Анархические взгляды Маркса и Ленина

 

RUтопия/Вадим Штепа. – Екатеринбург: Ультра. Культура,2004.-384с.

Стр 35

«Диктатура пролетариата», таким образом, вовсе не являет­ся у Маркса самоцелью, Она лишь кратковременный этап — опасный, рискованный, но необходимый для полного преодоле­ния прежнего социального порядка, для того, чтобы освободить место для рождения нового, бесклассового общества⁷. Как оно будет устроено — Маркс не предсказывает, сосредоточиваясь лишь на том, что именно необходимо преодолеть в этом «перехо­де», и из этого, по принципу «от противного», можно сделать вы­вод о том, чего за ним более быть не должно. Так, главной зада­чей «диктатуры пролетариата» после опыта Парижской комму­ны он ставит:

не передать из одних рук в другие бюрократически-военную го­сударственную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее(курсив Маркса).

В российской истории, как мы знаем, все случилось с точнос­тью до наоборот; «диктатура пролетариата» не только не сломала эту машину, но сама превратилась в ее жесточайшую, невиданную доселе в истории модель. Именно этот момент знаменует собой проигрыш утопистов идеологам, которые, не успев взять власть, начинают считать целью ее саму, а не то, ради чего совершалась революция. Причем порою эта грань между утопистами и идеоло­гами пролегает не между разными людьми, а внутри одной и той же личности — «до» и «после» революции. И пример Ленина здесь наиболее показателен.

В своей знаменитой дореволюционной работе «Государство и революция» он выражается с резкостью радикального анархиста: Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не бу­дет государства.

Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, то есть всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще.

Ход событий вынуждает революцию концентрировать все силы разрушения против государственной власти, вынуждает поста­вить задачей не улучшение государственной машины, а разруше­ние, уничтожение ее...

Так что же такое АНАРХИЗМ, зачастую отождествляющийся нами с хаосом или "войной всех против всех"?

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Анархи́зм (от др.-греч. αναρχω: ἀν, «ан», — «без» и ἄρχή, «архэ», — «власть») —политическая философия, заключающая в себе теории и взгляды, которые выступают за ликвидацию любого принудительного управления и власти человека над человеком^[1].

Анархизм — идея о том, что общество может и должно быть организовано без государственного принуждения. При этом существует множество различных направлений анархизма, которые часто расходятся в тех или иных вопросах: от второстепенных, и вплоть до основополагающих (в частности — относительно взглядов на частную собственность,рыночные отношения, этнонациональный вопрос).

Анархизм — политическая философия, основывающаяся на свободе и имеющая своей целью уничтожение всех типов принуждения и эксплуатации человека человеком. Анархизм предлагает заменить сотрудничеством индивидов власть, существующую за счёт подавления одних людей другими и благодаря привилегиям одних по отношению к другим. Это означает, что, по мнению анархистов, общественные отношения и институты должны основываться на личной заинтересованности, взаимопомощи, добровольном согласии и ответственности (исходящей из личной заинтересованности) каждого участника, а все видывласти (то есть принуждения и эксплуатации) должны быть ликвидированы^[2].

Николай Бердяев, которого трудно заподозрить в излишней симпатии к революционе­рам, в «Истоках и смысле русского коммунизма» описал тем не менее специфику момен­та революции очень точно и образно: «революция ужасна и жутка, она уродлива и на­сильственна, как уродливо и насильственно рождение ребенка, уродливы и насильствен­ны муки рождающей матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок. Таково проклятие греховного мира».

 

Стр 36

Однако, описывая тактику достижения этой цели, он впадает в излюбленную марксистами лукавую «диалектическую противо­положность»:

Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене го­сударства, как цели. Мы утверждаем, что для достижения этой цели необходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура уг­нетенного класса.

Но, как известно из истории СССР, это «временное» стало «по­стоянным». Такая же инверсия постигла и другую ленинскую идею — о том, что после революции государственные функции возьмет на себя

уже большинство населения, а не меньшинство, как бывало все­гда и при рабстве, и при крепостничестве, и при наемном раб­стве. А раз большинство народа само подавляет своих угнета­телей, то «особой силы» для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых уч­реждений привилегированного меньшинства (привилегиро­ванное чиновничество, начальство постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем бо­лее всенародным становится самое выполнение функций госу­дарственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти.

Опять же, как известно, исполнение этих функций все-таки до­сталось именно «привилегированному меньшинству» из новой со­ветской номенклатуры и ее карательных органов. В чем же причи­на того, что средства вытеснили и в конечном итоге подменили со­бою цель революции? На этот вопрос лучше всего ответил в 1919 году, придя к власти, сам Ленин:

Мы признаем свободу и равенство только для тех, кто помогает пролетариату победить буржуазию.

Утопический идеал свободного общества равноправных, где уже нет никакого государственно-бюрократического принужде­ния, был, таким образом, принесен в жертву сугубо идеологичес­ким «аксиомам» из марксистской экономической теории. В этих условиях «диктатура пролетариата» из точки перехода к новому обществу с фатальностью превратилась в основу этого общества, которое потому уже никак нельзя было назвать «новым». Жонгли­руя авторитетным лейблом «научности», Ленин изрек свое хресто­матийное финальное определение:

 

Стр 37

...Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно прави­лами не стесненную, непосредственно на насилие опирающую­ся власть.

Наверняка под этими словами подпишутся все диктаторы миро­вой истории. Но только причем здесь утолия, которую большеви­ки якобы «воплотили»? Им так и не удалось открыть свой «Новый Свет»... Достаточно вспомнить, что знаменитые «декреты» первых дней советской власти (о мире, о земле, Декларация прав народов России и т. д.) так и не были ими выполнены, не говоря уж о «миро­вой революции» и «построении коммунистического общества».

Не (до) воплощенная утопия, однако, не просто превращается в за­стывшую идеологию нового режима. Развивая мысль Мангейма, можно утверждать, что этот отказ от воплощения декларирован­ной утопии в пределе оборачивается самопроизвольным воплоще­нием антиутопии — общества, которое лишь формально сохраня­ет какие-то черты утопического идеала, но сущностно является его абсолютной противоположностью, «утопией наизнанку».

Если утопия строится на позитивном стремлении к прямому воплощению своего трансцендентного идеала, то антиутопия воз­никает в результате описанного Мангеймом идеологического «от­клонения», которое, хотя и клянется в верности этим идеалам, но желало бы так и оставить их чисто трансцендентными, «неосу­ществимыми». Вместо этого антиутопия полностью сосредоточи­вается на негативе — борьбе со всевозможными «врагами» и «ересями», чем постоянно отодвигдет «светлое будущее» за не­достижимый горизонт, а по сути, предает и обессмысливает его.

Острее других этот контраст ощутили, как им и свойственно, творческие люди, особенно известные русские поэты, вначале вос­торженно призывавшие «слушать музыку революции», но вскоре оглохшие от ее внезапного перерастания в «бред разведок, ужас чрезвычаек» (Блок, Волошин), покончившие с собой (Есенин, Мая­ковский) или стертые в лагерную пыль (Клюев, Мандельштам). Прозаики (Замятин, Булгаков) оказались прозорливее и уже в пер­вые годы советской власти разгадали ее антиутопическую природу.

Этот трагический срыв утопии в антиутопию наиболее прон­зительно изобразил Андрей Платонов в романе «Чевенгур». Ког­да его герои начинают видеть свою главную цель не в создании коммуны, а в ликвидации «буржуазии» и вообще «прочих» (факти-