Он сидит напротив меня, в Скайпе, пристально и радостно смотрит через экран. В морской тельняшке, когда-то подаренной его старшим сыном, моим другом. Пять минут назад его младший сын подвел и усадил отца перед ноутбуком. И ушел, чтобы мы могли поговорить сами, вдвоем...
- Кто бы мог подумать в наше время, что мы сможем сидеть во так – ты в Америке, а я здесь в Москве - и запросто разговаривать. Будто мы рядом... Как же я рад тебя видеть, сынок!
----------------------------------------------------------------------------------------
Моего лучшего друга детства я знаю столько, сколько помню себя.
Его и мои родители поселились в одном подъезде, когда нам с ним было по три года. Даже квартиры были одинаковые, просто наша - двумя этажами выше. И прожили мы там в крепкой дружбе с Сашей пока нам не исполнилось, страшно сказать, аж по шесть лет. А затем они переехали в полуособняк в другом районе Караганды. Из центра Нового города – с бульвара Мира, почти на его окраину – в так называемую «Собачевку» (карагандинцы в курсе вопроса)). Километрах в двух от нашего бывшего общего дома...
Однако это не остановило двух сопливых упрямцев, которые желали водить дружбу и дальше, хотя в окружении хватало и других, соседских корешей. В свободное от детского сада (а затем – и школы) время мы упорно отправлялись друг к другу в гости. Сначала это вызывало жуткое беспокойство обеих родительских сторон, которые сперва искали нас, пускались в преследование. Потом пытались сопровождать. А потом, в конце концов, даже махнули рукой на эти самостоятельные походы – времена в 60-х были довольно спокойные. Только, когда темнело, кому-нибудь из взрослых (отцам, а то и подвернувшейся родне в виде дядей, к примеру)) приходилось провожать до дома одного из малолетних визитеров.
Когда я был во втором классе, переехали и мы. В другой, противоположный конец того самого бульвара Мира, еще на полтора километра дальше от моего друга. И это, понятно, не остановило нас. Мы продолжали свои вояжи – обычно на все выходные, с ночевкой. Благодаря этому, я, парень с «Бродвея» - то есть бульвара Мира, стал своим и в «хулиганской Собачевке»... Ясно, что без драк, жестких, бывало и с превосходящим численно противником, но зато «спина к спине», тоже не обошлось...)
Большую часть времени мы уже проводили в доме Сани: все-таки хоть и скромный, но особнячок, а еще огород, палисадник, все такое... Чуть ли не загородная дача. Поэтому я, Саня и его младший брат Андрей (опоздавший к нашему возрасту всего на два года, но тоже мой друг закадычный по сей день)) прекрасно были знакомы и с поливкой, и с прочими сельхозработами, что называется, сызмальства. И с необыкновенным вкусом свежесорванного огурца. И клубники. И всякой прочей зелени. А, став постарше, и домашнего вина из собственной ранетки, но это, конечно, позже... А еще я вырос на пирожках и варениках бабушки Марфуши, матери их отца – Анатолия Александровича (или просто дяди Толи). Приправленных ее украинским говором: «Ижь побільше, Азатик, синку!» Мама же моих друзей – Анна Петровна, очень добрая и веселая женщина, финансовый работник, была русской... Когда подросла моя младшая сестра, иногда и она бывала у них, но редко – девчонка все-таки...
Понятно, что наши родители сдружились. К примеру, отцы, несмотря на разницу в образовании (мой папа – выпускник Бауманки, осененный учеными степенями и авторскими патентами, а дядя Толя – «простой» шофер), очень уважали друг друга. Постоянно бывали друга у друга в гостях и на общих семейных торжествах... Вместе ездили и в отпуск – еще в те, советские дома отдыха. Где, конечно, нам – пацанам - было вообще совершенное раздолье для игр... Летом нас отправляли в один спортивный лагерь, несмотря на то, что мы были из разных школ... Не говоря уже о совместных выездах на рыбалку с дядей Толей, на их «жигуленке».
В шестом классе Саню, к нашей с ним общей радости, решили перевести в мою школу. Причин было две: первая - там учился я, вторая – наша школа была с математическим уклоном, а Саня собирался поступать в технический вуз. (Как-то даже он пожил у нас несколько недель - к полному моему восторгу - его родители затеяли ремонт. Правда, восторг этот потом быстро сошел на нет: выяснилось, что Саша регулярно делает уроки. Приходя домой после школы, он садился за домашние задания, я же раньше просто менял учебники и забрасывал куда-нибудь портфель до завтра. Пользуясь своей памятью, все запоминал на занятиях и никогда не учил устные задания, выполняя только письменные. А тут моим родителям стало очевидно какой я шалопай! В результате все последующие школьные годы я был вынужден слышать: «А вот когда Саша жил у нас...» и т.д. Этого я ему потом простить не мог.)) Зато учились мы уже вместе. Побывали во всяких историях и пережили множество совместных приключений – на отдельную книжку хватит. Впрочем, такие истории наверняка есть и у читателя - связанные с его детством, юностью, и, главное, дружбой.
Дядя Толя, очень крепкий и сильный мужина, всегда был основателен во всем, рассудителен и справедлив. К сыновьям относился строго. Они называли его просто - «батя». Видя его ласковую привязанность ко мне, иногда и у меня возникало невольное желание назвать его также... Он любил подчеркивать, когда у них бывал кто-то из посторонних, указывая на меня: «Это Азат, мой сын. И все!» Кстати, он не пил спиртное в том извечном и известном русском значении этого слова, но умел и любил выпить, особенно коньячку, когда собирались гости - с обильным угощением, тостами и песнями. То есть, когда выпивка была не целью, а застольем и традицией...
Помню лет в восемь, как-то вечером они повели меня с собой, вместе с сыновьями, в кино, что впрочем бывало довольно часто. Русская билетерша, указывая на меня, спросила их: «А казачонок с вами?» Анна Петровна, моя дорогая тетя Аня, тут же резко и недовольно бросила: «Это что еще за «казачонок»?! Выбирайте-ка выражения поаккуратнее, милочка!» и, полуобняв меня, прошла мимо остолбеневшей билетерши. Я особенно запомнил это, потому-что был удивлен необычайной резкостью, впервые увиденной мной у тети Ани, всегда такой приветливой и мягкой. (Впоследствии, когда я, окончив юрфак университета, пошел работать в органы внутренних дел и по существовавшим тогда правилам необходимы были рекомендации от двух, не связанных со мной родственными узами, уважаемых и авторитетных лиц, одну из них написала Анна Петровна, к тому времени заведующая Карагандинским горфинотделом...)
Саня после школы поступил в Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище. На свои первые же зимние студенческие каникулы я отправился в Питер проведать его... Летом он сам приезжал в отпуск ко всеобщей радости. (Каюсь, как-то с младшим – Андреем – даже чуть не навешали люлей прапорщику из комендатуры, докопавшемуся к Сане, когда тот становился на учет. Сухопутный вояка решил поучить курсанта какой должна быть «надлежащая» морская форма...)) Анатолий Александрович очень гордился Саней во время его побывок. Обязательно устраивались застолья и у них, и у нас... После училища его отправили служить на Тихоокеанский флот.
Когда во время перестройки, я женился и переехал в Алма-Ату, Саня во время отпуска приезжал погостить туда, ко мне, уже с женой - родом из Приморского края... Мне же за все время его службы так и не удалось выбраться во Владивосток. Зато, бывая в родном городе, я старался навестить его родителей. Младший брат Андрей со своей семьей жил там же – в Караганде, но уже отдельно...
Прослужив на кораблях и выйдя в отставку по выслуге каперангом, Саня и его жена к середине нулевых перебрались из Владивостока в Москву, где занялись небольшим торговым бизнесом... И вот здесь Саня решил перевезти родителей и совсем уже престарелую, 90-летнюю бабушку поближе к себе. Они с женой купили для них домик в деревне в ста километрах от Москвы. Сюда и предложили переехать. Те с радостью согласились. Анатолий Александрович возбужденно говорил мне тогда по телефону: «Саню мы оставили в стороне, без присмотра, последние двадцать пять лет! Все внимание в эти годы Андрею с его детьми досталось. Вот сейчас мы и компенсируем это!» Я поддакивал ему. Не хотел и не мог вмешиваться, портить радость от уже принятого решения, а свои сомнения в его правильности держал при себе... Все-таки всю жизнь в Казахстане и ставшей ему второй родиной - Караганде... С какой, бывало, гордостью еще в семидесятых прошлого века он говорил мне: «Я человек казахстанский, закаленный, но в других краях жить не смогу!»
Одновременно в Москву перебралась и семья Андрея. Но ему и его жене Тане тогда было только по сорок пять (сейчас-то далеко за полтинник и внуки есть) и дети к тому времени выросли. И поселились они в самой Москве в отличие от родителей и бабушки. И начали все заново, смело и решительно – благо оба технари и специалисты хорошие, а затем, взяв ипотеку (которую отрабатывают сейчас денно и нощно в поте лица), купили квартиру на окраине столицы.
А родители и бабушка оказались в захолустной деревушке. Пусть и в Московской области. Что там было делать им, уже престарелым? Все их близкие и друзья, включая и мою родню, остались там, в Караганде. (Кроме моих родителей - отец умер рано в начале девяностых, а мать мы с сестрой давно забрали в Алматы...) Дети, хотя и приезжали в деревню, но все же редко: работать надо, устраиваться в новой жизни... Тут еще и Саня с женой внезапно перебрались в Питер...
Сам домишко в деревне маленький, довольно крепкий, с участком – вроде есть где возиться по хозяйству понемногу. Но куда выйти и к кому пойти? Хотя бы просто так, поделиться своим, наболевшим. В Караганде и в поликлинику, и в госучреждение зайдешь - все тебя давно знают, поговорят-помогут... А здесь даже шубку, заработанную Анной Петровной честным трудом, куда надеть? Все круглый год в ватниках да галошах ходят. Иначе – и ходить невозможно... И пьют здесь в деревушке просто так, без всяких застольных традиций, бывает и прилюдно - деревня же. И беспробудно... Пьют, похоже, от нынешней российской сельской безысходности, особенно молодежь. Нет, конечно, и в Казахстане пьют, кто бы спорил... Но ведь там свой круг был, тех других, кто чтил эту самую традицию... Все бы это ничего, но наш старик нет-нет да и пенял-козырял местным архаровцам тем, как хорошо «у нас», и это совсем не то, что тут «у вас»... Как вы думаете, что ему говорили в ответ? Да, правильно догадались: «Ну и езжай в свою Чучмекию обратно...»
Бывая в Москве в командировках, я старался поддержать их, и деньгами тоже, конечно... Анна Петровна благодарила, передавала письма, а я, вернувшись, читал их моей маме, которая к тому времени уже сильно болела и очень плохо видела...
Анатолий Александрович тогда попросил меня найти в Алматы и прислать ему настоящий чапан... Я выбрал очень хороший, из синего панбархата, с ханской шапкой к нему и отослал старику... Ребята электронной почтой прислали мне фото «деда» в чапане и шапке. Я с удовольствием полюбовался. А затем пришел в ужас, узнав из письма, что упрямый старик норовит расхаживать в них на улице. В пику своим местным оппонентам.
Вскоре после переезда, еще тогда в нулевых, умерла бабушка Марфуша... А всего через полгода, как раз, когда я приехал в очередной раз по делам в Москву и позвонил Сане, он сказал, что всего несколько дней назад как умерла Анна Петровна... Между прочим, еще в восьмидесятых ей в Караганде сделали успешную операцию по удалению опухоли мозга. Она поправилась тогда полностью. И вот опять онкология, уже в другом месте, да еще в преклонном возрасте… Ее невестка Таня, жена Андрея, которую я также знаю как чудесного человека много лет, всю дорогу, пока мы ехали в деревню, подробно рассказывала как тяжело уходила тетя Аня. И высказала свою мысль о причине ужасной болезни (а затем и неминуемой смерти). По мнению Тани, ею была вся эта тяжесть ощущения ненужности здесь... Несмотря на поддержку детей, особенно Андрея...
Я постоял у двух замерзших могил... Студенный ветер скользил по уже обледеневшим кускам недавно насыпанной земли. По-зимнему голая опушка леса; за ней бескрайнее поле, покрытое снегом. И два одиноких холмика за железной оградой на самом краю деревенского кладбища...
Когда мы вернулись в дом, нас встретил Анатолий Александрович.
- Ну что, повидались с Анной Петровной?.. – дрогнувшим голосом спросил он.
Я молча обнял его...
--------------------------------------------------------------------------------------
Дяде Толе в этом июле исполнилось восемьдесят два... Андрей привез его из деревни на свою квартиру, где собрались дети, внуки и пока еще малолетние правнуки, чтобы отпраздновать это событие. Как и договорились заранее, я позвонил им по Скайпу отсюда, из США, где бываю сейчас подолгу. Андрей сразу привел отца. И ушел, с улыбкой предупредив, что «деду» вскоре полагается выпить сто грамм его любимого коньяка.
Мы проговорили два часа, позабыв, что все давно ждут его. Но нас никто и не думал торопить... Он сидел по другую сторону экрана в полосатом морском тельнике, когда-то подаренным старшим сыном. Несмотря на множество болячек, все такой же стойкий и сильный. Мудрый и ласковый... Батя, одним словом.