Oyuna

Вот мастер снайперской науки,
Фашистской нечисти гроза.
Какие золотые руки,
Какие острые глаза
Он сочетает и уменье,
И выдержку большевика.
Он бьет, и каждой пули пенье
Уносит нового врага.
Он бьет – и насмерть поражает,
И, помня Родины приказ,
Он славный счет свой умножает
И неустанно приближает
Победы нашей славный час.

В. И. Лебедев-Кумач, июль 1942 год
Посвящается доблестному воину Номоконову С.Д.

 

Припозднилась как-то я с записью, День Победы давно прошел. Но все же не могу не рассказать о моем земляке, о котором ходили легенды в германской армии в годы Великой Отечественной, и слагали стихи советские поэты. Я вам расскажу о снайпере Красной Армии Номоконове Семёне Даниловиче.

Эту фамилию я хорошо знала с подросткового возраста, так как нашей школе работал один из сыновей великого ветерана. Хоть его фамилия переводится с бурятского как «мягкий», «кроткий» (от бур. «номогон»), этот человек был несгибаемой силы воли и выдержки.

Номоконов был невысоким, смуглым, как большинство хамниганов. Хамниганы (эвенки) – это маленький народ Забайкалья, который давно и прочно ассимилировался с бурятами. Сходу и не разберешь сейчас, кто есть кто. У меня у самой мама наполовину хамниганка.

На войну Семён Данилович попал будучи взрослым, довольно зрелым мужчиной, познавшим жизнь в самых горестных ее проявлениях – до войны у него во время эпидемии скарлатины умерли жена и пятеро детей. Ему было 41 год.

Сама судьба распорядилась, чтобы опыт следопыта и охотника, полученный Семёном еще в детстве, не остались без применения. До службы снайпером кем только не пришлось послужить будущей грозе немецкой армии, он был и кладовщиком, и санитаром, и хлеборезом, и даже успел поработать в похоронной команде, пока по воле случая он не стал снайпером. Но как только он взял в руки трехлинейку, о нем почти сразу заговорили по обе стороны фронта: фашистские войска - с благоговейным ужасом, а нашей армии его успехи дарили бодрость духа и надежду на победу. Конечно, ведь среди уничтоженных фашистов были не только простые солдаты и снайперы, но также дичь покрупнее, в виде офицеров и генералов. Немцы прозвали его «сибирским шаманом», за чью голову было обещано приличное вознаграждение. Его и переманить пытались, суля несметные богатства, но безуспешно.

Существует множество баек о службе Номоконова. Его охота на «фашистского зверя» походила скорее на театральную постановку мастера, все как положено, со сценарием и переодеваниями, так виртуозно он играл зеркалами, выманивая врага из укрытия, он дергал за веревочки, привязанные к палкам с надетыми на них касками, заставляя таким образом немецких снайперов выдать себя. Каждого убитого немца «сибирский шаман» отмечал выжженной точкой (солдат) или крестиком (офицеров) на своей курительной трубке. Даже его трубка стала настоящей легендой. На одном из заданий Номоконова ранило осколком, другой же осколок разбил его трубку, с которой он ни на минуту не расставался. Ему подарили новую. И впоследствии ему дарили разные трубки со всех концов света до конца его жизни. Всего должно было быть 367 точек и крестиков: 360 гитлеровских солдат и 7 солдат японской императорской армии в Маньчжурии...

У Номоконова был верный друг и напарник – еще один достойный сын Забайкалья бурят Тогон Санжиев. Они вместе ходили «бить» немца, вместе коротали время в военных походах, вспоминая об общей малой родине. Но Тогону не суждено было вернуться с войны живым. Тяжело пережил Семён потерю друга. Известный поэт-песенник Михаил Матусовский (все наверное помнят веселую песню «Хорошие девчата» из киноленты «Девчата»?) был настолько впечатлен трогательной дружбой двух сибиряков, что написал поэму «Друзья» о двух снайперах – Номоконове и годящемся ему в сыновья Санжиеве. Тогон так и называл Семёна: «аба», что означает на бурятском языке отец.

…Тунгус хитер был, осторожен, зато горячим был бурят.
Как ножик, вынутый из ножен, глаза веселые горят.
Он шел по тропкам шагом скорым, он спал, не закрывая век.
О нем тунгус сказал с укором: весьма бедовый человек...

…Всегда готов любой ценою
Помочь товарищу в беде…
Они сдружились на охоте
В орлином снайперском гнезде.
В дождливом месяце – апреле,
Когда холодным был привал,
Полою собственной шинели
Тунгус бурята укрывал…

…Меняя шаг на остановках, в седой пороховой пыли,
На двух прославленных винтовках его товарищи несли.
Его зарыли под горою, где ельник выжженный поник,
Винтовку павшего героя в наследство принял ученик.
В ней сохранилось два патрона, винтовка тёплою была,
Как будто в ней от рук Тагона ещё осталась часть тепла.
А где же снайпер Номоконов? Скажите, где сейчас Семён?
Он, как всегда, ползёт по скатам, по гнёздам снайперским своим,
Тропой, где он ходил с бурятом, известной только им двоим.
Он словно ястреб, не моргая, глядит в сырую темноту,
Опасный путь перебегая с погасшей трубкою во рту.
И смерть фашистам в том болоте, когда он ходит в тишине!
И чтоб не ошибиться в счёте, зарубки ставит на сосне…

Отрывки из поэмы М. Матусовского «Друзья»

Читая истории о Номоконове, я невольно провожу параллель с историями о другом «лесном» человеке, которым я бесконечно восхищаюсь. Может, кто-то догадался, о ком я говорю? Своей природной скромностью, добротой и мягкостью забайкальский хамниган Номоконов напоминает самого известного дальневосточного гольда – Дерсу Узала. Оба маленькие, сухонькие, всегда улыбающиеся, привычные к аскетическому образу жизни, крйне скромные, со своей житейской мудростью и особой, гуманной философией. Конечно, подвиги Номоконова могут вызвать большие сомнения относительно их гуманности. Но для меня сей факт неоспорим. Номоконову пришлось устранять врага единственным доступным ему способом, ибо это был единственный выход, когда родину оккупировал враг. Наверное, снайпер старался не принимать близко к сердцу смерти немецких солдат, шла война, и это было неизбежным злом. Но исход одного из изнурительных снайперских поединков его все-таки поразил. Семён как обычно после долгожданного поражения цели пошел проверить соперника и с ужасом обнаружил, что его противником была… женщина. Это открытие буквально перевернуло душу снайпера, в его понимании война была абсолютно неженским делом. Но что поделаешь, в стремлении уничтожить заколдованного «сибирского шамана» Германия бросала свои лучшие силы, даже, если они были в образе женщины-снайпера.

После войны Семёну Даниловичу писали много, со всего Советского союза приходили письма, трубки… Но одно письмо впечатлило всех. В Агинскую степь Номоконову через редакцию «Комсомольской правды» обращалась женщина из Германии:

«В вашей газете я узнала, — говорилось в послании неведомой Луизы Эрлих из Гамбурга, — сколько фашистов убил Семён Номоконов в годы всеобщего смятения. Как я поняла, он, убивая фашистов, считал их посредством отметок на своей курительной трубке. Мой сын тоже погиб на войне, как мне сообщили очевидцы, — от руки русского стрелка, недалеко от Ленинграда. Спросите Номоконова: может, на его трубке была отметка и о смерти Густава Эрлиха? Может, он помнит, как упал от его пули и этот фашист?

Я прочитала, что ударник Номоконов живёт сейчас в Забайкальском крае. Не стало у него трубки с отметками о наших сыновьях, обманутых Гитлером, и солдаты нового поколения подарили ему новую. Чтобы он не забыл о войне и крови? Номоконов перенёс на новую трубку отметки о своих жертвах? Он готовит новых истребителей? Женщина, потерявшая на войне последнего сына, хотела бы знать: молится ли человек со столь большими заслугами?».

Ее вопросы больно резанули сердце бывшего солдата. Что мог он ответить бедной матери? После долгих раздумий бессонными ночами и страшных воспоминаний старик, наконец, продиктовал своему сыну письмо для Луизы Эрлих из далекой Германии:

"Я не запомнил всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и оказались на мушке моей винтовки. Свои грехи пусть замаливают люди, на совести которых преступление. Есть такие в Западной Германии, откуда нет да нет идут недобрые вести в мой дом. Радиоволны доносят. Неужели недобитые Генералы опять обманут матерей?   А на моей трубке сейчас только следы капелек пота. Падают они, когда я плотничаю, помогаю что-нибудь делать в своём родном колхозе имени Владимира Ильича Ленина..."

Свой рассказ о легендарном стрелке, ветеране Великой Отечественной, так и не удостоившегося Звезды Героя, я хочу закончить отрывком из биографической повести С.М. Зарубина «Трубка снайпера»:

 

… Ответит Номоконов, ответит…

Сам не умеет писать. Сынишки выжили, окрепли, грамоте научились. Продиктует им…

Да, он прошёл большой и очень трудный боевой путь. Грозой фашистской нечисти прозвали его фронтовые товарищи. Бродячим таёжным шаманом, хитрым и страшным, называли его враги. Как-то со своего переднего края по радио говорили о Номоконове. К себе звали «шамана», обещали «большой калым», а потом о деньгах сказали, которые за его голову назначены.

Но теперь Номоконов уже не снайпер. Плохо слушаются, дрожат руки. Глаза потеряли орлиную зоркость.

Вот он, недавний, очень недобрый день-вестник.

Чита, спортивное стрельбище… Высоко над берёзовой рощей, окаймляющей большое ровное поле, висело жаркое летнее солнце. Играл духовой оркестр. Сотни зрителей с нетерпением ожидали начала стрелковых соревнований. Молодые загорелые парни в лёгких спортивных куртках оживлённо переговаривались. Сильнейшие стрелки Урала, Сибири и Дальнего Востока, участники всесоюзных и международных соревнований, собрались здесь. На груди у многих спортсменов поблёскивали золотые и серебряные медали. Давно должен был начаться парад. Волновался, бегал по полю маленький полный человек в белом костюме, с рупором в руках, часто смотрел на часы. Накануне в газетах было объявлено, что соревнования откроет искусный и старейший стрелок, участник Великой Отечественной войны Семён Данилович Номоконов. Может, именно поэтому на стрельбище приехало в тот день так много народу.

На обрыве у реки сидели ребятишки и поглядывали на дорогу, но знаменитого снайпера все не было.

…Телеграмма в таёжное село пришла поздно вечером, а утром надо было быть в Чите. Номоконова просили встретиться с участниками крупнейших стрелковых соревнований, рассказать о боях-походах, о своей жизни в послевоенные годы. Машина едва успела к ночному поезду. Спортсмены встретили Номоконова на вокзале и сразу же повезли на стрельбище.

Он опоздал почти на час.

Вышел из машины сухощавый пожилой, чуть сгорбленный человек, спокойно осмотрелся и, наклонившись, стал вытирать пучком травы запылённую обувь.

— Вот он каков, — критически осматривал Номоконова главный судья. — Маленький, сухонький… Нет, пусть постоит… Другой понесёт Знамя…

Не участвовал в параде бывший солдат, стоял в сторонке, любовался твёрдым шагом молодых людей. А когда выстроились стрелки на линии огня, вдруг подошёл к нему главный судья соревнований и сказал:

— Теперь — прошу! Пятьсот метров… Все хотят видеть ваше искусство, товарищ снайпер.

Стрелять? Не для этого ехал в Читу Номоконов. Какое искусство в его годы? Но главный судья уже протягивал новенькую винтовку с массивным оптическим прицелом.

— Слышите? Уже объявляют! Вот из этой… Отличная, пристрелянная…

Далеко над притихшим полем разносился звучный голос передвижной радиоустановки: «На линии огня бывший снайпер, участник Великой Отечественной войны Номоконов. Пятьсот метров, — громыхали слова. — Лёжа, с упора… В крайнюю левую цель… Попадание — красный сигнал, мишень перевёртывается. Промах — белый сигнал. Подсчёт очков после пяти выстрелов».

Номоконов строго посмотрел на судью, оглянулся на спортсменов в разноцветных шапочках, увидел ободряющие и любопытные взгляды. Пятьсот метров… Дело нешуточное… Отступить? Сказать, что ему вот-вот исполнится шестьдесят лет, что у него болят израненные руки… Только вчера таскал бревна… Эка, устроили дело!

В предгорьях Хингана, много лет назад, он в последний раз выстрелил из винтовки с оптическим прицелом. Но откуда это знать людям? А разъяснять поздно…

Номоконов решительно подошёл к ячейке, прилёг, зарядил и стал целиться. Будто дразнила, плясала и уходила в стороны хорошо различимая мишень, горячим и неловким показался приклад, жёстко упёршийся в переломанную на фронте ключицу. Капелька пота упала со лба на пуговку затвора. Перевёл дыхание Номоконов, замер и, вдруг поймав на острие перекрестия нижний краешек тёмного яблока мишени, выстрелил.

Будто горсть дроби сыпанули позади на лист жести. Не слышал рукоплесканий стрелок — увидел в оптический прицел красный кружок, словно выскочивший из-под земли. Попадание! Долго целился Номоконов, застывал, плавно нажимал спусковой крючок. Снова и снова попадания! После пятого выстрела на краю поля появился белый сигнал. Промах!

Стрелка поздравляли, показывали огромную бумажную мишень, пробитую четырьмя пулями, говорили: «Неплохо, неплохо». Мало очков набрал Номоконов, заметил, что мишень, на которой широко расселись его четыре пули, вскоре бросили на траву. Ветерок подхватил её и покатил по полю.

Гремели выстрелы. Звучавший из радиорупора голос сообщал о блестящих результатах молодых мастеров стрелкового спорта. Никто не заметил, как отошёл Номоконов от огневого рубежа и затерялся среди празднично одетых людей.

…Шумел лес. Возле костра, пылавшего на полянке, сидел на корточках маленький человек и задумчиво курил трубку, присланную из Германии. В памяти отчётливо вставали друзья-товарищи, бои, опасные поединки с врагами. Тогда он не знал промахов.

 

Литература

• Статья полковника А.А. Кудрина «Жить – Отечеству служить»
• Статья Т. Ламбаева, газета «Азия Эксперсс» от 10.05.2007г.
• Зарубин С. М. Трубка снайпера
• Е.Воробьев Публицистика периода ВОВ и первых послевоенных лет, апрель 1945г.
• Данилов А. Семён Номоконов – почетный солдат, 1975 г.

Как мы понимаем, что люди повзрослели? Нам проще определить, что человек повзрослел по кому-то, но очень сложно понять это о себе.

Я знаю, когда повзрослел (читай, поумнел) мой братишка. Это случилось, нет, не тогда, когда он первый раз напился с друзьями, отмечая свое шестнадцатилетие, и не тогда, когда он, студент, в эпидемию гепатита лежал в роддоме, потому что все больницы были забиты желтушными, а родители в панике искали сыночка и не могли найти (оставалось обзвонить только морги и роддомы). Это случилось в тот день, когда он пришел вечером домой уставший и голодный. Он наложил себе полную тарелку и сел за стол, но тут его как-то переклинило, наверное, это были первые «бациллы мужания», которые он подхватил не без помощи отца. Братишка положил вилку на стол и спросил:

- Все уже поели? Мама? Папа? Юля и Надя (гости - кузины)? Точно?

И получив утвердительный ответ, он принялся за трапезу. А кое-кто в другой комнате молча переглянулись и дружно свесили челюсти. До этого единственному сыночку было совсем неважно, что он все съест, а при этом кто-то может остаться в доме голодным…

 

С братом, в общем, все понятно. Мне даже понятно, как и когда стала взрослой моя взбалмошная, ну совсем беспечная, соседка по комнате в студенческой общаге. До момента взросления она могла потратить за раз все деньги на гламурные ботинки красного цвета, а потом, пачкая соплями и слезами трубку общаговского автомата, рыдать:

- Мамочка.. я так кушать хочу… денег совсем нет…

И, конечно же, бедное мамино сердце не выдерживало, и новый транш уже вечером приходил на соседний телеграф.

А вот о себе лично не всякий сможет сказать однозначно. Когда же он вдруг изменился? Это произошло в одну минуту, или же это был длительный процесс? У всех чувство ответственности рождается в разном возрасте, и у всех оно разной силы и глубины. Досадно, если оно так и не появляется у некоторых индивидуумов. И не всегда хорошо, если оно у кого-то в избытке.

Зато я точно знаю другое! Только, когда я стала взрослой работающей теткой, я осознала, ощутила, полюбила всю прелесть пятниц! Хороших выходных вам, мои дорогие!

Рождаясь, человек плачет.
Свой доживая век, плачет.

 

В прошлые выходные попыталась посмотреть фильм с Бельмондо «Человек и его собака». Я не смогла. Постаревший, не оправившийся до конца после болезни, Жан-Поль Бельмондо слишком реалистичен в образе одинокого старика Шарля. Настолько, что мне, всегда трепетно относящейся к пожилым людям, тяжело было смотреть. Я остановила плеер на двадцатой минуте.

И жизнь, словно доказывая мне, что это - правда: одинокая старость есть, за примерами далеко ходить не надо, показала мне другое «кино», настоящее.

На днях после работы зашла в магазин. Стою возле полки с бакалеей, выбираю гречку (про себя чертыхаясь на ее цену), рядом со мной стоит бабуля с тележкой. Вдруг она встрепенулась, словно к чему-то прислушалась, и затем радостно сказала, почему-то глядя мне в глаза:

- Слышите? Это же песня моей любимой певицы! Никак не могу ее имя запомнить. Елена… Елена…

- Ваенга, не выдержала и закончила я. В магазине громко работало радио, и, действительно, я услышала знакомый глубокий голос Елены Ваенга.

- Да, да, вы, наверное, правы. Ох, как же она хорошо поет, я всегда слушаю ее по радио… И между нами,  она лучше Аллочки поет. Голос божественный…

Я что-то ответила пожилой женщине, и дальше… ее было уже не остановить. Одинокая московская бабушка, пережившая своих мужа и всех своих детей, больные ноги, не позволяющие далеко ходить, бесконечное одиночество и тоска…

- Ее песни ведь для меня спасение. Она каждый день меня спасает. Раз пять-шесть ее песни за день ставят… Послушаешь – и как-то легче становится. Одна я такая старая в моем доме, все молодые вокруг живут. В моем подъезде уже восемнадцать стариков умерло, сейчас их внуки, дети живут… Я их даже не знаю..

Я слушала ее сбивчивую речь, словно потоком хлынувшую и смывшую плотину долгого молчания, мое сердце сжималось, когда я видела слезы на ее глазах, и кивала головой. Я еще не встречала в реальной жизни такого отчаянного одиночества. За тот час, пока были сделаны покупки, и я ее проводила до дома, я словно побывала в голодном военном Тамбове, где родилась и выросла Любовь Ивановна, своими глазами увидела послевоенную Камчатку, где умер от голода ее первый ребенок, оказалась в строящейся Москве 50-60-х., где они с мужем получили квартиру в «хрущовке». Старушка рассказала почти все о ее жизни, я будто книгу прочитала. Так ей хотелось высказать все, что накопилось за годы одиночества.

На прощание она мне сказала, что у меня хорошая, светлая энергетика, что я словно лучик солнца для нее, и пожелала выйти замуж за прекрасного человека. Конечно же, каждый, кто оказался бы на моем месте и выслушал старушку, стал для нее лучиком. Но мне было очень отрадно, пусть на один час, но удалось кого-то сделать счастливым.

Родил детей, не родил – никто не застрахован от одинокой старости. Я только сейчас осознала слова моей мамы, что жизнь будет всегда жизнью, пока ты молод, и все можешь. Гораздо важнее, когда есть душевный комфорт и гармония в «осеннюю» пору нашей жизни…

Давненько меня тут не было... Рада, что ресурс бурлит, растет и процветает, обрастая разными проектами... Эх, если бы все люди реализовывали свои смелые проекты в жизнь... Посмотрела у друга на страничке (спс тебе!) ролик со спичем Стива Джобса для выпускников Стэнфорда, и как-то призадумалась. Точнее в который раз задумалась, а какой же он - мой смелый проект? Понимаю, что не всем дано достигнуть совершенства в каждом своем начинании, Джобсы не каждый день рождаются, но все же, все же...

Есть у меня мечта одна заветная... Но для ее реализации мне нужен кабинет с огромной террасой с видом на сад и море, никакой офисной работы и, чтобы никто не дергал лишний раз. Ну, это в идеале, конечно же... Главный фактор воплощения мечты в реальность лежит где-то гораздо ближе, просто я сама не могу его схватить и приручить.

А вообще, почему считают, что зависть - это плохо? Нет, я не про глупое и злое следствие зависти, когда палят соседский дом за то, что тот нестерпимо хорош. Это же прекрасно, пожелав соседу век здоровья, построить себе хоромы еще больше и краше...

Или, может, я ошибаюсь? И желание что-то сотворить своими руками/мозгами/душой и пр. бывает у единиц? Нет, я в это не верю. Это же против человеческой природы.

Пойду-ка лучше доделывать свои текущие проекты :)

 

P.S. Обожаю мультики Pixar. И за это снова благодарна Стиву.

 

- Ты знаешь, я всегда боялся, что умру, не успев сделать что-то стоящее, выдающееся... Но почему-то откладывал все большие свершения на потом. Жил как писал черновик, думал, что есть еще время переписать на «чистовую». А зараза смерть пришла так нежданно… И мне так обидно и горестно, что я не то что выдающегося, я даже ничего полезного после себя не оставляю. Я только сейчас явственно до остроты увидел, как надо было мне жить. Наверное, многие умирают с этим дурацким чувством, что все зря…

- Не всем суждено принести пользу человечеству. Не стоит себя казнить за это.

- Получается, что большая часть людей – просто шлак, как ненужный балласт пользуется достижениями несчастной горстки людей?

- Да, это так.

- Нет, меня это не успокаивает. Мне страшно умирать с мыслью, что я был никем, и завтра обо мне никто не вспомнит.

- Это тоже истина. Все так и произойдет. Все уходят в забвение. Даже самые великие люди.

- Тогда в чем смысл бытия человека? Он приходит в этот мир и уходит бесследно, словно капля росы испаряется с травинки. Зачем все это?

- У каждого человека на этот вопрос есть свой ответ, который приходит к нему только на смертном одре. И у всех он будет верным. Ты попытайся сам ответить на свой вопрос.

- Я не знаю… Мне трудно думать, я чувствую только сильный холод, который лижет мои ноги, и он поднимается все выше.

- Ты можешь и не отвечать на свой вопрос, ведь это уже не так важно. Было бы более кстати знать ответ раньше, когда у тебя еще было в запасе время…

- Я понимаю… Я просто мало думал… Я просто жил и не осознавал, что этот час наступит так быстро. Пожалуйста, подскажи мне ответ. Нет, лучше скажи, что я не зря приходил в этот мир.

- Нет, ты родился не зря. Каждая жизнь драгоценна, но каждый человек может сделать ее еще дороже.

- Спасибо… Кажется я узнал ответ на свой вопрос… Я родился на белый свет не напрасно, потому что…

Сантехник Петров заболел. Заболел внезапно, секундно, в мгновение ока, в тот самый момент, когда брань жены Капитолины Павловны перешла в визг и достигла неприятных человеческому уху высот. Ее скрипучий голос наглой чайки треснул как печеный каштан и стал монотонным и на редкость спокойным. Петров недоуменно повернул голову в сторону кухни, где жена только что, размахивая руками, орала благим матом из-за последней пропитой им с Михой тысячи рублей, цепко выуженной мозолистыми пальцами Петрова из жестяной банки с надписью «Рис» накануне.

Капитолина Павловна (Капища в дни лютой ненависти, Капа в часы безразличия и Капочка в минуты глумливо хорошего настроения) продолжала монолог из кухни размеренным голосом, куда заглянул удивленный Петров, чтобы понять, что же так неожиданно успокоило сварливую супругу.
- Капа, ну вот видишь, ты уже не злишься! Завтра с Михой провернем одно дельце, и нам заплатят сразу же налом!

- Успокоилась. Ах ты сукин сын. Вор. Все тащат в дом, а ты – из дома. Завтра родительский день, а мне даже продукты не на что купить, не говорю уже о цветах, дохлой мимозе для мамы. Живо убирайся из дома. Глаза бы мои тебя не видели, - кричал скривленный рот жены, который в дополнении безумных выпуклых глаз, хаотично вращающихся и периодически фокусирующих взгляд на потной переносице Петрова, заставлял скорее биться трусливое сердце последнего. Весь ее образ пылал и дышал праведным гневом. И это совсем, ну просто никак, не вязалось с нуднейшей интонацией жены.
«Господи, да что же это? Либо я плохо вижу, либо я чего-то не слышу» - соображал Петров. «Да не-е-е, она точно успокоилась, голос-то не обманет». Но звон разбитой чашки, купленной в «Пятерочке» за 20 рублей, начисто опровергал последнюю догадку.
- Быстро пошел и нашел мне деньги. Ничего не знаю. Без денег не возвращайся, - деревянным голосом чеканила Капища, а ее сильная рука тянулась за новой чашкой.
Петров с видом нашкодившего кота вышмыгнул из квартиры прежде, чем о старую потертую дверь вдребезги разбилась вторая чашка.
«Черт, черт меня! Что со мной?», - кубарем катились мысли сантехника, начисто распластав на своем пути остальные мысли, в том числе, где найти деньги.
Солнце заливало янтарным светом двор, где пригретые им дети и взрослые были заняты каждый своим делом.
- Мама. А Саша дерется. Он сломал мой домик. Мама, - пробежала мимо девочка со слезами на глазах. От холода металла в ее голосе Петрова пробрало до самых костей. «Неужели, похмелье такое?» - запаниковал Петров. Он обвел взглядом детскую площадку, и ему стало страшно, потому что оттуда лилось монотонное бурчание мамочек и детей. «Пойду-ка к Михе, может, он знает, что со мной. Да и проверю заодно, как он там». Бряцающий язычок от колокольчика из безжизненных детских голос звонил до самой михиной квартиры.
Миха 50 лет от роду и 5 лет как в разводе, он же Михаил Евгеньевич по кличке Джинн, ибо имел дар появляться где угодно в тот момент, когда открывалась бутылка с горячительным напитком, жил в соседнем доме, где от матери ему осталась однушка с ремонтом времен предпоследнего Генсека ЦК КПСС.
Петрову пришлось изрядно напрячься, чтобы ему открыли дверь. После пяти минут ударов и пинков в михину дверь, та наконец-то открылась. В просвете открываемой двери показалась лохматая голова Михаила Евгеньевича.
- Какого хрена ты с утра тут долбишься. Я же тебе сказал, нас там ждут после обеда. Ноги Петрова подкосились, а нижняя челюсть непроизвольно приняла форму экскаваторного ковша. Родной Миха ворчал абсолютно нейтральным голосом, словно уставший водитель троллейбуса объявлял остановки.
Голова Петрова закружилась, и он медленно стал оседать на пол. Но в последнюю секунду он успел-таки схватиться за линялые трико Михаила Евгеньевича и благополучно стянуть их, обнажив тощие бледные ноги Джинна.
- Эй. Ты чего. Сердце. – должно быть вопил голосом робота Миха.
- Миха… Помоги… Я схожу с ума… Ну-ка наори на меня! Черт, да что же это? – захныкал Петров.
- Эй, Семеныч. Может, скорую вызвать.
Джинн затащил друга к себе на кухню и усадил на расшатанный табурет. Лицо Петрова скорчилось в гримасу, будто он только что в рот отправил живого паука. На обвисших щеках блестели слезинки.
- Давеча Капища кричала на меня дурным голосом, а потом – бряк! И голос ее стал как у робота, ни дать, ни взять, как тот бешеный заяц из «Ну, погоди!». Я подумал, что мне мерещится, вышел во двор, а там все так говорят! – тут глаза Петрова округлились до невероятных размеров, потому что наступила кульминации повествования. Я решил, что это временное помутнение в связи с похмельем, но вот ты мне открываешь дверь, и приветствуешь таким же голосом! Спрашиваешь ли, ругаешься, Миха, - я не могу разобрать! Чисто с роботом разговариваю! Что со мной?
Лицо Джинна вытянулось, было заметно, что ему сложно после вчерашнего включиться в умственный процесс. Но после минуты размышлений все же выдал:
- Вот что, Семеныч. Это точно не похмелье. Иди-ка ты к доктору, мой друг. Чувствую, что дело пахнет керосином…
- Ой, Миха… Молчи лучше! От твоего бу-бу-бу у меня в животе сводит! Ладно, дело говоришь. Пойду завтра в больницу сдаваться, если не пройдет. А Капища пусть режет меня, а деньги искать не буду! – бахнул кулаком по столу вдруг успокоившийся Петров. ..

Tbc…

Знакомая женщина на днях  рассказывала, как в старших классах они ездили с экскурсиями по всему Союзу, как она побывала в разных всесоветских лагерях типа «Артека» и «Орленка». А на моей же памяти время, когда я и мой класс достигли «транспортабельного» возраста, выпало на унылые годы развала СССР, гиперинфляции на фоне тотального дефицита и бешеного роста безработицы. Понятно, что образовательным учреждениям было не до любознательных школьников.
Те времена для меня прошли практически без осадка, я была ребенком и не осознавала, что жить «по талонам» и «по блату» - ненормально. Поэтому была совсем, как говориться, морально не готова столкнуться с кризисом 1998 года.

Я приехала после летних каникул в Новосибирск на учебу. Это был мой второй курс. Сначала мы с подругами недоумевали, почему каждый день появляются новые ценники в магазине и на рынке. Потом я стала тревожиться по другому поводу, потому что родители не заказывали телефонные переговоры. К моему дню рождению в октябре, когда мне должно было исполниться 18, у меня совсем не осталось денег. В день моего совершеннолетия наконец я получила перевод из дома. Но это был не телеграфный перевод, как обычно до этого было, а почтовый, который идет минимум две недели. Я пришла на почту, и мне там выдали мой перевод – 100 рублей. Я была просто ошеломлена: «Что случилось?! Почему так мало? Что это? Это на жизнь или это просто подарок на день рождения?!»
В почтовом переводе в бланке можно дописать сообщение. Я не знала об этом, поэтому не сразу заметила мелкий убористый почерк моего папы. Сейчас я не помню точно, что там было написано, но примерно следующее: «Доченька, с днем рождения! Отправляю тебе немного денег, надеюсь, что скоро смогу отправить больше…» И столько безысходности в этих трех строках было, что я прямо на почте разрыдалась.
Мне не хотелось возвращаться в общагу, где меня ждали подруги с поздравлениями. Я бродила по аллее на нашей улице, где деревья утопали в червонном золоте осеннего наряда. Это был мой первый день рождения, когда я плакала. Впереди было еще много слез на именины и так же не от счастья, но такого чувства брошенности и неуверенности уже не было.
Наконец я решилась пойти домой. По дороге зашла в магазин и купила торт-мороженое ванильного вкуса для своих девчонок. Он стоил двадцать рублей…
Дальше началась длительная полоса безденежья. Бывало такое, что совсем нечего было есть. К счастью, такое случалось редко. Я жила с девушкой из моего поселка, у которой мама была глубоким инвалидом, а отец работал пожарным, поэтому у нее частенько не было денег. А я была непривычна к такому раскладу. Это нынешняя я смогла бы решить как-то ситуацию (хотя это было бы сложно сделать, так как время было такое, что подработки для студентов не было как сейчас), но тогда я была совсем ребенком, который мог только ждать помощи родителей. Помню, как к нам в комнату заглянула Айта – подруга из соседней комнаты, где жили девчонки из Якутии старше нас на год, за что мы ласково называли их «старушками». Она зашла, посмотрела на нас, сидящих в задумчивости, осмотрела полки, где хранились посуда и продукты, и молча вышла. Через минуту она вернулась с пачкой спагетти. Мы с подругой разом покраснели, и уже было закивали головой, а она нас строго оборвала:
- Чё теперь, голодать что ли будете? В прошлом году мы тоже как-то потратили все деньги в клубе, потом неделю голодные ходили, и занять никто не мог.
Сейчас пишу, а у самой слезы наворачиваются, так благодарна ей была и есть…
Зимой я поехала на каникулы, и там более менее ситуация для меня разъяснилась. Мой папа тогда имел небольшой бизнес с китайцами, но после августовского дефолта все вылетело в трубу. Настолько все стремительно произошло, что никто не успел сориентироваться, и всех выкинуло на обочину жизни. Мама была домохозяйкой, а срочно работу найти было сложно. И в самый сложный момент умирает мамина сестра, которая жила в глухой деревне далеко от нашего поселка, куда даже не было автомобильной дороги. Ее похороны почти совпали с моим днем рождения. Поэтому я была забыта дважды по двум разным причинам.
Обо всем этом я узнала только зимой… Родители мне ничего не сообщали, чтобы напрасно не тревожить.
Перед приездом домой мне приснился сон, что мой папа умер. Сон был настолько реалистичный, что я никак не могла избавиться от мысли, что это правда. Глубокой ночью после поезда я переступила порог дома, меня ждала мама. Я сразу же с порога сказала ей, что мне приснился такой сон. Мама засмеялась, повела меня в спальню:
- Вот твой папа, спит после дороги, живой, конечно, он!
Я крепко обняла отца, который спросонья мог только счастливо улыбаться, не открывая сонных глаз. За несколько часов до меня он вернулся из Владивостока.
Но черная полоса тогда не остановилась. Когда я уезжала после каникул в Новосибирск, папин бизнес вроде бы начал оживать, поэтому все были в приподнятом настроении, что все образуется и будет хорошо. Со спокойной душой я уехала учиться.
Во втором семестре родители по-прежнему отправляли мало денег, и на все мои расспросы мама отвечало кратко: «У нас все хорошо, не переживай».
И только на старших курсах я узнала, что было на самом деле после моего отъезда. Папа возвращался из Китая на машине, и по дороге она сломалась. Стояли страшные морозы до -40. Ночь, степь, до ближайшего населенного пункта десятки километров, машины ходят редко, помощи ждать не откуда. Пассажирки – не помощники. И папе пришлось лежать на ледяной земле под машиной несколько часов, чтобы починить ее. Благо, у него золотые руки, и он может справиться с любым механизмом. Машину наладил, но сам простыл. Сначала воспалился седалищный нерв, а потом ослеп правый глаз. Он даже не сразу понял, что что-то не так со зрением. Лишь, когда не увидел привычный дорожный знак, который, он точно знал, должен был стоять в этом месте, он закрыл ладонью левый глаз, и с ужасом понял, что ничего не видит. Его положили в областную больницу спасать зрение. Лежание на мерзлой земле дало сильнейшие осложнения. Пока лечили правый глаз, у него ослеп и левый. Четыре месяца в клинике лучшие врачи боролись с болезнью, и это в эпоху абсолютной нищеты здравоохранения, когда даже постельное белье должно было быть своим, не то, что лекарства и перевязочный материал. И я за тысячи километров ничего этого не знала…
Мне оставалось только представлять, как было тяжело моему отцу под всем гнетом проблем, когда от него зависели судьбы его родных людей. Как же все-таки тяжело мужчинам нести ответственность за свои семьи. В моем понимании, сильнее стресс из-за государственной несостоятельности испытал, наверное, папин отец, когда в 1991 году он побежал срочно снимать деньги со сберкнижки, и выяснил, что на эту сумму он может купить только продукты на раз, хотя до этого мог купить 10 «Жигулей»… Он даже не стал стоять в очереди в сберкассу, вышел, встал посреди улицы, как ударенный громом, порвал сберкнижку и в сердцах втоптал ее в дорожную пыль и медленно, качающейся походкой, пошел в сторону дома... Все, что он накопил за жизнь, трудясь на самой тяжелой работе, выращивая колхозный и свой скот, не позволяя своей семье ничего лишнего, улетело на ветер вместе с теми обрывками зеленой бумаги... После этого дедушка потерял интерес к жизни, стал апатичным, слух начал садиться, и мне кажется, что до самой смерти он не испытывал больше радости.

Но постепенно со временем все трудности нашей семьи были решены, страна тоже выкарабкивалась из ямы.
Многие из нас рано или поздно встают на ноги. И всегда благодаря кому-то и вопреки чему-то. Мне посчастливилось, что на всем пути моего жизненного становления меня крепко, несмотря ни на что, держал за руку папа. Спасибо тебе большое!…

 

* после редакции некоторые комментарии утеряны :(

Интересно, чем можно удивить городского ребенка, который привык к прелестям городской жизни, которого родители вывозят периодически за границу? Мне кажется, что тот восторг, который переполняет восприимчивое детское сознание, когда ребенок первый раз сталкивается с чем-то значительным как большой город, море, летний лагерь или путешествие на самолете, должен испытать каждый человек в своем детстве. Взрослый человек тоже может испытывать восхищение в первый раз, но оно уже будет другим – деформированным под грузом нашего жизненного опыта.

Первый раз в большом городе я оказалась летом перед первым классом. Мне было 6. Мы с мамой поехали в гости к ее двоюродной сестре в Улан-Удэ. Точнее под Улан-Удэ, где в маленьком поселке жила тетя. Но я об этом не знала. Наш поезд прибыл ночью, нас встретили и сразу же увезли за город. Утром я, в крайней степени предвкушения, вышла на улицу, чтобы наконец-то понять, что же такое Город! Вышла на залитый солнцем двор, а там, за калиткой, начиналась обычная сельская улица с деревянными домами. Разбитая дорога, на которой не было ни одной машины, и только шустрые воробьи купались в дорожной пыли.

- Мама, и это Улан-Удэ?! – со слезами в голосе я спросила маму, которая вышла следом за мной. Ты же говорила, что здесь красиво будет!

- Нет, это Гурульба, в Улан-Удэ мы поедем гулять после завтрака.

Я, конечно, расстроилась, что снова нужно куда-то ехать, но волнение перед встречей с Городом смыло все остальные чувства, что я даже не смогла нормально поесть.

Все дальнейшие воспоминания как яркие и быстрые лучи проектора в темном зале кинотеатра… Тогда я первый раз увидела цветочный партер, которым была украшена территория рядом с каким-то зданием. Мне показалось, что это самое прекрасное, что мог придумать человек. До сих пор помню цвета тех цветов… Сейчас, анализируя ту картинку, я могу сказать, что партер был так себе, и ничего особенного в нем не было, но, тем не менее, из всех цветочных композиций, которые я видела после, та до сих пор мне кажется самой-самой.

Когда мы с мамой и тетей притомились от прогулки, мы зашли в кафе-мороженое, чтобы отдохнуть и перекусить. И та-дам! Новый сумасшедший восторг ребенка: мне принесли мороженое в красивой металлической креманке, украшенное, как сейчас помню, четырьмя целыми клубничками сверху. Мне казалось, что я ем королевскую пищу, а себя я представляла маленькой принцессой, желания которой исполняют две феи… Больше мороженое никогда уже не производило на меня такого эффекта…

Улан-Удэ мне тогда запомнился радостным, полным солнечного света, местом.

В следующий раз я поехала в этот город через 4 года. Мама в очередной отпуск взяла не только повзрослевшую меня, но и подросшего младшего брата.

Мы остановились у родственников, 18-летний сын которых вызвался сводить на прогулку непоседливого мальчика и не по годам серьезную его старшую сестру.

Это был наш первый поход в парк аттракционов! Мы покатались на «чертовом» колесе (меня смутило и озадачило название, потому что до этого я слышала от мамы только «колесо обозрения»), съели по сахарной вате, и тут наш юный дядя предложил прокатиться на его любимой карусели «орбите». Мы купили билеты и радостные подбежали к аттракциону, братишка был в крайней степени возбуждения. Но возле входа нам преградила дорогу работница парка и сказала, что мальчик еще маленький, и она его не пропускает – не положено. Я в растерянности посмотрела на дядю, тот пожал плечами, мол, не знаю что делать. Женщина строго предложила брату подождать внизу. Весь пыл мигом слетел с братишки, глаза наполнились слезами, и он молча ушел и сел под дерево.

Я села в сиденье рядом с дядей, он мне что-то говорил, но я его не слышала, я искала дерево, под которым остался братишка. «Орбита» закружилась, но мой дух не перехватывало от скорости и высоты, на каждом новом обороте мои глаза выхватывали ствол тополя и плачущего брата. Мне казалось, что карусель крутилась бесконечно долго… И так же бесконечно долго плакал братишка.

После «орбиты» дядя повел нас в зал игровых автоматов. И вот там-то братишка забыл обо всех обидах и расстройствах! Он проиграл и свои, и мои жетоны, потому что я очень стеснялась играть при посторонних людях...

Забавно, но об этой поездке в Город мой братишка хранит столько же ярких воспоминаний, сколько я о своей первой.

Наверное, дети – самые благодарные путешественники, ну, или взрослые, которые как дети не ленятся удивляться и открывать для себя новое…

Cегодня меня нашла в интернете дочка папиного лучшего друга. Пригласила в гости, пишет (стилистика и орфография сохранены):

приезжай у нас фазенда на берегу онона(рядом "камень котел") поплаваем, на лошадках покатаемся...! черемуха.. и не только - боярка,шиповник,дикая яблоня... даже грибочки!

Я сразу всеми мыслями унеслась на малую родину моего отца - степи на берегу Онона, туда, где родился Тэмуджин... 
Старый Онон несет свои воды в Амур. Вдоль русла растет черемуха с сочными плодами, с которыми не сравнится черемуха средней полосы России. На нерест в Онон приходит рыба семейства осетровых: белуга, калуга... Жители села травят байки о случаях, когда ловили рыбу таких гигантских размеров, что на берег ее вытаскивали с помощью машины!

Камень-котел, о котором пишет подруга (Тогон-шулуун) - святое место.

Степное озеро около Кункура (Хунхурай нур)

Лошадки... :)

Реликтовые сосны Цырик-Нарасуна ("Сосновое войско". В древности воины врагов издалека в ночной степи приняли за армию и отступили - Из легенды о бурятской царевне Бальжин-Хатан). Реликтовая сосна занесена в Красную книгу, странно в голой степи видеть такой редкий лес, в котором тем не менее растут маслята :)

Суровая природа Кункурских степей

Королева степей - саранка (улаалзай). Ее луковицы использовались в приготовлении пищи и десертов в бурятской кухне, но сейчас цветок занесен в Красную книгу..

Уж постараюсь обязательно съездить в гости на фазенду.. И пройтись пешком по тем тропам, по которым ходил папа в детстве... которые нисколько не изменились со времен Тэмуджина...

Декабрь 2010

Сколько себя помню, я всегда была самой маленькой. Самая маленькая в классе, самая маленькая в группе, да чего уж там греха таить - на курсе, самая маленькая в любой компании. Практически любой…

Как-то я решила почувствовать себя «нормальным» человеком и встала на невысокую подставку для ног сантиметров 20 высотой. Мир сразу преобразился, полки в кухонном гарнитуре перестали казаться недосягаемой целью, резать хлеб на столе стало гораздо удобнее, а мыть посуду – просто удовольствие. И как-то мне обидно стало, что я пожизненно лишена такого незаметного комфорта…

Но все же есть и плюсы в категории «маленькая собака - до старости щенок». Мне удобнее пролезть в какую-нибудь небольшую дыру в заборе, в самолете или автобусе не приходится страдать как остальные длинноногие пассажиры, мне достаточно пространства, чтобы вытянуть ножки. Хотя минусов все же больше…

Одежда… Боже, мне не повезло родиться в европейской стране, где в магазинах ростовка начинается со 165 сантиметров в лучшем случае, чаще на бирке стоит страшная для меня цифра – 170… Получается, что декольте закончится как раз примерно в районе пупа, а вытачки для груди уютно лягут на талию. А про обувь вообще лучше промолчать. Иногда, чтобы купить удобную по ноге обувку, приходится обойти штук пять торговых центров и в итоге, отчаявшись, купить какую-нибудь пару на размер больше, потому что просто понравились внешне. Сколько раз происходил потом конфуз, когда разувшись где-нибудь в гостях, к носку прилипал кусок мятой туалетной бумаги или скатанный уродливый комок ваты… Да, это мои частые спутники жизни. Я привыкла. А теперь представляете мою бурную радость, когда в Пекине в тамошнем H&Mе мне удалось купить босоножки, фасон которых меня давно сводил с ума? А какое счастье было видеть на бирках ростовку 155 см! Эх…

А еще в давке мелким, как я, ой как сложно… Сколько раз я замечала, что, если стою в очереди, например, на маршрутку, и сквозь очередь проходят люди, то они обязательно рвут цепочку там, где стою я! Кто у нас самое слабое звено? Ну, конечно же, тот, кто метр с кепкой, ломает своим ростом стройный ряд очереди.

Ненавижу ездить в российском метро в час пик. Моему чуткому носу частенько приходится морщиться, т.к. в районе чужих подмышек обычно не хватает свежего воздуха. Теперь я лучше всякого ребенка с аденоидами умею дышать ртом и не быть при этом похожей на полудохлую рыбу в сачке, дабы не смущать владельцев пикантных подмышек.

Было столько курьезных случаев в моей жизни, связанных именно с моими габаритами.

Я училась на старших курсах, и, естественно, считала себя ого-го какой взрослой. Как-то шла из Универа домой, в общагу. Нужно было перейти дорогу, чтобы по короткому пути попасть домой. Пешеходного перехода в том месте не было, но это не мешало ушлым студентам перебегать дорогу. Поток машин всегда был плотный, т.к. наша улица переходила в мост, который соединял два берега Новосибирска. Стою, значит, на тротуаре и жду «просвета» между машин, чтобы со скоростью света перебежать на другую сторону. Была зима, холодно, на мне было короткое детское пальтишко с капюшоном на голове. Долго уже стою, а «просвета» все нет и нет. Вдруг чувствую, кто-то крепко схватил меня сзади за капюшон и потащил на проезжую часть. Сильная рука уверенно и быстро вела меня между машин, я только успевала перебирать ногами практически в воздухе. Когда я ступила на тротуар, рука отпустила мой капюшон, и я смогла повернуться, чтобы посмотреть на провожатого. Передо мной стоял молодой человек, у которого глаза полезли на лоб, когда он увидел мое лицо. Оказывается, он подумал, что девочка не может перейти дорогу, решил бедной школьнице помочь. У него только вырвалось: «Ой!», потому что дальше его начали душить спазмы смеха.

В Москве очень часто в метро и в наземном транспорте за мной через турникет пробегают «зайцы», я удивляюсь, ладно в метро, где обычный турникет, но в автобусе или троллейбусе как? Там же турникеты вертушкой! Самой бы пролезть. На Арбатской в час пик захожу в метро. Прикладывают проездной к турникету, делаю шаг, и дальше ничего не понимая, я уверенно начинаю взлетать в воздух. И прежде чем до меня что-то дошло, я снова оказываюсь на своих ногах на полу. Парня успела увидеть только со спины. Надо же было додуматься схватить меня, поднять, и со мной пробежать через турникет! Наверное, очень уж торопился, а «бесплатный билет» слишком медленно тащился, проще было схватить «билет» в руки и самому выбирать скорость.

Иногда мой рост мне помогал. В том же метро утром не могла никак пробиться к выходу. Народ на платформе не давал выйти людям из вагона. У меня не хватало сил, чтобы протиснуться через людей и выйти, наконец, наружу. Бьюсь, бьюсь, а поток меня заносит назад в вагон. Я уже было совсем выдохлась, решила, черт, выйду тогда на следующей станции, и вдруг слышу сердитый мужской голос: «Да выпустите же вы, наконец, ребенка!!! Расступитесь!» Вижу, как довольно крупный мужчина пытается освободить мне проход. Я за доли секунды выскакиваю по безопасному «зеленому коридору» на платформу и,  в уже закрывающиеся двери успела пискнуть: «Спасибо»!» Бегу дальше на переход с улыбкой до ушей: «Я – ребенок, хммм.. Забавно!»

Но самая моя большая фобия, меня как человека с маленькой инертностью, - это люди соответственно с большой массой тела. Боюсь их, потому что они не чувствуют своей богатой силы инертности, и я как букашка просто отлетаю от них, если вдруг сталкиваюсь с ними в толпе.

Наверное, нет смысла жалеть о том, чего у нас нет. В каждом положении есть свои плюсы и минусы. Всего не учтешь, поэтому нужно уметь быть самодостаточным с тем, что имеешь ;)