Моя первая учительница Лидия Александровна Жуковская была типичным советским педагогом. Строгое выражение лица, бесформенные костюмы, простая стрижка и полное отсутствие косметики. Разве, что губы красила, по праздникам. Родители к Лидии Александровне выстраивались в очередь: «Опытная, справедливая и строгая, такая и слона писать научит». Она и впрямь никогда не улыбалась, а выражение лица почти всегда было «не подступись». Мы, дети, ее побаивались, но безмерно уважали. Попасть в число ее любимчиков можно было только с помощью блистательных оценок и кристального поведения. Я в эту касту не только не попала, хотя очень старалась, но стала «изгоем». В лучшем случае она просто не замечала меня, в худшем –вызывала родителей, отсаживала на последнюю парту, выгоняла из класса. Лидия Александровна спрашивала меня только тогда, когда никто в классе не тянул руку. Один раз я сорвалась:
-Почему вы не спрашиваете меня? Я же знаю!!Я же тяну руку.
В ответ Лидия Александровна только шикнула сквозь зубы что-то про мою невоспитанность. Я всегда была виновата, даже, когда не принимала участия в ссорах и драках. Классные должности тоже мне не доставалась, разве , что позволяла поливать на каникулах цветы. Когда я впервые получила письмо из детского журнала, куда отправила свой рассказ, естественно потащила его в школу. Хотелось похвастать своей первой удачей в журналистике. Но Лидия Александровна попросила спрятать конверт в ранец:
-Подумаешь, написали, рассказ то не напечатали, так еще много работать нужно.
Все три года начальной школы , да и в последующие тоже, я постоянно стремилась стать « заметной», заслужить ее похвалы, вызвать у нее хотя бы какие-то эмоции, но все было тщетным. На что мне сдалась эта монументальная женщина? Почему , будучи взрослой, я все время помнила о ней, мечтала поделится своими удачами и скрыть свои минуты слабости?
Развязка наших странных взаимоотношений случилась спустя многие годы. Тогда я уже работала в теленовостях. Это было 11 апреля - день памяти узников фашистских концлагерей. В парке у Вечного огня собрались пожилые люди, пережившие в детстве Гетто и лагеря. И среди этих стариков с выжженными на руках номерами, оказалась и Лидия Александровна. Она почти не изменилась внешне, разве, что спина ее немного согнулась. Я попыталась сделать вид , что не узнала ее, надеясь на взаимность, но эта некогда гордая и строгая женщина схватила меня за руку и поздоровалась.
-Здравствуй, Полиночка! Как ты? А я тебя часто смотрю…, -тут она обернулась к собравшимся, - Познакомьтесь, это моя лучшая ученица…
Я так долго ждала этой нашей встречи, готовила обличительную речь, представляла ее поджатые губы, строгий взгляд, но вот такая реакция в моем сценарии не значилась. От детской обиды не осталось и следа, передо мной стояла старенькая женщина с тяжелой судьбой. Все детство мой учитель провела в немецком Гетто вместе с матерью. После войны, им пришлось уехать в Казахстан, чтобы скрыть о том, что были в плену. Вот почему она всегда носила строгие костюмы и блузы, закрывающие руки с номером. Мы разговорились, пообещали созваниваться, но так больше и не увиделись. Через несколько лет она умерла. И только сейчас я поняла, что эта женщина научила меня всегда брать планку выше.
В память о ней 11 апреля я всегда прихожу к Вечному огню, поблагодарить ее и всех, кто пережил этот ад. Послушайте их истории, которые они рассказали мне сегодня.
Александра Алексеевна Чередниченко:
-Я прошла несколько лагерей пятнадцатилетней девчонкой, даже Освенцим. Где было страшнее всего? Везде. Там стояли печи, онигорели круглые сутки, в основном там сжигали евреев. А меня спасали поляки, я была самой молодой, и они жалели меня и помогали, я выучила их молитвы, и думаю это меня и спасло. Мы ходили все в одинаковых полосатых платьях, ни имени, ни фамилии, только номер.
После войны я выжгла его сама, чтобы забыть обо всем. Все время мы работали, причем так, чтобы умерли от усталости, в 4,30 подъем, на завтрак вода и 200 граммов хлеба из опилок, потом 2 часа стояли на плацу, работали по 12 часов. Если работа была стоячей, нельзя было садиться, если сидячая, вставать. Норм никаких не было, надо было просто беспрерывно работать, иначе забьют и отправят в печь.
Евгения Лукьяновна Листопад:
-В Германию меня забрали с Одесского района, мать со старшей сестрой схоронились, а меня оставили, сказали, что таких дохлых немцы не берут. А они пришли, спросили, где взрослые, ответила, что не знаю, сказали, тогда и они не узнают, где ты и увезли. Ехали мы в товарных вагонах до Восточной Германии, в туалет отпускали по десять человек, над нами стоял охранник с собакой, так и ходили. Потом по приезду всех выставили на площадь, меня забрал к себе на работу немец-инвалид, 2 года у него проработала в хозяйстве, делала все. Вставала в 6 и до 11 ночи работала, чтобы отдохнуть, пряталась в туалете и там пыталась отдышаться. Освободили нас американцы, я не стала ждать, когда нас увезут советские солдаты, пошли с 4-мя девушками с Украины пешком домой, месяц добирались. Маму застала живой, но долго время мне было тяжело общаться с людьми, я боялась громких голосов, плакала от лая собак. Потом отошла, выучилась на инженера.
Мария Ефимовна Соловьева:
- Меня маму, двух братьев и маленькую сестренку забрали в специальный отряд. Мы служили прикрытием перед отступлением, немцы знали, что советские по детям и женщинам не станут стрелять. Мы пробыли там всего десять дней, но за это время погибло 9 тысяч человек из этого лагеря. Нам не давали ни воды, ни еды, сидели на холодной земле в марте. Брат и сестренка погибли, а я выдержала. Помню лежали на земле, прижавшись к друг другу и читали молитвы, кто какие знал, мимо летели бомбы, пули, но мы выжили, потому что очень хотели жить.
Ольга Сергеевна Вдовенко:
-В лагерь нас забрали с Украины, везли в «телячьих» вагонах. Кормили водой и брюквой, думали, что сдохнем, а мы выжили, сначала понос был от нее, а потом привыкли. Работала на заводе, подметала и убирала цех, нам давали какие-то мелкие деньги, на них кормились. Французы еще выручали, им присылали посылки все время, а я стирала им одежду за печенье, хлеб, это меня и спасло от голода. Когда через три года вернулась домой, моя мама упала в обморок, никто уже не верил , что я живая.
Николай Маркович Расков:
-В чернорабочие к немцам меня забрали в 9 лет. Я все делал, пахал, смотрел на скотиной, строил. Нас угнали всей большой семьей, мы работали на износ, ничего не понимали, просто молча выполняли то, что нам показывали. Когда вернулись, вынуждены были уехать сначала в Сибирь, а потом в Казахстан, боялись что нас осудят. В Алматы я работал на заводах рабочим, плен меня закалил, с тех пор, я не боялся никакой работы.
Марина Алексевна Шадова:
-В лагерь я попала с мамой и братиком в четырехлетнем возрасте. Помню обрывками, нары, цементный пол, вши. Каждую неделю у нас у детей приезжали брать кровь для немецких солдат, дети все болели, потом начался тиф. Всех, кто заболевал сжигали в печи, а пепел потом сыпали на поля. Меня спасла кухарка, а братика мама, она кричала, что у него корь, а не тиф и не отдала. У нас там сильно болели уши, зубы, тело чесалось от болячек, но мы знали, что надо молчать и терпеть…
Фото Мадины Абдрашитовой
