-Хенде хох! Руки вверх, брюки вниз, арестованный фашист! – обычно так мы дразнили ребят-этнических немцев со двора или из нашей школы. Конечно, нам говорили, что так нельзя, но разве в детстве всегда слушаешь наказы родителей, особенно, когда их нет рядом? По каким-то неписаным правилам и следуя инстинкту самосохранения, мы никогда не обзывали девочек с немецкими фамилиями и взрослых. Никогда. Никогда до того дня. До того майского дня, когда по телику показали фильм «Помни имя своё», а сразу после него - документальную ленту Ромма «Обыкновенный фашизм». Ужасы концлагеря, издевательства над людьми вызвали бурю в наших головах, потребовали выхода наружу.
Дима Тиде шёл со своим старым дедушкой, видимо из «Детского мира», весь такой нарядный и сияющий, радуясь купленой машинке, которую нёс дед. Мы впятером сидели в «штабе», как мы называли дерево, росшее прямо около металлического гаража. Не вспомню, кто сделал это первым, но вскоре мы, чувствуя за собой безнаказанность и некую правоту, стали обстреливать их из рогаток алюминиевыми пульками, крича «Получай, фриц недобитый!», «Гитлер капут!» и прочую чушь. Они шли так близко под нами, что промахнуться было трудно. Младший «фашист» убежал в подъезд, получив от меня пулькой по руке и к моей радости, заплакав. Дед же шёл всё так же медленно, не оглядываясь. Я сначала не стрелял в Диминого деда, зная, что папа моего папы общается с ним. Почему мой дед, фронтовик, разговаривает с «фашистом», пусть даже бывшим, почему завидя его, улыбается и громко здоровается, я тогда не понимал. Сообразив, что он не увидит меня, я тоже запустил пару раз ему по спине.
На похороны своего деда я не успел, где Чита и где Караганда. Спасибо командиру части вообще, что отпустил. Отец, перед тем, как я выехал обратно к месту службы, вручил мне папку с тесёмками и две серо-золотистые медали «За боевые заслуги» - почти всё, что осталось на память от его отца. Сказав: «Тимур, ты уже не мальчик, может потом поймёшь меня... вот, это твой дедушка просил передать тебе», он ушёл. В другую семью. Из –за обиды на отца я долго не притрагивался к пылившейся в гараже папке. Да что там какая-то папка, я даже фамилию хотел поменять на мамину.
Прошли годы. Нет уже страны-победительницы. Трое из пятерых, сидевших тогда на дереве-«штабе», обзавелись немецкими машинами, дети наши едят немецкие сладости. Всё это как-то сводит на нет усилия, с которыми люди истребляли друг друга в той самой страшной войне.
Как-то прибираясь в гараже, наткнулся на папку деда. Развязал тесёмки, нашёл в ней старый ежедневник, начал читать. Прочитанное поразило меня, перевернуло всё во мне. Сначала дед писал про войну. Но совсем не так, как в книжках и фильмах. Девятнадцатилетний парень писал про то, как он хотел жить, как любил охотиться и ходить в ночное, что вместо того чтобы убивать своих ровесников, предпочёл бы радоваться жизни и красивым девушкам. И никакой патетики, никаких героических лозунгов или мыслей.
В июле сорок первого их взвод получил приказ занять позицию к югу от Барановичей. Приказали стоять насмерть. Командир взвода, рыжий поволжский немец, получил на складе оружие и боеприпасы. На тридцать два человека выдали двадцать винтовок. Да и те такие старые, что с ними, пишет дед, воевали, наверное, ещё в первую мировую. Патронов к ним выдали по семь на винтовку. А потом собрал их командир и выступил с речью. Тем обращением взводного дед мой, похоже, был поражен не меньше моего.
По словам взводного, на складе он объяснил начальнику, что двадцати винтовок не хватит. А ему ответили, пусть, мол, остальные красноармейцы добудут оружие в бою, заберут у мёртвых немцев. Командир дедовского взвода сказал честно своим солдатам, что оружие забирать будет не у кого. Да и убивать будет некого, поскольку драться им предстоит с танками второй танковой группы Гудериана, рвущимися к Минску. Я не Бог, сказал он, и не имею права бросить вас на верную смерть. А потому, кто хочет, сдавайтесь в плен, кто не хочет, уходите к Витебску. Сам комвзвода пошёл к немцам, а дед мой с другими бойцами перебрался за Днепр к Полоцку. Он прошёл всю войну, был ранен, но всё-таки остался жить, продолжил свой род на Земле. Дед был уверен, что выжил только благодаря тому, что избежал смерти под Барановичами.
В сорок пятом к нам в Караганду привезли пленных немцев. Они строили город до самой смерти Сталина в 1953 году, а потом, искупив свою вину, остались здесь жить. Среди них оказался и тот самый взводный, которому были обязаны жизнью мой дед, его сын, то есть мой отец, а значит и я. Отложив дневник, я подумал, о том, сколько же ещё человек из тех тридцати с небольшим бойцов выжили благодаря рыжему лейтенанту, женились, обзавелись детьми. Сколько спасённых жизней, если брать в расчёт ещё и внуков? Если за спасение даже одного человека из воды или пожара дают медаль, то значит поступок этого поволжского взводного тянет на подвиг? Интересно, попадись мне этот дневник в бытность мою пионером-комсомольцем, заложил бы я своего родного деда и его взводного учителям или директору школы? Слава Богу, не попался. Мне стало мерзко и стыдно.
Немного отойдя, я стал читать дальше. Сдавшись в плен, взводный служил в Германии на железной дороге, а после взятия Берлина, французские солдаты передали его, среди прочих, союзным советским войскам. В марте 1961 года мой дед сделал запись о том, что они с его взводным получили квартиры в одном доме. Того рыжего взводного звали Генрих Тиде и, он был родным дедушкой Димы Тиде из второго подъезда.
Алматы, декабрь 2013 года