За полтора месяца в Казахстане произошло три случая, когда люди оправдывали своё ужасное поведение взыванием к теме национального языка.
О чем это говорит? О том, что культура и воспитание у этих людей оставляет желать лучшего? О том, что тема стала настолько горячей, что обращаясь к ней можно оттенить самые неблаговидные поступки? И вот уже авиакомпания бросилась учить сотрудников казахскому языку, а воспитанием редактора казахскоязычного журнала займёмся как-нибудь потом.
Помимо этих выводов я вижу здесь ещё один. Мы мало и неправильно говорим о языке. Говорим мало, несмотря на то, что чувствуем – ох как много.
Когда ко мне обращаются по-казахски, я отвечаю на нём же. Очень стараюсь, делаю паузы, краснею от смущения, выдаю, может, 60% процентов казахской речи – остальное на русском. И всегда боюсь, что вот-вот и казахскоязычный собеседник набросится на меня, скажет резкое. «Как не стыдно», «разве можно» и «почему ты живёшь на свете такая»?
Я боюсь, но очень злюсь на себя за этот страх. Я ведь отвечаю на казахском, это мне сложнее, чем на русском или английском, но я говорю – да, с акцентом и наверно не очень органичными, словарными конструкциями. Я люблю казахский. Не буду кидаться пошлыми эпитетами, но я ощущаю связь с ним. (впрочем, не осуждаю тех, кто не ощущает) Только казахский, который я люблю, не имеет никакого отношения к тем диалогам, когда я отчаянно пытаюсь вспомнить, как сказать коробка, тряпка или жвачка, а надо мной нависает злое лицо готового взорваться тирадой о суровых «национальных» ценностях человека. И тем не менее, я вспоминаю и говорю. Так почему мне должно быть стыдно за русский акцент, за это смущение? Русский - язык на котором я говорю с детства, училась в школе, объяснялась с первой любовью, пишу стихи, дневники и этот блог, на котором говорю с родителями и друзьями. Я люблю и уважаю этот родной мне язык – мне досадно допустить мысль, что мне нужно его стыдиться. Я и не стыжусь вовсе – скорее очень расстраиваюсь от такого глухого непонимания. Стою тут перед вами с этой бездной разных противоречивых и странных чувств, а вы мне прямолинейно: ну что, стыдно-то не стало? Нет, не стало, а как именно стало - и книги не хватит, чтобы описать.
Я недавно вернулась в Алматы из Лондона, где прожила год. Сейчас я ясно отдаю себе отчёт в том, что в этот год – в отношении своей казахстанской национальной идентичности я чувствовала себя наиболее комфортно. Дома националисты, таксисты и просто невежливые люди на улицах то и дело заставляют нас, русскоязычных казахов, усомниться в принадлежности к месту, где мы родились. Может, я слишком чувствительна, но каждый такой прямолинейный разговор «стыдно-нестыдно» я принимаю близко к сердцу: мне кажется, они говорят не только, что со мной что-то не то, но и – подспудно – что мне здесь не место. Лишают родины - без спроса.
Чувствительность-чувствительностью, но я, слава богу, знаю, что со мной всё в порядке, да и родина моя здесь, где же ещё. Печально только что лишь пребывание за границей смогло меня полностью в этом убедить. Вдали от дома, от этих наших споров и скрытой агрессии, ты лучше понимаешь себя и принимаешь. Вот я, говорю я на русском. Неужели из-за этого я чуть менее из Казахстана, чем другие казахстанцы? Да нет же, вот паспорт, не темнее и не светлее, чем у казахскоговорящих друзей.
В отсутствии общности в языке мы скрепляем себя друг с другом идеями, невысказанными эмоциями, понятными с полужеста интонациями.
Какое-то время в Лондоне я жила на квартире вместе с соотечественниками (Жансая, Андрей, Нурсултан, если читаете, привет-привет!) и там это стало для меня ещё заметней. Можно говорить на разных языках, но когда вы все понимаете, как это важно пить чай в 12 ночи не в одиночку, но в компании, что алматино-астанчанское противостояние неугасимо, а есть сэндвич на обед может и удобно, но как-то неправильно – то этого в общем достаточно.
Бенедикт Андерсен писал, что нация (кстати, очень молодое понятие, сформировавшееся не раньше 18 века) это, по сути, воображаемое сообщество: прочитанная в утренней газете новость объединяет людей лучше генетических и кровных связей - в нашем даже лучше, чем объединял бы единый язык.
Многие в нашей стране почему-то думают, что иностранцы страшно удивятся, когда узнают казахов поближе и вдруг откроют страшную тайну некоторых из них – те говорят по-русски лучше, чем по-казахски. После года проживания в Англии хотела бы сообщить, что решительно никто не удивился, и обмороков не зарегистрировано. Это потому, что удивляться такому сногсшибательному парадоксу в мире решительно некому. Ирландцу, позабывшему ирландский, но к счастью, не лишающему себя права танцевать в день Святого Патрика? Индусам – с английским гражданством в третьем поколении? Американским евреям? Англичанам, предки которых управляли империей, которая саморучно истребила пару сотен языков. Да нет точно - некому. А вот так переживать за реакцию великих и ужасных Иностранцев – стандартное продолжение наших родных комплексов.
Весной у меня в университете был интересный предмет. Мы обсуждали феномен космополитизма в разрезе международных организаций «межвоенного» времени – 20х, 30х годов двадцатого века. Когда мы с одногруппниками распределяли темы, я успела схватить самую интересную – о репрезентации космополитизма в кинематографе. В 20е годы в Европе как раз стало распространяться звуковое кино, а значит внезапно стали заметны акценты актёров, стали важны диалоги, появился дубляж. То есть для дискуссии о дихотомии космополитизм-национализм эта тема невероятно интересна. Я пересказала теоретические материалы, провела дискуссию и бонусом добавила анализ попыток современных недавно-независимых государств выстроить национальные кинематографы – на примере сравнения казахстанской и узбекской модели. Рассказала про нашу увлеченность фестивалями и про узбекскую знаменитую статистику про «семь отечественных премьер в неделю» и стала для наглядности прокручивать некоторые эпизоды из «Тюльпана», «Коктейля для
Звезды» и «Суперкелинчак» (тихо радуясь что мне в очередной раз удалось соединить академическую серьёзность и любовь к популярной культуре – две больших моих страсти). Где-то в момент между песней из Тюльпана (Тағдырым менің…) и Мейрамбековским “Неге жұмыс істемейді?” вдруг как-то остро ощутила свою принадлежность к нации (казахстанской, я имею в виду). Вдруг очень отчётливо поняла, что в нашем случае эта языковая неопределенность, сложность - и есть часть нашей национальной идентичности. На протяжении последующих нескольких семинаров я, как заведенная, повторяла эту концепцию на все лады. В конце концов, ведь именно эта сложность сформировала невероятные культуры и выдающихся деятелей. Например, Эме Сезера, француза-мартиниканца, основателя идеи негритюда и писателя; или бразильский модернизм, когда целое поколение 
культурных деятелей только и делало, что решало, чего это они говорят по-португальски и попутно создавало произведения мировой культуры. Из этой же сложности вырос магический реализм – литературное направление, в котором латиноамериканские писатели совместили европейский роман и коренные легенды и сказания аборигенов. Короче говоря, этой сложности, неоднозначности просто смешно стесняться. Глупо о ней молчать.
Что с неё толку, если о ней не говорить?
Этот пост я пишу не столько в защиту русскоязычных казахов, сколько желая призвать нас всех говорить и слушать друг друга. Здесь я рассказала свою историю, свою комбинацию раздражения/обиды/разочарования/всплесков понимания, которые связаны у меня с языком. Но у каждого она индивидуальна. Не надо далеко ходить, чтобы догадаться: были времена, когда плохо говорить на русском считалось постыдным. И в ситуации, симметричной тем, с какими я сталкиваюсь сегодня, кто знает, что проносилось в голове у тех, кому пытались навязать русский язык? Наверно, он казался им чужим и неприятным, зато полным перспектив, превосходства, и самодовольства. Я не знаю, но знаю, что там замешано много чувств и переживаний. Как нелепо однобоко и глупо выглядят по сравнению с этими сложными историями прямолинейные слова, которыми мы привыкли описывать ситуацию вокруг языка: «манкурты», «мамбеты», «стыд», а в последнее время и вовсе без слов – в драку.
Давайте говорить о том, что мы чувствуем, прежде чем кидаться друг на друга с кулаками. Язык, он для того и есть.
PS: И они заговорили! Текст писался 1 октября, а на следующий день я наткнулась на сразу две статьи на эту же тему, за авторством Алмаса Садыкова и Мади Мамбетова.