В далёком 1990 году пришла к нам анкета от газеты «Правда». Среди прочих был там вопрос: «Что бы вы пожелали своим детям? »
На работе мы в меру бурно обсуждали и анкету в целом, и этот вопрос в частности. Одни говорили, что для них самое главное – интересная работа и гражданская активность. Другие – что для них важнее всего семья. Для третьих эталоном счастья была «спокойная, безопасная жизнь», для четвёртых, наоборот – «весёлая, полная удовольствий и приключений жизнь». И только одна женщина молчала.
В своей работе она была асом. Даже самые нервные пациенты, узнав, что оперировать будет она, успокаивались. Писала она стихи и песни, всерьёз занималась спортом – в общем, личность была незаурядная. И по всему было видно, что чувствует себя она счастливой. Может быть, поэтому на её молчание обратили внимание.
- Ну что я могу сказать, - ответила она. – Сама постановка вопроса неправильна. Ну что это такое – «что бы вы пожелали своим детям»? Понимание счастья должно быть выношено самим человеком, и никто не должен в это вмешиваться.
Мне тогда это показалось поэтическим преувеличением. Правда, возражать ей я не решилась. Она, как-никак, старше меня, опытнее – и в работе, (двадцать лет в нашей больнице) , и в семье (трёх детей воспитывает). Только недавно, через 18 лет, я поняла, насколько она была права.
Алю (имя изменено) привезли ко мне уже неизлечимо больной. Я за все годы медицинской практики привыкла к пожилым пациентам. А тут – надо же! – девятнадцатилетняя студентка. Естественно, я заинтересовалась ею. Что может быть причиной рака в столь молодом возрасте, я, конечно, знаю – высокие психоэмоциональные нагрузки. Я тогда подумала, что причиной тому – несчастная любовь. Чтобы разговорить её, сочинила я, что у меня в её возрасте была несчастная любовь, и рассказала ей эту вымышленную историю. Наверное, как и всё наспех придуманное, эта история была довольно глупой. В ответ она печально сказала:
- Почему-то, когда страдает женщина, все думают, что она страдает из-за любви. А между тем, кто знает, что такое невозможность заниматься любимым делом, тот никогда не станет делать трагедию из любви.
- Так какое же у тебя любимое дело, Аля? – спросила я. – Может, я смогу тебе помочь?
В ответ она рассказала мне следующее. Когда Але было 14 лет, она с родителями уехала отдыхать на Каспийское море. В семье, где они квартировали, всё было не так, как в её семье – в отношениях между мужем и женой, родителями и детьми царило равноправие. Что удивительного в том, что после возвращения в Актобе девочка «заболела» морем? Жадно читала о море всё, что попадало под руку – от научных монографий до лирических стихов. Любимыми её произведениями были «Розовая чайка», «Моби Дик» и «Жила-была сёмужка». Стена над её кроватью была завешана репродукциями с картин Айвазовского и Щукина, Менье и Дун Юаня. Когда она узнала, что девушек в мореходку не берут, она огорчилась, но ненадолго – ведь в мире так много других профессий, связанных с морем. Она выбрала профессию ихтиолога. Окончив школу, Аля подала документы в университет на биологический факультет. Мечты были радужные: специализироваться по ихтиологии и уехать работать на Каспий или Арал.
Но на пути её встала мать. Пока Аля была школьницей, мать относилась к её увлечению снисходительно – думала, оно держало дочку дома, из-за него она не водится с дворовыми компаниями. Но чтобы Аля выбрала профессию по увлечению, она не хотела. Мать стала настаивать, чтобы дочка получила профессию биржевого брокера, или юриста. Аля наотрез отказалась. Тогда мамаша пошла в университет и сняла документы дочери с биофака и перенесла их на экономический факультет. Аля смирилась. А что ей было делать? Опереться ей было не на кого. Родственники – и со стороны отца – и со стороны матери – у неё такие же обыватели, как родители. Друзей-подруг близких нет – тоже, очевидно, мамаша постаралась – боялась «дурного» влияния.
Училась она из рук вон плохо. А что вы хотите, если не лежала у неё душа к этой профессии? Через какое-то время у неё состоялся крупный разговор с мамашей. Аля сказала, что не может учиться хорошо, потому что у неё нет желания заниматься биржевой деятельностью. Мамаша ответила в том духе, что она должна стремиться к хорошей жизни, и перечислила ей атрибутику таковой: чистая и доходная работа, богатство. Профессию ихтиолога, как и многие другие морские профессии, мать считала малодоходной, грязной, а, учитывая характер дочери, и опасной. Аля ведь будет иметь дело с браконьерами, а также владельцами грязных производств, и ни за что не захочет с ними договариваться.
И, конечно, она никак не хотела отпускать её работать далеко от себя – на Каспий или Арал. Наверно, она считала её слишком слабой, неприспособленной к жизни. Что же можно сказать на это? Безусловно, мать желала счастья дочери. Но желала уродливо, извращённо, по-обывательски. Понимание счастья у этого сорта людей известно какое, и беда, если они получают возможность навязывать его другим людям. Такая же беда случилась и теперь.
Кончив второй курс, Аля почувствовала распирающие боли в желудке и в правом лёгком. Поехала в больницу, обследовалась. Возникло подозрение на рак. Биопсия подтвердила его.
Мне было понятно, что спасти девушку невозможно. Я очень долго мучилась: сказать ей об этом или нет? С одной стороны, есть формальная врачебная этика, требующая в таких случаях молчать. С другой стороны, может быть, её ещё не поздно спасти? Ведь может же быть так, что неизлечимо больной человек, получив то, о чём так мечтал, почувствовал вкус жизни, мобилизовал все свои силы и вылечился! Может!
Я решила рассказать всё её матери. И вот какой ответ я получила:
- Не суйтесь не в своё дело. Если будете настраивать моего ребёнка против меня, я буду жаловаться на вас.
Умирала Аля на моих глазах. Делая последний выдох, она зашевелила губами. А мне показалось, что она хочет повторить слова той умной, доброй, сильной и красивой женщины.