Театр имени Чехова, генеральный прогон новой пьесы. На сцене оживление – актеры уже в образах и в предвкушении чего-то радостного, какого-то праздника, маскарада. Подготовку к нему не только видно, но и слышно. «Свет, звук готовы?» – кричит директор театра куда-то наверх. Оттуда задорное: «Мы так готовы, как Гитлер к войне не готовился!»
…Двумя часами позже. Стихают последние аккорды скрипки, актеры не расходятся со сцены, задумчивы, молчаливы, нет больше перешучиваний, каждый сам в себе. Мы с режиссером шмыгаем носами, хотя и знаем пьесу наизусть. Спектакль готов.
В минувшие выходные состоялась заключительная премьера 71-го сезона театра им. Чехова. Для тех, кто не помнит, первыми были «Бесы» по Достоевскому. Закольцевали же сезон «Провинциальными анекдотами» Вампилова. Уже судя по перекличке двух классиков – из 19 века и из современности, – можно говорить о его логической завершенности. А еще о том, что театр не уронил высокую планку, заданную «Бесами».
Идеи…
Шестидесятник Вампилов не случайно стал одним из классиков русской современной литературы, обновивших жанр социально-психологической реалистической драмы. Его «Провинциальные анекдоты» – настоящая русская комедия: в рамках смешного она говорит о серьезном, доходя до высот трагедии. Анекдот здесь – и «необычный, экстраординарный случай», и «короткая история с парадоксальной концовкой».
Вместе с чеховцами мы бросаем взгляд в недавнее прошлое: на ушлого администратора гостиницы, меряющего людей по их статусу и попавшего из-за этого впросак; на загулявших командировочных, сшибающих копейки на опохмел. Случаи настолько знакомы, а анекдоты эти настолько бородаты и бесхитростны, что смеешься даже с каким-то недоумением: и чего мы тут не видели?
– Олег Александрович, – обращаюсь я к режиссеру Белинскому, – вы рассматриваете провинциальность как старомодность? Та же исповедальность в обоих актах пьесы – это ведь оно?
– Ну, к моде это не относится, напротив, это всегда современно, актуально. Провинциальность означает то, что это всем нам свойственно, и столичным жителям в том числе. То есть это в принципе наша провинциальность.
– Что это такое «комплекс провинциальности» по-вашему? О котором многие говорят, что это надо из себя изживать?
– Я не знаю, как это из себя изживать, это все в нас заложено, и заложено исторически. Гоголь когда написал «Ревизора»? А ведь ничего с тех пор не изменилось! И Вампилов описывает то же самое в «Случае с метранпажем». Да и кроме них сколько об этом чинопочитании писали, и Салтыков-Щедрин, и Грибоедов. А эти «потемкинские деревни» когда еще начались у нас?
– Получается, у нас это ругательное слово?
– Получается, так. И это не географическое понятие. Моя знакомая, живущая на Манхэттене, написала, что хочет перебраться куда-нибудь в небольшой округ – осточертело ей в Нью-Йорке. А москвич вряд ли захочет перебраться куда-нибудь в Саратов. И получается, что провинция в них, в самих столичных жителях находится.
– То есть это уже в крови – чинопочитание, «потемкинские деревни», жизнь в столицах?
– Этот комплекс провинциальности исчезает, как только начинаешь ездить по миру, – вступает в беседу театральный фотограф Альберт Шар. – Чем больше ездишь, тем меньше его остается. Я жил в замке в одном местечке во Франции, где только исторические дома. Выходишь в 10 утра – никого нет, тоска зеленая. И ты не представляешь, как тут жить. Ну поживешь ты в этих домах месяцок – а дальше что? Тут я выхожу из дома, у меня нет такой тоски, я что-то делаю, у меня тут друзья и прочая… Ощущение провинции – это ощущение своей незначимости, ненужности и скуки. Оно не снаружи, не в Павлодаре, оно внутри. Человек везде может быть нужен и полезен, я думаю.
– Олег Александрович, а вам кого-нибудь жалко из «Провинциальных анекдотов»?
–Знаете, что самое смешное: нам кажется, что мы не такие. Все мы такие. И поэтому мне всех жалко, и себя тоже. Тут и в том и в другом случае есть исповедь, покаяние. Покаяние – великое дело. Любая исповедь в принципе очищает.
В Чимкенте я ставил Стейнбека «Люди и мыши», мне нужен был музыкант, чтобы аранжировать тему, которую я выбрал. Нашел ресторанного музыканта, и так случилось, что не мог ему дать прочесть пьесу – свет отключили, и я в темноте рассказал ему своими словами. Когда свет включили, у него на глазах были слезы. Договорились, расстались. Через несколько дней я начал его искать. В ресторане его с того дня не было. Нашел его дома. Во-первых, он очень здорово аранжировал тему. Во-вторых, написал еще одну тему к другому герою. Самое главное что? Ресторанный лабух, относящийся к музыке уже как к зарабатыванию денег, цинично. Сидит он на прогоне, а в спектакле все люди несчастные, и он смотрит: «Ах, а этот-то какой несчастный, и этот…» Когда все закончилось, идет он из зала подавленный и говорит: «Как я теперь в ресторан вернусь работать?» Вот и наши актеры стоят в конце спектакля, как к совести взывают. Искусство так и должно воздействовать.
– А какой реакции вы ждете от зрителей?
– Я бы хотел, чтобы они улыбались, а к концу, если не заплакали, то расчувствовались. Мне очень интересно, каков будет отзыв от зрителей.
…и формы
– Александр Вампилов. «Провинциальные анекдоты», – объявляют с края сцены актеры и авторской речью описывают место действия. Что-то новенькое! Зрители премьеры переглядываются, вскидывают брови. Может, чеховцы решили тут перед нами разыграть балаган? А это всего лишь прием брехтовского театра. Минималистское оформление оставляет простор вокруг «гостиничного номера», делая сцену и действо чем-то условным. Актеры играют в театр. Это придает условность и времени, в которое все происходит. Да и Николай Васильевич, чей портрет парит над сценой, это подтвердит. К тому же первый анекдот, «Случай с метранпажем», – практически «Ревизор».
Обычное погружение в сюжет происходит внезапно, когда в эпическое повествование врывается новый герой. И театр снова становится натуралистичным, и оказывается, что все всерьез.
Режиссерские находки элементами брехтовского «театра в театре» не ограничились. Олег Белинский с большим тактом и чувством меры подобрал и реквизит (как, например, сыгравшая на образ администратора гостиницы папка «для взяток»), и видеозвуковое оформление, создавшее нюансы. То в радиопередаче вдруг заговорят о том, чтобы делать мир лучше своими руками, то сигналы пароходов на самой высокой ноте исповеди прогудят, как трубы Судного дня, то кинопроектор покажет «благополучный» фасад жизни, на фоне которого разыгрываются истинные драмы.
В общем, пьеса Вампилова стала эдаким метрономом, отмеряющим чувство вкуса. И я бы сказала, это тот редкий случай, когда спектакль интереснее пьесы. Не изменив основы, чеховцы сумели создать новое блюдо, лишь добавив щепотку специй.
Вампиловская пьеса стала как один большой экзамен вообще для всех работающих над ней. И к концу 71-го сезона чеховцы показали, что находятся в отличной форме! Стилисты создали прекрасные и точные образы наших сограждан из 50–60-х. Звукооформитель подобрал поистине щемящий и в тему «Каприс № 24» Паганини (также называемый «Возвращение домой») к анекдоту «Двадцать минут с ангелом». А актеры открыли в себе новые грани.
«Провинциальные анекдоты» давно считаются проверкой на профпригодность лицедеев: и в первом акте-пьесе, и во втором, но уже в других ролях, традиционно заняты одни и те же актеры. И зрителям радость: наблюдать за этими переодеваниями невероятно азартно! Особенно «дали праздника» Татьяна Кияшко в роли официантки Марины и Александр Аммосов в роли ее любовника, преподавателя физкультуры. Глядя на их полнейшее преображение в карикатурных и всем знакомых персонажей, зрители хохотали до коликов.
Традиционно безупречен и в комических, и в драматических ситуациях был Рамиль Шарипов. А одна только фраза скрипача Базильского (Максим Тореев): «Как я считаю, что я считаю – это еще ничего и никогда не изменило!», сказанная с чувством оскорбленного достоинства откуда-то «из хаты с краю», – показала одним штрихом позицию всей советской интеллигенции.
И все же, как в лучших традициях русской классики, вампиловские анекдоты – не для смеха. Когда прозвучат исповеди главных героев пьесы, нас всех настигает прозрение – о напрасной погоне за мирскими дивидендами и опустошительной силе бездушия. Классическая дилемма, не знающая границ ни во времени, ни в пространстве.
фото Олега ГРАДСКОГО
