Сказание. Часть первая
Велик Орда-град, и немало в нем рвов да крепких оград от наехавших лбов, чтоб не дать им наград, обещанных великим Балдою, правившим всей Ордою железною рукой, обеспечивая мир и покой. Балда был женившись на Ювижне, народил с ней ублюдков дюжину, выросли сыны дюжие... сильные, распрекрасные, и робы и рожи красные...
А чтоб не случилась кража, на стенах ордынских стража охраняет тайный лаз, день и ночь не смыкая глаз, а впрочем она нет-нет : за умеренный секс иль минет, за куннилингус иль за немного петтинга отсыпают децл рейтинга блудливым царицам – виртуального секса жрицам...
А еще часовые-громилы – виртуальную еду любили, напиши им про суп иль плов, про сосиски, про котлеты, про фуагра иль омлеты: и хоть нет в такой снеди прока, свои плюсы получишь в срока...
А еще они любили фотэ – разных гламурных котэ, мужских и бабских сисек, иль на худой конец - поп и писек, стишки из сплошного мата ценились на вес злата...
Засыпает Орда, просыпается, рейтинг у всех пересыпается, от одного да к другому, без лишнего шуму и грому.
Лет прошло эдак двести.
И не имели б вы ни вести
о тех временах
ни на грош, ни на пять рублев,
если б не ученый монах
Андрей Короблев
сочиних -
сию летопись памятных книг.
Сказание. Часть вторая.
Прошло лет еще двадцать пять. На Орде стоит стон опять. Порядки совсем уж стали строги. Сергий бодливый - опять в остроге: опять у него проруха – напали в бане старухи. Бояре на него злы, а старухам – хотя бы хны, а бедного парня – заперли в бане. Но он и там не унывает, замочек хилый с бани срывает, наденет невидимку-зипун, припрется в дворец и всех обзывает, хучь б на язык ему типун! А две белочки-болтушки, веселые хохотушки, на завтрак и на обед таскают ему разную снедь, да на ужин – мышиные тушки.
Народ недоволен. И прав. Два герцога да граф всю казну к рукам прибрали, оброк с народу собрали, оделяют лишь свою родню. Остальным – по хрену на дню, а коль рыпнутся, то - штраф.
Народ в печали. А тут еще троих на боярство венчали. Службу ордынскую дабы нести: одна – с двух до десяти, другой – до обеда, третья – до вечера. Делать им больше нечего... Всем троим даны титулы – народа бдители и радетели. Состоят из одних добродетелей...
Наступает велие бедствие: из Орды всеобщее бегствие, со двора – сбежали все повара. Огонь в очаге погас. Издан высочайший Указ – звать Палашку и Глашу, Федосью и Парашу, чтоб варили для народа пшенную кашу.
О, печаль! Народ осерчал...
Кому сказ, кому сказка, а мне – бубликов связка!
Сказание. Часть третья
Прошло лет еще так десять... На Орде всех все бесит... В небе над нею огненный хвост, летящий и реющий. В демографии – рост. От блудливых цариц родилось еще сорок царевичей. А Балдою завещано: все что уродилось в семье – должонствует на боярство быть венчано. Стало бояр теперь двести. Ни один не сидит на месте. Ходят, бродят, ногами шаркают, шастают по избам чужим и на пол харкают, крови народной, аки вампиры, алкают...
Народ стонет... А Орда в навозе потихоньку тонет. Воцарились молчанье и страх. Путается народ в новых царях. То ли эта тому приходится дочью, ан нет, в сраме вчера их вместе видели ночью. А тот и этот – близнецы-братья? Ага. Только разные у них и отцы и матья. А близнецы, потому что друг-с-другом сближаются... Множатся слухи. Молва размножается....
Таково сообщенье Андреево. Выгравированное им на дереве. Но то ли дятел, то ли червь, то ли жук ли – но слова остальные пожухли, источены оченно. И ни буквочки больше не прочесть.
Ну, читайте чтолича, что – есть.
А Андрею смиренному и этово - честь.
Сказание. Часть четвертая
Прошла на Орде еще неделя. Хотя, может больше, в самом-то деле. Ничего такого за эту неделю не случилось на Орде, все так знакомо: все те же срачи и сопли, все та же погода...
Эта неделя останется в летописи нашей – хоть ничем она не краше, и даже станется, хужей, не красивше и не дюжей тех недель что проходили раньше. Но поехали дальше...
Заявилась в краях наших беда новая: жуть белоголовая – и не зверь, и не гад, и не птица, но народ ее жутко боится – шибко бедовая...
Коль свела вас с этой жутью дорога ли, тропа ли, пиши – пропали... Заберется к тебе в голову энта жуть, окрутит, оплетет шею твою хлипкую паутиной липкою из слов сладостных, и будешь ты урчать утробно и мычать радостно, разводить нюни и пускать слюни с тупою улыбкою... Как ж это гадостно!
А народ - пальцами у виска крутит: «вот ж урод!»
Сказание. Часть пятая
Прошло на Орде еще года три… или восемь.
Что здесь стало, смотри: мрак и смута… будто наступила среди весны — осень, с ливнями и желтыми листьями… а ведь было так круто, куда-то все подевались кошки с сиськами, как будто их ветром каким смело, стали все меряться вдруг письками, озлобленно и ожесточенно зело… Побросали повара поварешки, девчушки-лохушки — матрешки, друзья - стали соперники-кровники, оставили коровы — коровники, а коров — доярки, прядильщицы — прялки, огородницы — грядки… Впрочем обо всем по порядку...
Появился откуда ни возьмись, старикашка-регент, он видать был Шемаханской девицы агент, он забросил в души ордынские волшебную уду, подудел он в какую-то особую дуду, и пошли-поехали ордынцы квакать хором как те лягушки в пруду… Не ругаются они, и не милуются, по темным углам как раньше не целуются, а под стариковскую дуду приплясывая в писькомерянии соревнуются...
А старикашка-подлец, в колдовскую дуду игрец, завернул им подляну недобрую, поставил пластинку им нудную и долгую, да и смылся сам тихо и вподлую...
Меряются с тех пор и поныне письками ордынки и ордыне, соревновательным духом зараженные, обуяненые гордыней, может, просто от делать нечего, но с утра и до позднего вечера, от вечера и до зари.
Вот такие вот сухари....
Сказание. Часть шестая
И опять прошло лет семь.
Стало на Орде худо совсем.
Сбежал с дома скорби сиделец главный, воитель был гордый и гусляр он был славный, пиита почтенного носил он венец, но стал худ совсем и опаршивел вконец, поскольку чуть-чуть, вот на самую малость, почувствовал он толику разума слабость, и тронулся влево буйной главой.
Придумал в том доме он такое правило: слова все и буквы чтоб в столбики ставили, и чтоб в строке каждой совпадали концы — вот такие он выставил к Орде всей рамсы...
И дабы приняли все евойный поряд:
Все другие слова, написанные в ряд и в сплошную линию смешать с дерьмом и глиною, и выбросить к чертям - и точка. Такова его заморочка. А слова сложенные столбиками им, не в пример другим, на дощечке обрамленной золотом выбить долотом и вывесить на самом высоком древе.
Бояре — в гневе...
И придумали закон — таков:
Отныне и во веки веков, и вот так все века подряд — все слова писать лишь в ряд.
Иначе — наряд в бане. А на пропитанье — хлеб аржаной да вода тухлая в жбане...
Суров закон. Но — закон...
Вот и сказ весь — о том.
Как померла поэзия из-за простого побега, совершенного тем мудаком...
Сказание. Часть седьмая
Пришла осень на Орду снова.
Вновь несколько царей еще короновано. Корон уже нету. А каждый новый монарх чеканит себе монету, чтобы видела публика имя и лик, а на боку – два бублика, а не один только ник.
Гнев народный велик на правителей вшивых.
Уж замечено пару-две корон фальшивых.
Как ж всем править без венца и жезла? Ищут корень зла. Нашли одного козла, отняли венец, и заменили на поварской колпак, дали вместо жезла черпак, и велели дальше править – народ честной как раньше грабить.
Пятьсот строжайших указов еще объявлено, а корон – не прибавлено – нету их... Дальше – и того хуже: смылись с Ордынской службы три мастера дел золотых – будто в воду бултых...
А с ними – пропало все злато...
Дрожит Орда от набата...