Чай с вареньем, градусник и семь переломов – вот единственное, что меня связывало с медициной, так что близко знакома была только с травматологом в детской поликлиннике. Но так уж вышло, что к сегодняшнему дню половина людей списке моих контактов имеют диплом медицинского университета: от рядовых терапевтов до главных врачей крупных медучреждений. И не смотря на то, что чувствую я себя хорошо и особенно на здоровье не жалуюсь, каждый будний день я провожу в больнице. Два раза в неделю – у меня операция, остальные дни – стационар, обследования, приемный покой.
Дресс-код для операционной
Попасть в операционную человек может в трех случаях. Если он врач. Если он больной. И если он – техничка. Однако для телевизионных журналистов делают приятное (ну это с какой стороны посмотреть) исключение. Прежде чем попасть на операцию, нас, меня и оператора, до нижнего белья раздевают. Дабы не нарушить стерильность операционной, мы облачаемся с медицинские штаны и рубашки. Далее – халат, возможно – прорезиненный передник. Плюс шапочка, две пары бахил, перчатки и нарукавники.
Обмундирование зависит от строгости руководства. Есть места, где дресс-код ограничивается одноразовой шапкой, бахилами и стареньким халатом. Там, видимо, уверенны, что мы чисты во всех отношениях. Лапать инструмены и внутренности пациентов нам не разрешают, а вот почитать на досуге историю болезни – за милую душу. Меня всегда удивляло: а как же врачебная тайна? Но, видимо, от нас им скрывать нечего, и я скрупулезно вчитываюсь в каллиграфические медицинские каракули и прочий анамнез.
Один из операторов, обозвав меня бездушной, категорически отказался выезжать на съемки. «Неужели тебя не тошнит от этой крови? Неужели тебе не жалко, неужели тебе не страшно?» - возмущался мой 40-летний сотрудник. Жалко? Да. Страшно? Бывает. А насчет тошноты – едва ли: у меня все в порядке с желудком. Поначалу было тяжело, удаленные внутренности и ампутированные конечности снились по ночам. А сейчас – ничего: привыкла. Кажется, дай мне во время операции какой-нибудь донер, съем за милую душу. Но к сожалению, братья Эскулапа вкусностями мой желудок так ни разу и не побаловали.
Одна из последних операций – пересадка почки. Знакомая только с коровьими, я всегда думала, что этот орган как минимум 30 сантиметров в диаметре, на деле она много меньше чем детский кулачок, да еще и белая, с зеленоватым оттенком.
О хирургах
Один из моих любимым хирургов на свои операции никогда не торопится. У него правило – перед операцией нужно обязательно покурить. «Заходи, заходи, дорогая. Куда торопишься? Там пока анестезиолог усыпит, инструменты подготовят. Давай покурим».
Вот мы и сидим, курим у него в кабинете, пока очередной его пациент мирно засыпает. Хирурги, как и полагается, разговаривают во время операции о разных интересных вещах: о семье, о машинах, отпускают свои хирургические шуточки и обязательно – тихонько слушают радио. Еще бы – четыре часа за операционным столом. Можно все темы «перетереть». Но не смотря ни на что работу свою делают хорошо. Еще не один пациент после моей (как я их называю) операции не умер.
Ангелы в операционной
Операционные бывают разные: стерильные и откровенно грязные, темные и не очень, как то по-домашнему уютные и огромные – вызывающие дрожь. В одной крупной алматинской государственной больнице именно такая. Заранее оговорюсь: врачи там работают – уникальные, особенно нейрохирурги, но операционная – это просто «бррр».
В одной из них есть маленькое ответвление, такой коридорчик в никуда, там в темноте стоят каталки и ненужный инструментарии. Сидишь в операционной и вглядываешся в эту темноту. Кажется, что за одной из каталок стоит ангел смерти и ждет. Ждет пока какой нибудь хирург наконец промажет скальпелем. Тогда задумываешся. Вот стою я здесь. Передо мной на двух столах два человека. У одного открыта черепная коробка, удаляют опухоль. У второго, в области поясницы врачи выдолбили дыру, размером с теннисный мяч. А что если они умрут. Прямо сейчас. Здесь, на моих глазах. Врачи забегают, засуетятся. А ангел смерти заберет этих двоих и уведет в темноту этого коридорчика. Благо, ничего подобного пока не случалось.
История с мозгами
Кстати, о человеке с трепанацией мозга. Случилась с нами следующая не выдуманная история. Дело было в четверг. Оперируемый не знал, что мы были на его операции. Кто ж его, больного, будет предупреждать. Тем более его лица мы не видели, он был обмотан бинтами, как живая мумия, от пяток то макушки, в области которой, собственно, и проводилась операция. Видеть нас он не мог по трем причинам: он был под общей анестезией, у него был вскрыт череп и завязаны глаза. Однако...
В понедельник мы вернулись в отделение его навестить, так сказать, проверить качество работы врачей. Ему, как это обычно бывает, никто о нашем визите не сообщил. Дальше – случилось невероятное. Стоило мне заглянуть в его палату, как он внимательно на меня посмотрел и поздоровался, будто бы ждал. Я огляделась по сторонам: - Вы мне? – Да, тебе. Я тебя помню. Я аж ввалилась в палату: - Откуда, вы же меня впервые видите? – Почему? Ты была на моей операции. – Но как? Вы были под наркозом, и все такое...
- А ты мне приснилась... Ты говорила с врачом.
Вопрос, как он меня узнал, до сих пор остается открытым. Его никто не предупреждал о нашем приезде, но даже если во время операции он слышал мой голос, как он узнал меня в лицо, я ведь ничего не говорила. Мало того, он даже не знал, кто из врачей его оперировал. Однако, тот факт, что я единственный человек (помимо врачей), который видел его мозг, нас таким мистическим образом сблизил. Сейчас он жив-здоров. И мы общаемся по сей день.
Разных национальностей...
Помнится, к какому то празднику делали сюжет о врачах. Статистика, заслуги и прочие достижения. Тогда «сверху» пришло указание – обязательно вставить в сюжет следующие два слова «разных национальностей». Что уж поделать, пришлось выполнить. Так сюжет и вышел: «На день сегодняшний только в южной столице функционируют 76 медицинских организаций, со штатом в 20 000 работников разных национальностей».
Мои хождения по «мукам» (больницам) начались пять лет назад. Историй, которыми я всегда готова поделиться, за это время накопилось по 365 за каждый год. Потому, как представитель редчайшей профессии медицинского журналиста, считаю своим долгом выносить их на суд читателя. Ведь медицина - это не только очередь на флюрографию, а целая энциклопедия характеров, непростых историй и курьезных случаев.