kk
Default banner
Разное
426 297 постов48 подписчиков
Всяко-разно
2

А что поделаешь?,.

Август 1937 года, Чкаловская область (позднее известная как Оренбургская)

Глава 1

Васильев Александр Степанович - губернатор области, человек, не понаслышке знающий как устроена власть и чем она руководствуется, уже 4-й год занимает назначенную им должность. Эта должность подразумевает под собой значительные обязанности и связанные с этим трудности, которые необходимо преодолевать, но он уже очень давно научился не быть человеком как таковым, гуманность никак не была связана с властью.

Семьи у него не было, она давно была угнетена в ссылке, его немолодая жена 47 лет и дочь, которой могло бы минуть 21. В далёком 1924 году их сослали в южный Казахстан на ссылку, затем разъединили, отправив Васильева копать Беломорканал, а жену Алёну и 10-летнюю дочь оставили в той далёкой деревне, где они отбывали ссылку. Конечно же они не смогли содержать себя. Единственную козу, бывшая у них и дававшая им некоторое пропитание в виде молока, которое можно было выменять на корочку хлеба у соседки, забрали вскоре после того, как забрали Александра, ничем не объяснив, но дав какую-то бумажку, подписанную местным исполкомом. Суть бумажки состояла в том, что коза эта принадлежит государству, несмотря на то, что она была приобретена исключительно на их собственные средства, которые дались они им очень нелегко. А причина принадлежности этой козы власти проста:"Данная коза была взращена на государственном корме." Имели в виду они траву и прочее, чем она кормилась. Абсурд, но кто же в здравом уме будет оспаривать это? Любое неповиновение карается, это 10 колонии в лучшем случае - коза этого не стоит.

Александр Васильев же больше полугода ломал спину, возводя канал и не зная какая судьба была у оставленной семьи. Вопросов задавать не было смысла, ответов на них бы все равно не последовало, но он каждый вечер, ложась спать когда на деревянные нары, когда на холодный бетонный пол, тут уж как повезёт, он думал о жене своей и больше о дочурке белокурой:"Как они там? Чем живут? Не послали ли их на трудовые колонии?" Это терзало его больше всего на всем свете, не сравнить даже с этой губительной работой, которую ему следовало исполнять по прихоти Великого Вождя.

Прошло 2 года, и Васильев оказался в потоке амнистированных. Это было явление редкое, скорее даже необычайное. Как обычно, Александр готовился к построению на утренний пересчет, но за час до подъема, в 5.00 в их вагонку зашел караульный и крикнул: Васильев, на выход!

Разбуженный раньше времени Александр не горел желанием подчиниться этому кричащему солдатику и терять драгоценный час сна, но пришлось, иначе это грозило недели "холодной", а это намного хуже недоспанного часа. В общем он поднял голову, для оснастки спросил: "Ну чего надо-то?", начато караульный ответил: "Давай, подъем! И без тебя тошно."

Васильев понял, что качать права сейчас смысла нет, и быстро одевшись пошел вслед за караульным. Его ввели в каморку коменданта, где горела закопченная керосинка и дремал сам комендант. На столе, Васильев углядел, острым лагерным взглядом не то приказ, не то указ, где в нижнем углу он разглядел свою фамилию. Мысленно он уже был готов к худшему, и эта бумажка подвела черту под его подготовлениями, глубоко вдохнув, Васильев встал правее стола, как бы ожидая приговора.

С тукнула закрываемая дверь ,комендант лениво открыл глаза, реагируя на звук и увидев Васильева, стоящего справа от его стола, и караульного слева, он кивнул ему, отпуская и устремил пытливый взгляд на Алекандра:

- По какой статье вы тут?

- 58-а.

- Каким образом вы изменили Родине?

- Я Родине не изменял! (в мыслях у меня есть ответ насколько изменяете родину вы! Исполняющие эти зверские указы и приказы)

- Как бы там ни было, с сегодняшнего дня вы не являетесь субъектом нашей колонии и можете явится в канцелярию лагеря после обеда за своими вещами, где вам будут вручены ваши личные вещи, а также письма, которые могли вам отсылаться в течении вашего срока.

Сердце Александра будто провалилось, Свобода - эта мысль, которая была недоступна зеку, и вот она сейчас перед ним, в руках этого коменданта, в этой, уже подписанной бумаге! Васильев сдержал чувства, кивнул коменданту и сказал: "Раз я свободен, могу ли я до обеда побыть в своей вагонке, пока не допустят к канцелярии?". Комендант с прищуром посмотрел, но подумал кивнул и окликнул караульного: "В 7-ю его" это номер нашей вагонки, после чего Александр был туда отведен.

Ему предстояло важное дело, у него хранилось много полезных мелочей, которые очень были нужны тут, в лагере, но которые не нужны были там, на свободе. Это к примеру, заточенный ножик, из куска жести, бечевка, старательно скрученная из ниточек постельного, которое меняли раз в месяц.

До обеда раздав всё свое лагерное имущество свои ближайшим друзьям по нарам, Васильев прибыл в канцелярию. Многого он получить не надеялся, основные ценные вещи у него отобрали еще раньше, на перессылке, и добиться их уже было невозможно. Но ему выдали его костюм-тройку, который, после пережитого, оказался ему на 3 размера больше и висел как на вешалке, и сандалии, с которых были вытянуты металлические оправы "в целях безопасности", отчего подошва их расползлась и носить их было неудобно. Но что эти мелочи по сравнению с свободой? Выходя, Васильев также получил пакет с письмами, их там было около 5.

Не желая читать их в стенах лагеря, хотя прекрасно понимая что эти письма давно прочитаны и изучены, Васильев с ворот, глубоко вдохнув, направился к ближайшему парку, который оказался в 3-х километрах севернее, и идя по дороге на этот путь ушло 30 минут, которые показались райскими Васильеву, после долгой лагерной жизни. Там, придя и расположившись на лавочке, он распечатал первое письмо.

....(состав писем не известен достоверно, но их было несколько, и в каждом его супруга уверяла что всё у них хорошо, просила сообщить где он находится, чтобы они приехали повидаться, но с каждым последующим письмом тон его менялся, было очевидно что все не так хорошо как пишет Алёна, уже и подписи любимой дочери нет... Она укоряет меня за то, что я не отвечаю на письма, однако всё еще любит меня и надеется что я вернусь. Последнее письмо оказалось самым жестоким: "Наша дочь умерла, никто нам не захотел помочь, скоро умру и я. Твоя Алёна"....

Подняв наполненные слезами глаза к канцеляру, Александр задаст один вопрос: За что???. Вопрос оставшийся без ответа. Окошко просто закрылось, обрезало нить существования.