Бывший посол Казахстана в Китае Мурат Ауезов о Китайской экспансии. Этот человек знает, что говорит.
Укрывательская позиция властей Казахстана высоко безнравственна. В обществе давно звучат голоса о том, что все, что касается Китая — все договоренности по газу, нефти, по урану и многое другое — должно быть прозрачно. Общество должно быть информированным о сути этих договоров. И нет необходимости гадать на кофейной гуще, что стоит за молчанием властей. К сожалению, совокупная деятельность нашей власти в отношении Китая обретает знак отрицательной оценки. Таким образом, общество обоснованно тревожно реагирует на эту тему. Знак плюс тому, что делает общество. Решительность заявленных на недавнем митинге оппозиции требований рождает надежду на то, что не будет практики, когда члены партий сначала чем-то активно занимаются, но потом бросают, потому что преследуют уже другую цель. Неоднократно были случаи, когда неожиданно, в самый разгар дискуссии появляется некий манок, все поддаются большому шуму и в результате устремляются в другую сторону. Потом выясняется, что это был ложный ход, намеренно спровоцированный и технично исполненный. На сей раз ситуация совершенно иная. Потому что здесь угроза очевидна — это настоящая экспансия. Причем Китай даже не старается закамуфлировать свои действия. Он технично переиграл нас по вопросу приграничных земель, по так называемым спорным участкам, по трансграничным рекам. Китай ведет такую политику не только в отношении Казахстана, но и в отношении других северо-западных соседей: Кыргызстана, Таджикистана.
Достаточно проявить минимальное внимание к этой проблеме, и тогда все станет ясно. Как станет совершенно ясно, что стоит за перебросом огромного количества ханьцев из других районов Китая в Синьцзян. Обратите внимание на технологию привлечения ханьцев в Синьцзян: создан образ некоего клондайка, где есть возможность заработать деньги, где разрешено то, что запрещено во внутренних провинциях Китая. Происходит насыщение Синьцзяна ханьским этническим компонентом с одновременным подавлением воли к этническому самоутверждению местных жителей — казахов, уйгуров, дунган и других. Одновременно, конечно, идет большая пропаганда. Но она легко прочитываемая, ее недобрый замысел очевиден. Мы же прошли через это, когда создавался единый советский народ. А китайцы говорят: давайте будем едиными джун го джы, то есть давайте будем жителями этой страны. При этом предлагается отказаться от своей культуры. Ханьцы считают, что такой подход — это большое цивилизаторское благо. В общем, не нужно быть дальновидным политиком или глубокомысленным аналитиком, чтобы понять, почему Синьцзян ускоренно китаизируется.
Отсутствие реакции со стороны властей на озвученные мной опасения, в конце концов, обескураживает, огорчает. Совершенно недопустимо молчаливое участие в процессе, где, безусловно, доминирует Китай, где открывается перспектива для китайского фундаментального интереса, а не для казахского, казахстанского. Наши чиновники, все это прекрасно видя, являются ведомыми в этом процессе, то есть они как некие, так сказать, спарринг-партнеры, которые не претендуют на победу. Назрела острейшая необходимость создания института Китая. Необходимо познать, какова та самая внутренняя пружина, дающая энергию для такого динамичного развития. Я анализировал уже, каким образом Китай к началу двадцатого века вышел националистическим Китаем. Этому предшествовали столетия Китая, покоренного тюрками (во времена тюркского каганата), затем монголами (юаньская династия) и с 1645 по 1911 годы — это маньчжурская династия. Представьте, как долго сжималась эта пружина.
Специалисты по Китаю фактор успеха связывают с существованием создателей и хранителей фундаментального китайского, ханьского интереса. Они засвечиваются в переломные периоды истории. Их могут называть семью мудрецами бамбуковой рощи или братством белого лотоса и так далее. Или Фалуньгун — организация, которая в конце восьмидесятых — начале девяностых годов вышла из конспиративного состояния. Как это происходило. Сотни членов Фалуньгун — мужчины, женщины — вышли к резиденции Цзян Цзэминя и начали себя убивать. Когда официальные власти Китая стали исследовать, что это такое, оказалось, что членов этой организации, которые нигде никогда себя не проявляли, больше чем коммунистов. Единственное пожелание членов Фа лун гун к китайским властям было таким: больше думать о фундаментальном интересе Китая. Совершенно особая форма. Это не экстремизм. Но в это надо вдуматься, осмыслить, это давным-давно пора исследовать. Потому что, исходя именно из фундаментального интереса, решается — кто придет к власти, на чьи плечи ляжет груз ответственности за предлагаемые ему приоритеты. Так китайцы интенсивно, последовательно, с улыбкой (иногда циничной), про себя насмехаясь над нашими пограничниками, чиновниками, над нашими переговорными командами, делают свое дело.
Масса не страшна. Их может быть полтора миллиарда и больше. Но если ты знаешь этого противника, ты сможешь использовать его внутренние противоречия, слабости. Однако, не зная его, ты ничего не сможешь с ними поделать. Даже с маленьким отрядом нефтяников Китая, которые сидят в Актобе, и делают все что хотят.
У китайцев самый популярный лозунг (он был и во времена культурной революции, и даже еще раньше): джингэ джунго доу дзай дун, то есть весь Китай в движении. Отсюда специфика китайской разведки, стратегических планов. Масса китайцев уезжает за рубеж, но они не отрываются от корней, они работают на идею великого Китая. Вот с таким соседом мы имеем дело.
Поэтому я дорожу порывом, энергией людей, которые вышли и заявили о своей тревоге. И очень хотелось бы, чтобы это было результативно.