Он говорит о тебе с таким видом, будто бы всё понятно.
Опрокидывает текилу, закатывает глаз, как в биллиарде
последний шарик. И повторяет: «Она не шарит...»
И объясняет: «Короткая юбочка, ляжки - сам бох велел».
Я смотрю, как его ухмылочка пляшет.
Ох, быть б смелей!
Пеппи, хорошая, где же твой длинный чулок?
Ржешь с ним, как лошадь, которую он уволок.
Водит по барам, поит вином, о любви ещё шепчет морочаще.
Глазами невинными смотришь, наверно, развесив мочки ушей.
Любишь его, легковерная...
Любишь же?
Пеппи! Блюдца твои кристальные годы выкрасят черным.
От одиночества, злобы, предательства - хоть от чего, блин.
Пой под попсу, улыбайся наивно, займись лучше танцами.
Пеппи, красавица, знаешь...
Просто расстанься с ним.
Когда ты хохочешь в три горла, тобой озаряются.
Ты будешь покорной, доверчивой - так получается.
Пеппи, когда ты так радостно пялишься в небо,
сердце талдычит в груди, упирается в горло.
Что бы то ни было, где бы и с кем бы я не был,
дрожь пробегает по телу - и в пятки. Упорно
бьют электричеством луны - шальные зрачки.
Ты любишь не качество неба - его количество.
И потому променяешь чулок на чулки.
Вокруг балаган. Все гуляют. Костры и пожарища.
Ты лепечешь как ураган.
Умоляю, пожалуйста...
- Он такой, он такой... И ещё, представляешь, ща
мы идем после бара к нему домой!
- Ты, конечно, хороший... Ты тоже мне нравишься...
Только ОН меня любит - он, знаешь, ТАКОЙ...
- У него есть машина, мы тусим по клубам.
Он меня угощает. Вчера вот - ПЯТЬ ТЫСЯЧ!
Я хотел твою детскость в мраморе высечь.
Я хотел твою искренность выжечь под лупой.
Я хотел уберечь тебя, дурочка рыжая.
Только поздно,
наверно.
Вон,
солнце —
на убыль.