спасать свою перину. Видя гибнущую у всех на глазах старуху, губернатор Лембке в испуге бросается спасать старуху. Она проталкивает ему через выбитое стекло свою перину. Лембке ни с того ни с сего энергично тянет на себя угол перины, в это время с крыши на него падает доска… Картина написана очень динамично.
Как в захватывающем детективе, с элементами мистики, описывается жуткая сцена самоубийства из принципа (чтобы «вернуть билет» Создателю) маньяка Кириллова, которая намеренно снижена писателем из романтической патетики в комическую плоскость. В результате картина кажется очень правдоподобной, ведь в жизни часто трагическое парадоксально соседствует с комическим.
Да и революционеров автор не героизирует и не снабжает образ революционера пафосом. Это тоже нелепая, честолюбивая, вздорная натура авантюриста (Петр Верховенский, Николай Ставрогин), несущая, однако, горестную печать холодного безразличия к себе со стороны родителей. Таким образом, Достоевский подводит читателя к выводу, что личность формируется воспитанием. Но не только, главным образом человека формирует среда («враждебность среды», «среда заела»).
В этом контексте интересны размышления писателя о власти капитала: «Что такое Liberte? – Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно?.. Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно» («Зимние заметки о летних впечатлениях»).