Что же вы? Это у всех так? У всех так или эдак: покинут и забыт, скручен в рог — изобилием не пахнет, был влюблен, буду влюблен, да и сейчас не обижен, хотя обделен, порой крутит так, что нет сил, выкручивает: ребят, ну я же просил! Не прикасайся. Не подходи. Вот так. Ближе. Ближе. Вот так. Так именно. Именно так. И никак иначе. Жалеешь? Зря! Жалеть не о чем! А потом пишешь, в одинокой и пустой, оттуда — изнутри, из-под ребер и до кончиков пальцев — то самое нутро; оттуда где вьют свои коконы чешуекрылые: «Прости милая, они с Бахусом заодно!»
Выверни наизнанку, как говорится, всю себя выверни, расчлени желания по буквам Х - О - Ч – У. свежего воздуха — в легкие — все до капли, и под потолок ржавое — Д А. я слежу за тобой, чувствуешь? Они следят за мной, чувствую. А ты не останавливайся, приноровись выворачивать все из себя. Всю из себя. Со слезами на глазах — вслова, те, что томились. Давай же! Научись кричать про себя в пустоту и я буду верен тебе, и ныне и присно. Твой маленький мир завис — под потолком— A la gar comme a la gar — у меня на губах твоя кровь с молоком… Веришь? Что же ты?Они. Те. Или вернее сказать — те что. Они мне не верят. Помнишь их? Всех тех, кто был мне дорог, теперь у них там другое, теперь у них «Город дорог». А у меня, трогательное «Как ты там?» А если покопаться, то больше чем у половины — звОнят, а нас тут, раз-два и обчелся — звонЯт. Что поделаешь, вышло так как вышло: без суда и следствия, с обреченно поникшей головой каюсь — признаюсь: не выходит забыть, не выйдет забыть, как пить дать — всю жизнь выскребать придется. И не побоюсь им в ответ мощью заносчивым своим — выйдете вон! Выйдут, поверь мне, еще как выйдут!
Я знаю, ты пишешь ночами. Корпишь: слОво за слОво, — нитями, или: слОво зАслово — это все про нас, про них, про черт бы его побрал! и что самое скверное, пишешь не ей одной. Каждой второй, каждой первой, твоей, пусть уже «не», но «все таки». Про то, как хотел бы покинуть, специально недоговаривая — по-английски, или по-нашему — громко хлопнув дверьмИ, дверЯми, да так что бы с петель! И навсегда! Как будто назло, но если бы. По правде сказать—ради. А потом в никуда, на засов, а иначе через смирительную рубашку пятнами соленых — засаленных слез — изойдешь. Да так что не собрать и вовсе, да и не разобрать уже... скажут: так, мол, и так: был рубаха парень, был должен, а стал рубаха, точнее — роба. Вот вам и многозначительное — Ха! Вот вам и незадачливое — нахуй! Ни слова! Они помнят первого — мы помним второго!