На въезде в этот город на постаменте стоит колесо. Автомобильное колесо циклопических размеров. Не так много, думаю, в мире подобных памятников; я, во всяком случае, других не встречал. Есть и еще пара-другая изваяний, которые, если не поражают воображение, то уж остановиться около себя, сфотографироваться с собой, заставляют каждого прохожего. Это, к примеру, бронзовый бобер – с этакой бронзовой же хитринкой на устах. Он поставлен неподалеку от городского рынка и воспринимается как символ тароватого купечества минувших времен, которое заповедовало свои принципы нынешнему поколению деловых людей.
Но мне попадались изваяния бобров и на обочине дорог; эти запасливые создания дороги сердцу горожан, ведь именно они дали городу имя. Михаил Самуэльевич Паниковский, «человек без паспорта», который так мечтал попасть сюда и остаться здесь навсегда, ну или хотя бы надолго, наверняка порадовался бы за город, который и прежде слыл высококультурным, а уж в нынешние дни преуспел и во многом другом. Здесь сбылась мечта еще одного непутевого сына лейтенанта Шмидта – Шуры Балаганова – он теперь в Бобруйске, в бронзе, надо полагать, на века, во всяком случае, до той поры, пока не исчезнет с лица земли последний читатель.
Да, речь идет о старинном Бобруйске, в который с какой стороны ни подъезжай, все равно придется ехать через лес. Нет, не случайно белорусов иногда называют полешуками, то есть людьми Полесья. Они все грибники, ягодники, лесовики, даже если живут на 20-м этаже в центре Минска, даже если их занесло в Америку или Париж, им все равно снятся лес, озера, Березина, светлая их родина.
На любой дороге страны вы обязательно найдете человека, который выйдет навстречу к вам из леса с корзинкой грибов, лукошком земляники, черники. Это какая-то тайна: меня как-то раз зазвали, как говорят в Бобруйске, «в грибы», я часа полтора старательно и безуспешно исследовал местность, где, уверяли меня, грибов «видимо-невидимо», но должно быть мне выпала вторая часть выражения – «невидимо» – попался лишь один гриб, но довольно увесистый.
Насколько позволяли мои знания, почерпнутые полвека назад из школьного учебника ботаники, это вполне мог быть боровик. Конечно же, мои спутники набрали за это время по корзине восхитительных, как они сами говорили, лисичек, а одна дама вдобавок успела набрать полную банку земляники. Я был просто раздавлен, тем более, что мой «боровик» оказался поганкой.
Но вернемся к памятнику колесу; без всякого преувеличения, под его знаком живет едва ли не весь Бобруйск. Здесь без малого каждая семья, так или иначе, связана с шинным комбинатом, гигантским предприятием. Его продукцию прекрасно знают в Казахстане. Грандиозные карьерные грузовики «обуваются» в шины бобруйского комбината. Прежде бы сказали, что это флагман индустрии республики, и это на самом деле так. Мы же для скромности напишем: один из «флагманов» (вспомним, что в республике есть и такие предприятия, как МАЗ, БелАЗ, радиозаводы и много других). Да, некоторые заводы испытывали и испытывают немалые трудности, окунувшись в рыночную стихию, но я видел на прилавках продукцию местных товаропроизводителей, и ее покупают, но об этом разговор особый. Здесь же только мои заметки о городе, в который я влюбился с первого взгляда…
Впервые я ехал в него со стороны Минска. Переезжаем по мосту живописную реку – живой изумруд сосен отражается в сверкающей на солнце воде, – спрашиваю: как называется речка? Мне отвечают: Свислочь…
Через некоторое время переезжаем еще через одну реку, спрашиваю: что за река, как называется? Мне отвечают: Свислочь…
Через какое-то время опять река. Я с небольшим сарказмом в голосе спрашиваю:
– Может, и это Свислочь?
Мне говорят вполне серьезно:
– Да, это Свислочь.
Вот такая петлистая водная артерия – где шире, где уже, а где ее и совсем незаметно, а она жива, живуча, жизнелюбива, как и сам белорусский народ. И вот вновь, вынырнув из болот, река открывается глазам путника. Свислочь любят рыбаки.
Но вернемся на «мастер-класс». Решено было пустить в ход спиннинги. Приманок – глаза разбегаются – полным полно, – и многоцветные искусственные рыбки, напоминающие камероновского аватара, и сверкающие на солнце блесны с отточенными крючками, и почти живые «воблеры», и «виброхвосты» – был бы я щукой, ни за что бы не устоял. Удобно расположившись в новехонькой лодке, мы с моим родственником Антоном принялись подстегивать своими снастями знаменитую реку. Антон едва ли не с первого заброса буквально «выцепил» – крючком за плавник – вполне приличного окуня. У меня не было ни поклевки. Антон еще поймал окуня. Я же казался самому себе третьеклассником, взятым взрослыми на рыбалку.
Моросил дождь, то усиливаясь, то слабея, на отмелях изредка плескалась мелочь, в камышах нет-нет била щука, но наши приманки ее не интересовали. Но бобруйчане – народ терпеливый. Пусть дождь припустит еще, пусть поднимется ветер, пусть похолодает – все «не бяды». Приехали на рыбалку, так будьте добры, не раскисайте, занимайтесь тем, для чего приехали! И Антон дождался своей щуки. Гибкое пластиковое удилище его спиннинга внезапно выгнулось дугой.
– Есть!
– Подсак! Скорее! – этот крик души обращен ко мне, ссутулившемуся под дождем, пытающемуся натянуть на голову капюшон прорезиненной куртки.
Я кинулся за подсаком, но оказалось, что он вообще не собран; мы, конечно, готовились к улову, но как-то не имели в виду, что он окажется таким резвым. А щука рвала из рук удилище. Вот она вылетела из воды на добрых полметра, а вот метнулась под днище лодки. Пока я возился с подсаком, Антон боролся с рыбиной. А она, сильная и зубастая, сражалась изо всех сил за свою жизнь и победила-таки. Ей удалось уйти в траву, и уже через секунду она освободилась от крючка и была такова.
Мы с Антоном ошарашено смотрели на расписной китайский воблер, на который позарилась хищница, друг на дружку… Но все-таки мы видели ее, знаем, что она есть, и надеемся, что именно она охраняет наполеоновские сокровища, которые уже третий век разыскивают энтузиасты-кладоискатели…
Уху мы все-таки сварили, друзья наловили мелочи – плотвы, еще окуней; знатная вышла, скажу я вам, ушица – с перчиком, лаврушкой, зеленым лучком – объеденье, доложу я вам – и горилки не надо!
Но я так и не поймал ни единой рыбешки. Может, бобруйчане слово заветное рыбацкое знают?
А вообще, отметил я, горожане – неунывающий народ. Не раз я слышал такую присказку: «Бульба ё, дровы радам, печ затопим – и парадак». Думаю, что переводчика здесь не нужно.
И еще одна картинка, мне кажется, раскрывающая характер здешних людей. Позднее утро, часов семь, дачный поселок в окрестностях Бобруйска. Я вышел на прогулку, – по нашему, по городскому разумению, ранним утром. Но почти на всех участках уже кипит работа – полив, прополка, подрезка – тысячи дачных никогда нескончаемых дел. И вдруг меня позвали с одного из участков. Здороваются доброжелательно, как с родственником, спрашивают – не с Ильей ли мы приехали? И тут же предлагают: может, укропчика свежего возьмете, может лучка надо, может, ягоды хотите?
Я ничего покупать не собирался, поэтому вежливо отказался. Но не сделал и десяти шагов, как меня позвали с другого участка: может, хотите свежего салата, только что с грядки?
И так повторялось на разных участках, мимо которых я проходил.
Я добрался до столба, на котором поселился аист, в гнезде уже были птенцы – добрый знак! Черныш получил кусок колбасы, который долго обнюхивал прежде, чем приняться за трапезу. И я вернулся назад. Каково же было мое изумление, когда я увидел на столе свежий укроп, только что сорванный салат…
– Это Светлана Ивановна принесла… А это старый наш сосед – Савельевич прислал…
– Так все это бесплатно? – наверное, я казался моим собеседникам дремучим, как буйвол из Беловежской пущи.
– Мы же соседи!
Мне кажется, в Бобруйске, да и во всей Беларуси, в это понятие – соседство – вкладывают несколько иной смысл, а именно – добрососедство.
…По Бобруйску хорошо двигаться пешим. Он как бы и построен был пешеходами для пешеходов. Здания невысокие (есть, конечно, и высотки, где их сейчас нет?), как бы подчеркивают красоту и основательность каштановых аллей и не смотрят сверху вниз на городские церкви, достопримечательности. Одна из них – конечно же, Бобруйская крепость. Славная крепость. Это целый комплекс, в котором все интересно. Два слова об ее истории. Строительство началось в 1810 году по личному распоряжению императора Александра I. Понимая, что войны с Наполеоном не избежать, Российская империя укрепляла свои западные границы. По одному из планов от города с более чем 400-летней историей не должно было остаться ничего кроме основания старого иезуитского костела. Под крепость отводилась вся территория исторически сложившегося города на западном берегу Березины.
Для новой крепости требовалась расчистка территории вдоль Березины. Солдатами были снесены каменные и деревянные жилые дома, католические и православные церкви, часовня, монастырь, один большой и два меньших дворца, средневековая крепость и крепостные сооружения, здание ратуши, другие городские строения. Крепость возводили тысячи солдат и крестьян. Работы велись интенсивно, и к концу 1811 года форты, направленные на север, запад и юг, обладали уже внушительной оборонительной силой. Основная оборонная линия крепости состояла из 8 бастионов. В июле 1811 года Бобруйскую крепость причислили к первому классу оборонительных сооружений Российской империи.
В начале боевых действий крепость сыграла значительную роль в обеспечении движения армии, которой командовал Багратион. В течение четырех месяцев Бобруйская крепость была блокирована польским корпусом Домбровского. Тем не менее военными историками отмечается важная роль Бобруйской крепости в войне 1812 года. Михайловский-Данилевский писал: «Удачный выбор места, где построен Бобруйск, оказал в Отечественную войну большую, неоценимую услугу. Ни одна крепость России никогда не была такой полезной, как Бобруйск в 1812 году».
В 1817 году крепость посетил император Александр I. Он осмотрел укрепления и дал приказ снести все деревянные дома, а на их месте построить каменные. Подобные перестройки проходили в крепости не раз. Уже к 1818 году она потеряла свои «правильные» симметричные очертания. От крепости шли многочисленные подземные туннели, выходящие из города в лес, по которым можно было выбраться в случае опасности.
Богата история крепости, двумя словами не обойдешься. Во время Великой Отечественной войны фашисты разместили здесь концентрационный лагерь для советских военнопленных. В ночь на 7 ноября 1941 года фашисты подожгли казармы крепости и расстреляли около 7 тыс. военнопленных. К августу 1942 года здесь было уничтожено около 40 тыс. человек.
Думаю, что тот, кто захочет узнать подробности славной и трагической истории крепости, найдет немало материалов об этом. Скажу только, что у этих каменных стен ощущаешь, как быстротечно время, и как оно расставляет все по своим местам…
Вот такой он, Бобруйск. Уверен, что его историю будущие исследователи станут узнавать не только по веселой книге Ильфа и Петрова.
Геннадий ДОРОНИН