Дневник казахофоба.
Запись первая. Абай
Надо бы признаться, я – казахофоб.
Прошу не путать с казаханенавистником, ведь и по воспитанию, и по документам, и даже по генам наполовину, всё-таки, я - казах и не собираюсь ни в коем случае отрицать какую-то часть себя. Казахофоб я по причине того, что я действительно боюсь. Боюсь не казаховости как таковой и какой-либо национальной идеи, а боюсь я ограниченности, невежества, ксенофобии и неспособности развиваться, из-за псевдо-традициональности и квази-патриотизма в угоду тем или иным причинам. Слова громкие, но вопрос вышеупомянутых ограниченностей, несмотря на свою актуальность, совсем не нов и сегодня я хотел бы привести в пример одного из оплотов казахской идеи, философии и литературы – Абая.
Очевидно, что одним из самых известных и основополагающих трудов Абая были Слова назидания, внимательно прочитав которые понимаешь – казахофоб из него похлеще и помасштабнее меня раз в миллиард. При том, нам часто приводят цитаты философского толка о равенстве, справедливости и прочее, но что же Абай говорит про общество, в котором он жил, их ценности, их проблемы? Ниже я привожу цитаты, источник - http://bourabai.kz/articles/black_word.htm
Слово Девятое
«Я сам казах. Люблю я казахов или не люблю? Когда б любил, одобрил бы их нравы, нашел бы в их поведении какую-нибудь малость, что принесла бы мне радость или утешение, позволила бы довольствоваться не теми, как иными их качествами, и не померкла бы надежда моя. Но нет этого. Когда б не любил, не стал бы говорить с ними, делиться сокровенными мыслями, советоваться, входить в их круг, интересоваться их делами, спрашивая “что там делают, что происходит?”, полеживал бы себе спокойно, нет,- так вовсе откочевал бы от них. Надежды такой, что они изменятся или я образумлю, исправлю их, тоже не питаю. Не испытываю ни одного из этих чувств. Как же так? Должен бы склониться к чему-то одному.
Я хоть и живу, живым себя не считаю. Не знаю, от досады ли на людей, от недовольства ли собой, а может, и по какой иной причине. Внешне жив, внутри все мертво. Сержусь, но не испытываю гнева. Смеюсь, но не могу радоваться. Слова, произносимые мной, и смех кажутся мне не моими. Все чужое.
В молодые годы и не помышлял о том, что можно оставить свой народ, любил казахов всей душой, верил в них. Когда же довелось узнать людей, когда постепенно угасла моя надежда, обнаружил: нет уже той силы, которая позволила бы покинуть родные края, породниться с чужими. Поэтому в груди у меня сейчас — пустота. А вообще думаю: может, оно и к лучшему? Умирая, не буду страдать: “Увы, не привелось изведать еще такой то радости!..” Не терзаясь сожалениями о земном, утешусь надеждой на предстоящее.»
Слово Двадцать Третье
«Есть единственные радость и утешение, которые проклятием висят над казахом.
Радуется он, встречая скверного человека или видя чей-то дурной поступок, которого он сам не совершил; радуется и говорит: “Сохрани нас Аллах от такого-то! Ведь и он считает себя, человеком, рядом с ним мы — люди совсем чистые, совсем светлые”. Разве Аллах сказал, что ему достаточно быть лучше такого-то? Или может, умные люди пообещали, что он не будет зачислен в плохие, коли разыщет человека, превосходящего его в невежестве и порочности? Разве станешь лучше, равняясь на мерзавца? Добру учатся у добрых людей. Можно понять того, кто на скачках приходит первым или интересуется, сколько еще лошадей впереди него. Но какой смысл спрашивать, сколько скакунов осталось позади? Какая радость знать проигравшему, пять или десять скакунов он обогнал?
В чем казах находит утешение? Он говорит: “Не мы одни такие, все так поступают, не следует выделяться, лучше быть с большинством. Той, который празднуешь со всеми, самый большой той”. Разве Аллах велел ему существовать только в толпе? Или Аллах уже не властен над толпой? Или у Всевышнего не хватит оков на толпу? Разве высокой наукой овладевает любой человек? Или она под силу лишь единицам? Может, люди все до единого одарены гением? Или гениальность осеняет, только одного из тысячи? Разве толпу нельзя унизить? Разве будет легче от того, что половину людей поразит недуг, а другая половина останется здоровой? Разве не нужен один человек, хорошо знающий местность, когда тысячи блуждают, не зная ее? Что лучше для путников, если разом оголодают все лошади или будет сытой хотя бы половина их? Что лучше, когда пострадает от джута весь народ или уцелеет хотя бы половина его? В чем утешение одному дураку от того, что рядом находятся тысячи других безмозглых? Покорит ли невесту негодный жених, заявив, что у всего его рода дурно пахнет изо рта? Утешится ли невеста, узнав, что не только ее суженый обладает этим изъяном?»
Слово Третье
«Наблюдая, как народ чем дальше, тем больше погрязает в распрях, я пришел к выводу: в волостные нужно избирать людей, которые получили пусть небольшое, но русское образование. Если таковых нет или есть, но их не хотят выдвигать, пусть волостные назначаются уездным начальством и военным губернатором. Это было бы полезно во многих отношениях, Во-первых, тщеславные казахи стали бы отдавать детей на обучение; во-вторых, волостные не зависели бы от прихоти местной знати, а подчинялись бы только высшему начальству. Дабы не плодить неизбежные доносы и кляузы и не давать им ходу, следовало бы оградить назначаемого от всяческих проверок и испытаний.
<….>
Мы имели возможность убедиться в бесполезности выборов биев-судей в каждой волости. Не всякому под силу вершить правосудие. Чтобы держать совет, как говорится, на “вершине Культобе”, необходимо знать своды законов, доставшихся нам от предков,-“светлый путь” Касым-хана, “ветхий путь” Есим-хана, “семь канонов” Аз Тауке-хана. Но и они устарели со временем, требуют изменений и непогрешимых вершителей, коих в народе мало, а то и вовсе нет.
<….>
Над честными сынами степи чинятся уголовные дела по ложным доносам, проводятся унизительные дознания, загодя находятся свидетели, готовые подтвердить то, чего не видели и не слышали. И все ради того, чтобы опорочить честного человека, не допустить его к выборам на высокие должности. Если гонимому ради своего спасения приходится обращаться за помощью к тем же негодяям, он поступается своей честью, если он не идет к ним на поклон – значит быть ему несправедливо судимому, терпеть лишения и невзгоды, не находя в жизни достойного места и дела»
А выводы?
Актуальны эти вопросы или нет – решать, конечно, читателю. Кто-то увидит отражение общества и себя и скажет, что пора что-то менять, кто-то агрессивно будет поносить автора или переводчиков, или СССР и его политику и скажет, что виноваты все, кроме нас, а кто-то пожмет плечами и скажет, что каждому жить своей жизнью.
Так то оно и так, да вот жить то нам в ОБЩЕстве, где нас общное множество, и хотелось бы жить в обществе, где мы были бы открыты друг другу, уважали в первую очередь себя и свои идеалы и давали жить окружающим, если это не вредит здоровью этого общества. Любая закрытая система со временем пойдет на износ, бесконечные круги кровосмешений в итог приведут к рождению мутантов, а в традиционном и в языковом плане неспособность вобрать в себя культуру окружающего мира, прийти к синтезу и развитию нравственных, духовных, музыкальных, литературных и многих других ценностей может привести к тому, что мы останемся жить в темном веке даже с новомодными смартфонами и компьютерами.
Не зря Абай лоббирует привнесение посторонних культурных кодов в степь, уж простите за повтор цитаты. «Наблюдая, как народ чем дальше, тем больше погрязает в распрях, я пришел к выводу: в волостные нужно избирать людей, которые получили пусть небольшое, но русское образование». Делается это вполне намеренно, для синтеза и обогащения языка и культуры собственного народа. С этой же целью Абай переводит Пушкина, Шиллера, Гете, Байрона, Мицкевича.
На этом фоне забавно и горько выглядят попытки многих чиновников «обогатить» современный казахский язык словами придумками, лишь бы избежать иностранных корней. А зачем это делать, если все прогрессивные языки мира, английский в первую очередь, лишь дополняют свой запас словами иностранными, интегрируя их в ежедневное употребление носителями и изучающими? Бюрократия, невежество, благие намерения, магнитние бури?
Абай дал нам прекрасное зеркало. Хочется верить, что мы будем достаточно смелы и искренни, чтобы увидеть себя в нем и преобразиться во что-то лучшее, а не рычать и отмахиваться от неприглядного отражения.