Он, она и его мама. Не пугайтесь, это не очередная комедия положений от Рэя Куни. Это мелодрайв – новый жанр от белорусского режиссера Владимира Петровича, постановку которого павлодарцы скоро увидят в театре Чехова. Премьера пьесы «Эти свободные бабочки» не случайно выпала на дату между Днем защиты детей и выпускным. В эти дни бывшие школьники пересекают границу, за которой начинается взрослая жизнь. И многие чувствуют себя беззащитными перед новой жесткой реальностью. Об этом – пьеса Леонарда Герша, написанная в эпоху хиппи, этих невзрослеющих «детей цветов».
Бабочки живут всего один день, однако самой пьесе была уготована долгая жизнь: с 1969 года она ничуть не постарела. В маленькой квартирке на Манхэттене – Дональд, Джил и миссис Бейкер. В центре внимания зрителей – взаимоотношения этих трех человек в течение одного дня. Пьеса про детей и родителей, про первые шаги и самостоятельный выбор, про свободу и контроль. И про то, как трудно любить.
Об этом и многом другом мы беседуем с постановщиком спектакля. Режиссер Владимир Петрович из Могилевского драмтеатра, с серьгой в ухе и тюбетейкой на голове, – живое олицетворение переходного периода между неувядающей юностью и мудрой зрелостью.
– Владимир, вы уже ставили «Этих свободных бабочек» в Могилеве. Спектакль там идет с 2004 года. Почему он так прижился в репертуаре?
– Ну, во-первых, эта бродвейская пьеса обошла весь мир, в свое время только ленивый ее не поставил. И везде она была востребована. Во-вторых, у меня свой подход к ней, и здесь я его повторяю. В пьесе изначально всего четыре персонажа, а у меня в Могилеве – 21 человек. В Павлодаре нашлось только 12, больше нет. Я придумал вторую жизнь постановки.
– Вы дописали пьесу?
– Моя часть – недописанная, она пластическая: изображает ту тусовку, ту молодежную субкультуру, куда стремится главный герой Дон со своей гитарой, со своим сочинительством. Эта массовка иногда предваряет происходящее в главном действе, иногда находится в конфликте с ним. История Герша и история этой тусовки существуют параллельно, а в финале они наконец-то пересекаются. Спектакль стал ударным именно из-за молодежи. На премьере зал просто «вжался» от энергии этих ребят. Я не зря придумал «мелодрайв» (иногда я себе позволяю изобрести жанр). Там этот драйв был. И я повторяю свой опыт постановки здесь.
– В павлодарском варианте спектакля главные роли исполняют дебютанты. Откуда они?
– Фархад Камзин, играющий Дона, – из молодежного театра «Скворечник» Халимы Хазиевой, а Юлия Захарчук, наша Джил, – из «чеховки», где она была на третьем плане. Это дети «с нуля». Но мне с ними очень приятно работать, потому что желание безумное, глаз горит! Если я их не поломаю и если сами не утратят азарт, то это дорогого стоит. Они меня омолодили! (смеется)
– Дата создания пьесы – 1969 год, эпоха хиппи. Это будет сплошной Вудсток?
– Я сильно почистил пьесу. Там нет упоминания о Джими Хендриксе, нет других имен, которые детям ничего не скажут. Будет показан сегодняшний день. Поэтому саундтреки подобрал под каждого героя и тусовку из нашего времени. Только блюз-рок Гари Мура звучит как тема Дона: умные молодые люди слушают хороший старый рок. И будет еще один «привет» из моего времени – на холодильнике язык «Rolling Stones».
– В пьесе три героя, но Дональда вы выделяете особенно…
– В общем-то спектакль о том, как Дон открыл глаза окружающим: и маме, и Джил. Я не могу сказать, что они с Джил жили долго и умерли в один день, но, по крайней мере, она чуть-чуть вернулась к себе.
– А я поняла так, что это Джил открыла глаза матери Дона на его силу. Мама, в свою очередь, открывает глаза сыну на природу родительской любви, а сын уже открывает глаза своей девушке Джил.
– Да, у Дона были два момента, когда он мог быть сломан, но благодаря мудрости матери этого не произошло. В целом же он – главное звено. Я убрал все сопли: в состоянии Дона не может быть лирики, потому что жизнь состоит из углов и шипов. А он знает, как это упорядочить. И это ключик к Джил. Она нормальная девчонка с кучей своих проблем, комплексов, которая забаррикадировалась и не пускает других за этот барьер. Так и живет, ни за кого не цепляясь, чтобы никто не страдал, чтобы не было никакой ответственности, красивенько все. А тут Дон. Конечно, он со своими ранами, но умеет преодолевать трудности. И Дон немножко надломал барьер.
– Название пьесы – «Эти свободные бабочки». Свобода и любовь вообще совместимы?
– «Любовь подразумевает несвободу, но это благодатная несвобода». «Любовь не должна быть тождественна жалости и вседозволенности. Любовь – требование большего». Я нашел эти цитаты, когда работал над материалом. Я убежден, что любовь способна на все. Она может спасти человека. Что бы ни происходило, хочется верить, что это самое большое чувство, которое мы можем испытать. И жизнеспособная конструкция это все-таки любовь и ответственность. Потому что любовь – это ряд обязанностей, не прописанных нигде. Что-то переступая в себе, ты совершаешь важные поступки ради другого. В том числе отпускаешь ребенка во взрослую жизнь, чтобы он не превратился в овощ. Так делает мать Дона.
Эта пьеса – хороший материал. Я вообще-то называю его попсой, но это хорошая попса. Есть Наташа Королева, а есть Шер. Так вот пьеса Герша – это Шер.
– Знаю, что у вас немало и других интересных спектаклей. Например, «Норд-Ост» по документальной пьесе Торстена Бухштайнера.
– В России это не принимают. Я говорю не про народ. Например, омичи поставили этот спектакль – его запретили. В «Норд-Осте» идет повествование от лица трех женщин: чеченской смертницы, доктора скорой помощи и заложницы. Пьеса подкупает тем, что там нет правых и виноватых. Женщина, у которой погибли родные-заложники, говорит: «Я ненавижу чеченцев и их детей за то, что произошло. Но иногда думаю, что если бы у меня погибли не только муж и Майя (одна из дочерей), но и Людмила (вторая дочь), то я бы тоже привязала к себе взрывчатку и подорвала себя». Вот такая правда. Да, есть ненависть, но не в ней дело. Женщина поняла, что у всех этих «черных вдов» были убиты и мужья, и дяди, и тети, и дети. Зрителю дается возможность подумать.
– Я читала ваше интервью о спектакле «Время секонд-хенд». Там проглядывает политическая позиция – в частности, когда дело касается «империи зла».
– У меня определенное отношение к Украине, потому что там живут мои друзья, и они были на майдане. То, что я вижу в газетах о событиях в Донецке и Луганске… Один нормальный мыслящий человек был на майдане, а потом в Питере поварился в информационной среде и через три дня стал сомневаться в том, что он видел…
– Промывка мозгов идет с обеих сторон.
– Да. Все одинаково. Я видел фильм о зомбировании. Сорок пять минут массового воздействия – и вы назовете белое черным. Никакого давления, медицинских препаратов, вас просто «покупают», говоря, что среди вас есть кандидаты наук, почетный член академии, и так далее… Мол, вы находитесь среди людей высокого интеллектуального уровня. И вы вторите им, называя белое черным. В фильме подвели итог: зомбированию не подвержен только сомневающийся человек, который задает вопросы. Таких мало. Поэтому сейчас надо лечить 82% населения. Не знаю, как. Наверное, потому «Секонд-хенд» и появился. Меня с ним в Киев приглашают, а в Россию не рискну, забьют. Там такой материал, что… Но самое интересное, что эти тяжеленные спектакли всегда идут с аншлагом, билеты раскупаются тут же.
– Вернемся к сугубо творческим темам. Меня заинтересовала информация о том, что в Могилеве стало традицией делать читку пьес, а также проводить Международный молодежный театральный форум «М@рт. Контакт». Насколько трудоемки эти проекты?
– Формат читки ввела режиссер Аверкова. Она взяла за основу произведения современных белорусских авторов. Когда появлялась спорная пьеса, постановщица устраивала такую проверку. И потом шло обсуждение со зрителями, которые говорили произведению «да» или «нет». Народу этот формат понравился. Только разместишь в интернете анонс о читке, зал тут же заполняется. И обсуждают с удовольствием! Полтора часа читка и еще столько же разговоров. Ничего сложного и трудоемкого.
А театральному фестивалю «М@рт. Контакт» я стал духовным папой – говорю об этом не хвалясь. В нынешнем году он прошел в десятый раз, хотя из-за обвала российского рубля был под угрозой. Несколько серьезных заявок пришлось отменить. Ведь мы – тот редкий фестиваль, который привозит, селит, кормит, дает призы и отвозит. А частным театрам и гонорар дает. Это все финансирует наш облисполком, а вообще, все делает наш директор. Он младше меня лет на 18, но у него уже седые волосы.
– Деньги дает город?!
– Да. К нам приезжают театры, критика, пресса. В жюри – представители Германии, Израиля, Польши, Литвы, Украины, Словении, России. В этом году в форуме участвовало восемь стран, было показано 17 спектаклей. Авангардные формы, пластика, уличные представления – все виды экспериментов у нас приветствуются.
– Как же у вас все срослось?
– В нулевые годы в Могилеве появился неплохой мэр, город стал преображаться, походить на что-то цивилизованное и почти европейское. Тогда родилась мысль о фестивале. Я в тот момент был главным режиссером. И как-то наша молодежь заныла: «Вот вы ездите по фестивалям, а мы тут сидим и ничего не видим». Это стало еще одним фактором.
И, в-третьих, у нас появилась пара экспериментальных работ. Тогда это был детский лепет на лужайке, но город напрягся. Мы стали приучать могилевского зрителя к тому, что театр бывает разным – чтобы эксперименты его не шокировали, не отпугивали, а принимались как данность. Думаю, за десять лет перестройка зрительского восприятия все-таки произошла. На нынешний фестиваль билеты раскупили за 2–3 дня – притом, что они не очень дешевые.
– Завидую, как шикарно вы живете!
– Нет, не шикарно. Это большая работа и большая самоотдача. Когда мы начинали, я ездил по многим фестивалям. Создавать свою программу лучше на примере других: ты что-то видишь, с кем-то знакомишься, тебе кого-то рекомендуют, и таким образом ты собираешь репертуар. Потом я стал ответственным за специальную программу – формировал мастер-классы от известных актеров и режиссеров. Мы приглашали и Васильева из Санкт-Петербурга, и Правдина, и Кокорина... Были мастер-классы по сценической речи, по движению, по биомеханике Мейерхольда. Это все делалось для молодежи.
– Какие нужные проекты! Нам тоже необходимо что-то подобное! Потому что порой здесь просто нечего обсуждать и не о чем писать. Я редко вижу в антракте людей такого возраста, как Дон и Джил.
– По собственному опыту скажу, что «Бабочки» в Могилеве приучили молодежь ходить в театр. Если зайти на форум на нашем сайте, этот спектакль комментируют больше всего.
***
Итак, 6–7 июня павлодарцам впервые представят жанр мелодрайв. На сдаче спектакля в зале, так же впервые, присутствовали зрители: друзья актеров, их сокурсники, коллеги, родственники, всего около семидесяти человек. И предпросмотр закончился овациями и цветами. Надеюсь, что залетевшая к нам бабочка из Могилева подвигнет павлодарский театр и к другим новшествам.
Фото Олега ГРАДСКОГО