до этого постила по одной части. А сейчас, "спосчу" сразу первые 4 части моего романа =)
Записки Безразличного Ветра. 4 части.
1. Молчание
В один из погожих весенних дней по краю узкой улочки пригорода Токио брела девочка лет пятнадцати. Только что прошел сильный ливень. Так что понятие «погожий день», в принципе, довольно оспоримо, но это не суть как важно. Итак, она куда-то брела, вымокшая до нитки, ссутуленная, дрожащая словно бездомная собачонка. Жалкое зрелище. Но на такое уже давно не обращают должного внимания. Один за другим, поровнявшись с ней, прохожие проходили мимо. Безразличие и пустота читались в каждом их шаге, в каждом взгляде, проскальзывающем по ее бледному лицу. Пусто как снаружи, так и внутри. Она уже давно привыкла к этому. К пустоте. Кажется, сама она была уже пустой в такой степени, в какой опустение может отпечататься на душе живого существа. На ее душе. Сама она не раз представляла, что она – пустая склянка, а душа ее – еле заметный серый дымок, что теплится на самом дне склянки, чуть дышит, почти издыхает. И все чувства, все эмоции, что порождены влиянием внешнего мира, проникают в этот сосуд, и не находя на что опереться, падают с глухим стуком вниз и, затираясь, исчезают. «Ничто не сможет разбудить во мне меня НАСТОЯЩУЮ», - Томико уже не помнила, когда подумала так в первый раз. Но с каждым днем эта мысль все настойчивее и настойчивее посещала ее. Раз за разом. Подобно назойливому тиканью настольных часов.
Тик-так.
Так было. Всегда.
Тик-так.
Так оно и есть. Сейчас.
Тик-так.
Так оно и будет.
Всегда.
Ты одна.
Была.
Есть.
И будешь.
- Словно, издеваясь, эти мысли тикали в ее голове день за днем.
«Может, я схожу с ума?» - эта мысль не давала ей покоя, и единственное, что приходило в голову – это бежать, прочь от всех, но в первую очередь, прочь от самой себя.
А между тем вечер уступал свои права ночи. Темнело. Серая дымка облаков обращалась в густую вязкую, подобную свежей туши, ночную мглу. Холодно. Хотелось есть. Но идти было некуда. И сказать что-то было некому. Да и говорить было нечего. Увидь Томико сейчас кого-нибудь из своих друзей, она бы улыбнулась, поздоровалась – а дальше, молчание вязкой массой повисло бы над их головами. Говорить было нечего. Молчание. Да. Молчание – это то, что всецело принадлежало ей. Только через молчание Томико могла наиболее точно выразить свое состояние. Но вот только не было на свете людей, которые могли бы распознать в ее молчании эти чувства. Или, возможно, она еще не встретила такого человека? Но, так или иначе, все, что она могла сейчас – это молчать, выражая свои эмоции. И это молчание, исходя от нее, окутывая ее, испарялось, исчезало в пустоту ночной прохлады.
ТИХО. ТОМИКО МОЛЧАЛА. НОЧЬ МОЛЧАЛА ТОЖЕ. И ИМ НЕЧЕГО БЫЛО СКАЗАТЬ ДРУГ ДРУГУ.
2. Птичий диалог
Когда-нибудь на земле настанет день, когда умрут все люди. Они умрут все до единого. Без видимой причины, без апокалипсиса, жутких расовых войн, геноцидов и мора, порожденного неизвестными ранее науке космическими инфекциями. Все просто умрут. Но, увы, я не могу сказать, что все просто исчезнут. Возможно, это было бы наиболее благоприятным для психики читателя исходом – наиболее приемлемым. Но, что ни говори, они просто упадут замертво. Один за другим. И так, на земле больше не останется людей. И вот однажды, в какой-нибудь погожий зимний день, допустим, где-то неделю спустя после этого дня Икс, в лучах выползающего из-за кромки горизонта солнца послышится звонкое щебетание. Два воробушка. Два самых обычных, привычных нам, воробушка, с их пестрыми грудками и черными, словно свежие икринки, глазками.
- Что ты делаешь, чик-чирик? – будет щебетать один из них.
- Я ем. Чик-чирик. Неужели ты не видишь? – ответит ему второй, выклевывая глаза девочки, упавшей замертво неделю назад на одной из улиц огромного серого города. Павшей, как и весь род человеческий. Со всей его высокомерностью и самоуверенностью, не имеющей под собой явных оснований.
- Но ведь эта девочка всегда кормила нас хлебными крошками, чик-чирик, неужели ты не помнишь? – с укором, какой только возможно придать воробьиными глазкам, возразил ему первый.
- Но ведь эта зима довольно сурова, и другого пропитания мне не найти. Чик-чирик. А жить–то хочется, - проглатывая кусочек мороженой плоти, разъяснил ему второй.
- И все-таки, ты неправильно поступаешь, - покачав крошечной головкой, с взъерошенными ледяным ветром редкими перышками, первый воробушек улетел прочь – искать более порядочных сородичей.
Томико вздрогнула с такой силой, как если бы через ее тело пропустили многовольтный электрический разряд. «И что за сны гадкие такие…» - не сколько в недоумении, сколько больше с недовольством буркнула она себе под нос. Голова трещала. Нет, скорее даже раскалывалась. И не надвое, как принято об этом говорить, а скорее даже частей на тысячу, а то и на все две. Ощущение не из приятных. Будто ее всю ночь препарировал рассеянный студент-медик с первого курса, а зашивая образец, забыл положить мозг на место и оставил его где-то в брюшной полости. Хотя швы наложил так искусно и старательно, что мысли о том, что что-то не так, даже и не возникало. Если бы не отсутствие привычного шевеления в черепной коробке, конечно. Вот такое ощущение. У нас, простых повидавших виды смертных, оно называется «похмелье». Но вся штука в том, что накануне Томико не пила. Или ей просто так казалось? В любом случае, определить свое нынешнее местонахождение она не могла. Еще вчера мокла под противным Токийским дождем, скитаясь без призора, а уже сегодня просыпается в некоем пристанище, о котором ничего не помнит. Или все же пила? Пока она безрезультатно билась над этим вопросом – мозг-то не на месте, в комнату кто-то вошел. Вошел беззвучно, и, если бы не едва различимые, но все же заметные своей необычностью колебания воздуха, привнесенные в пространство помещения, Томико бы так и осталась размышлять, даже не подняв головы.
- Уже не спишь? – незнакомец обратился к ней с приятной располагающей к себе улыбкой.
- Я…ну…, - девушка не могла собраться с мыслями.
- Нет, не так. Уже проснулась? – зачем-то исправился он.
- Да. Проснулась вот. – «А он ничего такой, симпатичный», - видимо, еще находясь под впечатлением, оставленным его открытой улыбкой, подумала она.
«Что за мысли?»
«Кто он такой?»
«Нет, не то».
«Сначала надо узнать, где я нахожусь. А уж затем…»
«Хотя… и то, и другое одинаково важно».
«Или спросить, не пила ли я вчера?»
Ворох мыслей не находил выхода.
А между тем, улыбчивый незнакомец убирал со стола обертки из-под чипсов и прочих легких закусок, под столом от его шагов тихо дребезжало стекло пустых пивных бутылок.
«Точно пила», - сокрушилась Томико, и в голове что-то предательски заныло. Кажется, мозг возвращался.
- Правильно. Давно уже пора встать на место, - буркнула она.
- Прости? – он отвлекся от своего занятия и одарил ее еще одной не менее безупречной улыбкой.
«Хватит уже так красиво улыбаться. И ежу понятно, что у тебя красивые зубы».
- А как я здесь оказалась? – Томико сползла с постели на пол и обнаружила себя НЕ в своей одежде. Размер был слишком велик, будто с мужского плеча.
- Разве не помнишь?
-Нет…
-Ни капельки, - «А что, должна?» - в мозгу било тонкой струйкой раздражения.
- Ну… нет, наверное, - он вышел из комнаты с охапками мусора и бутылками, а вернувшись через несколько секунд, добавил – Рассказать, как все было?
- Угу, - Томико закусила уголок простыни, обернувшись в нее, не хуже, чем в плащ-палатку, и удобно устроилась на полу у кровати.
Рассказ обещал быть долгим.
3. Мигающие токийские столбы
Промозглый дождь, словно хозяин, имел свободу расплескаться лужами по неприветливым улицам этого огромного и по-своему одинокого города. Весна. Это вовсе не похоже на весну. И от этого становилось еще невыносимее. Томико казалось, что все, даже погода, идет против нее, действует ей назло. Но это было вовсе не так. Что еще может приходить на ум сбежавшей из дома чудаковатой и несговорчивой девчонке? Каждый из нас в свои пятнадцать сначала незаметно, но потом раз за разом замечает за собой, что приходит к негативно окрашенным выводам все чаще и чаще, нежели к положительным. Может это и есть пресловутый процесс «взросления»? Кто-то устает от оптимистичности и пополняет ряды циников, ряды саркастически настроенных масс или же, и вовсе ломаясь, покидает эту прозябшую систему социума, вскрыв себе вены.
Томико пока еще не знала, что ей предстоит выбрать один из трех путей, либо все-таки остаться милым и радующимся всему человеком до конца дней, что уже маловероятно по своей сути. Она еще не пришла ни к каким выводам. Она еще не знала, что к ним вообще стоит прийти. Пока она могла только чувствовать изменения в себе с той остротой, что присуща подросткам. И с той же по-детски наивной открытостью она чутко воспринимала настроения окружающих, она читала общество как раскрытую книгу. Ее глазу и сердцу были различимы едва видимые изменения настроений в лицах людей: вот безразличие, вот усталость и изнеможденность, запрятанные за фальшивой улыбкой, вот зависть, вот гнев, вот ревность. В детстве она принимала все улыбки за чистую монету, научившись же различать все остальное, тщательное схороненное под ними, она испугалась. И сейчас она в который раз бежала от реальности, бежала от тех, кого больше не хотелось раскрывать – от близких и друзей. Может быть, этой девочке просто слишком не повезло повстречать хоть одну искреннюю улыбку на земле? Скорее всего, она одна из тех людей, что отмечены неудачей, оклеймены ей, словно скот, помеченный своим законным владельцем. Но и для нее, Томико, судьба все же припасла свой маленький сюрприз. А вот то, как она примет его – воспользуется им или же отбросит в сторону за ненужностью, уже зависело от нее самой.
- Вы не находите, что этот столб более улыбчив, чем остальные на этой улице? – молодой человек в светло-сером плаще, закутанный в шарф почти по самые глаза обратился к ней. И хотя «эта тряпка для быков», как сразу же окрестила про себя его шарф Томико, скрывала почти все его лицо, девушка ясно прочувствовала едва различимую и мимолетную улыбку, появившуюся под складками кроваво-алой ткани. Как если бы он улыбался одними уголками губ. Но, несмотря на это, улыбка показалась ей очень искренней и теплой.
- А вы симпатично улыбаетесь, - тут же извергнув пришедшую первой на ум мысль, ответила она ему. Уголки ее губ слегка вздрогнули, пытаясь принять форму, от которой уже давно отвыкли. Легкая тень улыбки проскользнула по ее лицу и, оставив след на бледных губах, осела прозрачным румянцем на щеках.
- Спасибо. Вы тоже ничего, - про себя незнакомец облегченно вздохнул, он боялся, что одиноко мокнущая под дождем девочка либо просто пройдет мимо, либо огрызнется на прохожего, задающего странные вопросы. Ему просто хотелось помочь ей, наверняка ведь ей некуда податься, не к кому податься. Такая мысль почему-то наиболее четко установилась в его голове, как какая-нибудь трехмерная немигающая картинка. Что-то подтолкнуло его, подсказало ему, что этой девочке нужна помощь. Возможно, это были молчание и пустота, так плотно опутавшие ее фигурку. И он решился на первый шаг. Он протянул руку.
- А еще этот столб подмигивает прохожим, но они вечно куда-то спешат с недовольными лицами, либо слишком заняты собой или своими спутниками. Я сама видела. Он и вам сейчас подмигивает, - Томико зарделась пуще прежнего. «Как это на меня не похоже», - заметила она про себя. Предательски выдав время ее пребывания под крупными каплями не по-весеннему холодного ливня, судорожная дрожь, сведя ее узкие плечики, прошлась по всему телу.
Так она оказалась у незнакомца в квартире. Он предложил на время остаться у него. Она просто согласилась, даже не подумав о том, что это может быть опасно, что нужно возразить, что нужно отказаться. Она просто не чувствовала запаха неприятностей, когда находилась рядом с этим человеком. Они знакомы всего с десяток минут, но волна доверия, исходившая от него, туго обволокла все ее существо. Но все же осталось что-то, что тревожило ее ум. Незнание природы такой необыкновенной ауры, исходившей от него. Незнание и непонимание ее сути, смысла ее существования и причины ее возникновения. «Откуда берутся такие люди, люди с такими замечательными улыбками?» - этот вопрос ворочался в ее голове, вытесняя все остальные. Уже тогда он неслышно бередил ее сознание. Но ответ на этот вопрос ей предстояло получить еще не скоро…
- Что за тряпку для быков ты на себя нацепил? – Томико недовольно поджала губки. Недовольство смотрелось вполне органично на ее еще по-детски нежном личике, уместно и чрезвычайно мило. Он не удержался от смешка.
- Я просто люблю этот цвет. Кроваво-красный… это цвет жизни, мне так кажется. Мой любимый цвет. А твой какой любимый цвет?
- У меня н-нет любимого цвета, - девушка слегка запнулась, отвечая. «А ведь действительно нет», - вдруг подумалось ей.
- О, вот оно как… - он понимающее закивал, - Я, вообще-то, сегодня собирался с приятелем выпить пива. Вот встретил тебя, когда шел из маркета. Но по пути он позвонил мне, и, сославшись на недомогание, сказал его не ждать. Скорей всего до него девушка зашла, тоже мне мачо нашелся, - он широко улыбнулся, обнажив все тридцать два зуба. Если бы у него их было сорок, то улыбаясь, он бы показывал все сорок. - Так что все закуски наши, - добавил он.
- А пиво можно? - Томико вжалась в полы плаща, отданного ей еще на улице. Губы сложились в бантик, глаза, глядевшие на него исподлобья, увлажнившись, заблестели.
- Нет, пиво тебе нельзя. Но по душам поговорить и без него сможем. Расскажешь ведь, почему из дома убежала? – он сосредоточенно поднял взгляд на нее, прекратив выкладывать закуски из пакета на стол.
- Не хочется. Как-нибудь в другой раз. Но поговорить я не прочь. А плащ у тебя какой-то пижонский слишком.
- Да, это ты верно подметила. Никак не отучусь покупать вещи такого рода, - он отвел взгляд в сторону, словно припоминая что-то, и провел рукой по копне шикарных иссиня-черных волос. - Никак не отучусь…
Незнакомец, закончив свой рассказ, слегка прикрыл глаза, будто пытаясь припомнить – не упустил ли он чего важного. Казалось, он просто задремал. Сомкнутые веки, размеренное дыхание, идеально ровная необыкновенно-красивая линия носа, плавный изгиб переносицы, слегка приоткрытые манящие губы – и лишь ресницы слегка вздрагивали в лучах утреннего солнца. Томико невольно засмотрелась на него. Она первый раз в жизни засмотрелась на мужчину вообще. «А что если… интересно…его губы кажутся такими мягкими», - вдруг подумала она, по телу разлилась непонятная слабость, безжалостно изжеванный краешек простыни выскользнул из сцепления пальцев.
- Да, примерно так все и было, - произнес он, развеяв облако странных мыслей, витавших над ее головой.
- Странно, почему тогда я ничего не могла вспомнить, раз не пила? – девушка насупилась, пытаясь подобрать объясняющий эту странность ответ. Но в делах такого рода она была не особо сильна.
- Действительно странно. Может, оттого, что, убежав из дома, ты испытала стресс или что-то в таком роде? – разумно заметил он.
- Ммм, ну не зна-аю, - она подняла взгляд к потолку и остановила его на одиноко висевшей там лампочке, - точно так все было? Как ты сказал?
- Нет, ну кому ты веришь, - с деланной серьезностью возразил он, - Это все стопроцентная ложь. На самом деле, я заманил тебя к себе в логово, напоил пивом, а потом без зазрений совести затащил к себе в койку. Поначалу ты сопротивлялась, но потом у нас был незабываемый жаркий секс. Вот поэтому-то ты и в моей рубашке проснулась. А похмелье с того, что выдула ты литра два пива, и теперь память как отшибло, - еле сдерживаясь от смеха, подытожил ее веселый собеседник, - Я о-очень не хороший человек!
- Да ну… не-ет. Врешь ведь, - она перевела взгляд с лампочки на гвоздь, одиноко торчавший в стене.
- Конечно, вру. Ты просто вымокла вся – вот я и одолжил тебе то, что, на мой взгляд, подходило больше всего по размеру. Это самая маленькая моя рубашка, - чуть ли не с гордостью заметил он.
- Да, так все и было, кажется…э…и еще, кстати, вот что…извини, но я не помню твоего имени. Совсем… не помню, - Томико явно замялась, но восполнить этот пробел было просто необходимо.
- Мики. Мидзуки Мики, - незнакомец, если его еще уместно так называть, слегка наклонил голову набок, его глаза смеялись.
- Масло масленое какое-то, получается, - усмехнулась Томико, - хотя имя у тебя ничего такое, - словно между делом заметила она.
- Спасибо, у тебя тоже ничего, Микото Томико, - он поднялся и направился в сторону кухни, - Давай позавтракаем? – донеслось до нее уже оттуда.
Завтракали они по-королевски. Пока Томико спала, Мидзуки успел сгонять в ближайший маркет и купить свежих булочек с кофе. Настоящий французский завтрак. Завтрак наедине с этим красивым и загадочным парнем, что по велению души подбирает сбежавших из дома девушек. Пока наш спаситель уплетал булочку с корицей, Томико окончательно собиралась с мыслями, сортируя их, словно книги в библиотеке, в своем наконец-то ставшем на месте мозгу. Совсем скоро электрические импульсы стали проходить по нейронам и с вовсе нормальной скоростью. Никакого торможения, никакой рассеянности. «Слава тебе, утренний кофе», - со всей присущей ей серьезностью подумала девушка и мысленно с благодарностью поклонилась милосердному кофейному богу.
У нее на руках имелось следующее:
1. Она сбежала из дома.
2. Она не собиралась возвращаться, но и податься ей было некуда.
3. Ее подобрал некий спаситель в лице Мидзуки.
4. Она провела ночь у него дома, но он, кажется, безобидный малый.
5. Они завтракают теплыми булочками и пьют кофе.
6. Планов на будущее у Томико пока нет, и пока еще ей вовсе не хочется планировать что-либо вообще.
Вот вроде и все. Шесть несложных для запоминания и дальнейшего возможного анализа фактов. Томико пересчитала их про себя еще раз, и, удостоверившись, что ничего не упустила, принялась за остатки выпечки, манящей ароматом запекшегося сахара и воздушного теста.
4. Змея Надеко
- А помнишь Змею Надеко? Ну ту, из Истории Чудовищ? – как-то спросила Томико. Прошла уже неделя с тех пор, как она поселилась у Мидзуки.
- Чудовищ? Нет, не знаю такого. Это вроде аниме такое было? – он слегка напрягся, пытаясь припомнить что-либо, но тщетно. Кроме работы, кое-каких книг, а теперь и Микото в его жизнь не входило больше ничего. Вся остальная информация казалось лишней и за ненадобностью ненужной. Девочка, свесившись с кровати вниз головой и теребя подол на днях отобранной у Мидзуки рубашки, начала объяснять:
- Сенгоку Надеко была самой обычной, никому нежелающей зла, девочкой. Но если она не держала на кого-то зла – это не означало, что зла не держали на нее. И вот однажды, два нехороших человека наслали на нее проклятие – змеиное проклятие. И день за днем это проклятие медленно сжимало Надеко в своих объятиях все крепче и крепче. Суть этого проклятья состояла в том, что огромная неразличимая для человеческого глаза змея обвивалась вокруг тела жертвы и день за днем пыталась заползти выше, впиваясь в кожу, и оставляя на ней отметины, напоминающие собой чешую. Змеиную чешую. Итогом такого проклятья была смерть – жертва умирала, когда змея добиралась до шеи. Вот такая вот история, - голос Томико стал тревожнее, а тембр несколько ниже. Что ни говори – а всякие страсти она умела рассказывать.
- И что же дальше? – глаза у Мидзуки слегка покраснели, они вечно слезились, когда он беспокоился о ком-то несуществующем, - Она ведь смогла избавиться от проклятья?
- Да. Ее спасли. Вовремя протянули руку помощи, - Томико отвела взгляд, будто припоминая что-то, - Но дело не в этом. Я вот зачем рассказала тебе эту историю. Смотри.
И с этими словами она скинула с себя измятую рубашку цвета неустанно льющего дождями неба и казавшиеся крошечными джинсы с вытянутыми коленками. Оставшись в одних трусиках, она по-бандитски вскинула голову и посмотрела прямо вглубь его по-ночному темных глаз. Впервые в жизни он видел такое нежное девичье тело. Такое белоснежное тело. Даром, что девочка, но ее уже успевшие округлиться бедра притягивали взгляды многих. Все ее существо будто было наполнено каким-то неизвестным современной науке, дающим жизнь всему сущему, веществом, дурманящим рассудок. Каким же идеальным показалось Мидзуки ее тело. И оно ДЕЙСТВИТЕЛЬНО было идеальным. Таким чистым и манящим, что приходило понимание того, что нельзя прятать такое важное для человечества открытие в многочисленных складках бесформенной одежды, какой у Томико теперь было в достатке. Взгляд Мики увлажнился подозрительным блеском, кровь била по вискам, руки уже рефлексивно тянулись к белоснежной и по-детски неоформившейся груди. В складках брюк что-то предательски зашевелилось, пытаясь затвердеть. Теперь кровь ударила не только по вискам. Напрягшаяся внизу живота плоть изнывала от такого желания, какого Мидзуки не испытывал еще ни разу в жизни. Он нервно сглотнул и попытался как-то утихомирить в себе эти опасные порывы, как-то подобрать нужные слова.
- Микото… - только и смог произнести он.
Но она лишь встала на носочки и, стоя на кровати, вытянулась перед ним во весь рост. Микото не испытывала стыда. Не понимала, что должна. Не заметила того, как во взгляде Мидзуки проскользнула едва различимая тень желания. Желания ее. Желания обладать ее телом. Ничего из этого она еще даже не понимала, вернее – не хотела понимать. Ведь с такими вещами в пятнадцать лет хотя бы раз, но уже сталкивались. Томико же бежала от этого, как только могла. Бежала так, что совсем забыла о том, что другие давно уже приняли такие вещи, как «секс» или «половое созревание» и живут с ними. Она же играла с ними в прятки, пытаясь уйти от реальности. Она лишь спрыгнула с кровати, и, заглянув Мидзуки прямо в лицо, прощебетала:
- Смотри, у меня тоже есть такая чешуя. Такая страшная и ужасно противная чешуя коварной белой змеи-убийцы, - проговорила она наводящим жути голосом, - Бяка такая, если б ты знал, - с серьезным видом заключила девочка.
Он между тем чувствовал ее дыхание у себя на щеках, а шелковистые волосы Томико касались его сомкнутых на коленях рук.
«Черт, слишком близко», - только и успел подумать Мидзуки.
В тот день она отдала ему свой первый поцелуй. Отдала тому, кого знала всего лишь неделю. Но тому, кто так заботливо приютил ее. Отдала в такой странной обстановке, которую только можно себе представить – стоя в одном нижнем белье, и обвивая своими тонкими ручонками шею этого ангела с глазами цвета сумеречного ада. Но и ангела можно вывести из равновесия.
Пока Томико дарила Мидзуки поцелуй, он кончил.
Позже он никогда не говорил ей об этом.
В тот день новоиспеченная жертва Змеи Надеко свела его с ума.
И он уже не знал, сможет ли вылечиться когда-нибудь от этой сладкой болезни.
2010 год, Hamu_Usagi ©