На днях Гильермо дель Торо перевалило за полтинник, в интернете появился его официальный твиттер, моментально обретший огромную популярность, а на экраны вышла его новая картина «Багровый пик» – красочная эпитафия викторианской эпохе, инспирированная «Ребеккой» и «Невинными» и инкрустированная элементами giallo и стимпанка. И все это вместе и по отдельности есть прекрасный повод посвятить пост одному из немногих латиноамериканских режиссеров, сохранивших свой почерк и самобытность в условиях работы в Голливуде
Если человек родился и вырос в Мексике, это наверняка означает его принадлежность к большой испаноязычной цивилизации и наличие у него католического сознания, густо замешенного на местных традиционных представлениях, которые прочно связаны с отголосками ацтекских легенд и традициями вроде знаменитого культа мертвых. Если же этот человек с детства зачитывался страшными сказками, книжками Лавкрафта, классикой готической литературы и фантастическими комиксами всех сортов; обожал разглядывать репродукции картин и гравюр, особый интерес проявляя к макабрическим образам, созданным как гениями живописи от Босха до Гойи, так и малоизвестными художниками и иллюстраторами; одновременно с этим до такой степени увлекся фильмами про Франкенштейна, Дракулу, Годзиллу и Планету обезьян, что принялся сочинять собственные истории с монстрами и снимать их в рамках своих любительских киноизысканий, то будьте уверены, что этого человека зовут Гильермо дель Торо.
Если я иду в церковь, мне более интересны горгульи, нежели статуи святых. Меня не особо заботит идея нормальности – для меня она очень абстрактна. Я считаю, что совершенство практически недостижимо, зато несовершенство рядом повсюду. Поэтому я и люблю монстров, ведь они являются отражением той части нас самих, которую нам стоит принимать и ценить
Гильермо дель Торо
Обладатель буйного воображения, Гильермо всегда был зачарован пугающими и влекущими к себе загадками, спрятанными во тьме. Эта тьма присутствует в его жутких и красивых одновременно картинах как неизменный атрибут. Как философское и эстетическое начало. Как среда обитания и место действия для его героев, многие из которых – дети этой тьмы, сгустившейся в подвалах особняков и сиротских приютов, в хитросплетениях метро и других подземных строений, куда не проникают лучи солнца. Источником этой тьмы, наполняющей энергией его фильмы, придающей им визионерскую ауру, могут быть и души людей, которые поддались демоническим искушениям и перешли черту, вроде беспощадного капитана Видаля из гениального «Лабиринта Фавна», негодяя Хасинто из близкого по духу «Хребта дьявола» или жаждущего бессмертия миллионера Элдритча Палмера из сериала «Штамм» (снятого по роману дель Торо и им же спродюсированного). А, может, эта тьма – только особого рода иллюзия, соткавшаяся из мрака кинозала в его родной Гвадалахаре, где юный Гильермо жадно впитывал кино Хичкока и Уильяма Касла.
С первой большой кинопостановки дель Торо – алхимико-вампирской фантазии «Хронос» – его творческим методом становится выверенное движение камеры (часто по колористически изысканным, барочным интерьерам) в поисках призраков и инфернальных сущностей, которые зачастую оказываются созданиями куда менее страшными и опасными, чем алчные и одержимые люди, изменяющие своей человеческой природе. В качестве ключевых у мексиканского режиссера выступают темы взросления и столкновения детского сознания с жестокостью взрослой жизни, темы самопожертвования, мотивы размытости границ между сном и явью, миром живых и потусторонним пространством, между разными уровнями реальности, и в конечном счете, идеи амбивалентности добра и зла. Важная декоративно-драматическая роль отводится всевозможным насекомым (привет здоровенным мексиканским тараканам, сновавшим по залу во время киносеансов из детства Гильермо) и механизмам – гигантским и миниатюрным, зловещим и завораживающим, отталкивающим и элегантным. А еще дель Торо не скрывает неподдельного интереса к прошлому – от мифического наследия древних до трагических событий европейской истории середины ХХ века.
Я хватал камеру и говорил людям, что делать. Когда мне было 14, кто-то сказал, что это называется режиссурой
Гильермо дель Торо
Из фильма в фильм у мексиканского иллюзиониста переходят одни и те же персонажи, типажи и архетипы – дети, потерявшие родителей, их умудренные жизнью опекуны, торговцы антиквариатом, чудаковатые ученые, самоотверженные медики-гуманисты и монстры, монстры, монстры всех мыслимых и немыслимых форм и размеров. Среди чудищ, что существенно, встречаются не только враги человечества – такие, как фашисты «Лабиринта Фавна», стригои «Штамма» и кайдзю «Тихоокеанского рубежа», но и верно служащая людям нечисть вроде адского отщепенца Хеллбоя или вампира-полукровки Блейда из одноименных комиксовых боевиков.
Все это дель Торо перемешивает в безумных пропорциях, рассказывая свои истории – не слишком утонченные и искусные в плане сюжета и диалогов, но неотразимые визуально, пугающие, трогающие и раз за разом обнаруживающие у автора удивительное чувство стиля, цвета и композиции.
Однажды подпав под чары волшебного мира, живущего в книгах, рисунках и фильмах, Гильермо остается верен ему в течение всей жизни, в которой было место и реальным, некиношным ужасам. Мексика – страна с весьма высоким уровнем преступности и насилия, так что дель Торо, по его собственным словам, приходилось много сталкиваться со смертью в разных ее проявлениях. Работая неподалеку от морга, он перевидал кучу покойников, жертв происшествий и криминальных разборок. К его голове, случалось, приставляли дуло пистолета, а когда местная мафия пронюхала о его голливудском контракте на съемки фантастического триллера «Мутанты», отца Гильермо похитили с требованием выкупа.
Режиссер был вынужден покинуть родину и переехать с семьей в США, унося с собой травматичный опыт, оставивший что-то вроде шрама, который заметен в его творчестве. Этот набор обстоятельств помогает лучше понять его тяготение к хоррору, к шоковым и кровавым аттракционам, которые появляются в каждой его работе.
Да, дель Торо любит отколоть что-нибудь в духе Дарио Ардженто или малобюджетных слэшеров, но главное не это. А то, что он, будучи по сути своей художником и сказочником, находит способы сублимировать личные внутренние страхи и фантазмы в эмоционально сильные произведения.
Откровенно говоря, я думаю, все то, связанное с нашей телесностью, что мы пытаемся отвергать – уязвимость и смертность, неизбежность увядания, наши грехи и ошибки – это как раз то, что и делает нас людьми
Гильермо дель Торо
Притом ему удается реализовать лишь часть своих замыслов: «Хоббиту» в его исполнении уже не бывать (какое кино потеряно!), перспективы экранизировать лавкрафтовские «Хребты безумия» или «Франкенштейна» и «Пиноккио», о которых он давно мечтает, покрыты туманом разной степени плотности. В какой-то мере тоска по неосуществленным творениям компенсируется его многочисленными продюсерскими проектами, среди коих немало фильмов замечательных, а порой и просто великолепных («Приют», «Мама», «Химера», «Книга жизни»).
Гильермо дель Торо – большой ребенок, остающийся таковым и в 50 лет и всякий раз предлагающий нам присоединиться к играм, которые он без устали выдумывает. Хочется, чтобы он еще успел придумать их как можно больше.