В таких домах живут люди, которые не умеют прощать. Два этажа и пустой гараж. Хозяин дома всегда ходил в длинном бежевом халате, на воротнике которого можно было увидеть пятна свежего кофе. Знающий человек сразу бы понял, что он недолюбливает арабику, предпочитая зерна рабусто, что в свою очередь говорит о том, что у человека не было вкуса к судьбе. Своей или чужой. На улицу он выходил только за свежими номерами журнала, главным редактором которого был философ, политолог и Николай; так же, рас в месяц он покупал немного легендарным парфюмом La Nuit De L Homme. Он считал себя золотым сечением между Винсаном Касселем и Оливье Мартинесом, что было странным для человека, не выносившего запахов парижского метро. И ни разу не посещавшего Францию. Пустые флаконы он выкидывал в коробку из под старой печатной машинки его деда, за девять лет провонявшейся бергамотом, кардамоном, лавандой, ветивером, кедром и кумарином. То была самая консервативная атмосфера мужского запаха: коньячный аккорд и влажные табачный листья. От этой коробки несло на всю комнату, от него – на весь остальной дом, включая вышеупомянутый гараж. При всем своем небритом лице, длинных волосах, посеревшими от пыли времени тапочек с угрюмыми собачками - пах он отменно. Я бы сказала, болезненно. Никто не знал, как он зарабатывает на жизнь, но соседи, если бы имели такую возможность, плевали бы ему в след. Они его ненавидели. Они ждали, что он начнет другую жизнь, они надеялись на то, что он просто исчезнет в какой-нибудь вторник. Но он был.
Когда-то, этот человек был писателем из той породы, что пишут не для своего поколения, а для того, которое будет за тем, о котором никто не думает. Сам он считал себя духом своего времени, но отложил ручку и бумагу в какой-то вторник. Просто перестал писать, и уже через месяц, все те, кто клялся ему в вечной верности ясно дали ему понять что «верность» и «вечность» - всего лишь слова, которыми он сорил, оставляя после себя свалку редкостных аллегорий. Он зарабатывал на своем прошлом, преподнося трагедии так, чтобы читатель от души посмеялся. В то время люди начинали понимать, каким забавным может быть сухое горе, которое они глотали с сухим мартини. Он любил это время – этот период его жизни, на который он дрочил бы, громко и сочно.
Сейчас он пишет тексты для песен рок-группы, в которой не ни одного музыканта – одни мечтатели, борющиеся за очередной использованный презерватив и бутылку виски. Они жили у него в гараже, репетировали чаще, чем спали, спали чаще, чем пили, а пили они много. Звуки, которые издавали эти люди, а их было трое – сложно было назвать музыкой. Если бы у дерьма было дерьмо – то были бы те композиции, громкие, бескомпромиссные, лишенные гармонии. Он, скорее держал их как питомцев, никогда не называл их по имени, будто они действительно просто животные, слишком примитивные для того, чтобы носить имена. Как бы там ни было, он заботился о них, со стороны это выглядело даже романтично. Каждое утро он варил им кофе, и приносил в гараж. Каждый вечер он наливал им по стакану односолодового виски. На дни рождения он рисовал им плакаты, делал домашний лимонад и вызывал проституток. Он разговаривал с ними перед сном, иногда даже читал всякие нелепые книги по истории или немецких классиков. Он любил их как мог – или заставлял себя любить их, музыкантам это было не важно. Он называл их Эрос, Логос и Танатос, и они, сами того не замечая впитали в себя эти имена, привыкли к ним.
Он никогда не впускал их в дом, а они никогда не просили войти. Он просто приходил со списком продуктов или прочих предметов бытия, и часто смеялся, говоря о том, что Эр, Лог и Тан – и есть бытие. Они не понимали этой шутки, но все равно смеялись, а потом начинали репетировать новые песни, накладывая на них свежие текста. В такие моменты они растворялись в собственных действиях, а он мог внезапно подойти и погладить кого-нибудь из них по голове, или предложить сделать массаж рук. Все заканчивалось тем, что он внезапно подскакивал и уходил в дом, мог не выходить оттуда часами, а потом вернуться в задумчивым видом, очередной историей на ночь и бутылкой самопального вина.