После смерти великого хана Уруса территория Восточного Дешт-и Кипчака стала ареной для ожесточенной борьбы между различными сторонами, преследовавшими одну и ту же цель. Приходившие к власти первоначально именно здесь такие известные исторические фигуры, как Тохтамыш, Едыге, Барак, следовали по пятам хана Уруса. Престол Сыгнака рассматривался только как плацдарм для последующего броска на Сарай. Каждый из этих правителей грезил о воссоздании великой и грозной Золотой Орды. Но несмотря на кратковременные успехи, все они в итоге потерпели поражение, подтвердив своими примерами, что возрождение по объективным причинам развалившихся империй является бессмысленным делом.
В то же время территория восточных кипчакских степей была, выражаясь современным языком, экономически единым регионом. Кочевники, проводившие лето на огромном пространстве степей по берегам Яика, Тобола, Иртыша, осенью в основной массе шли к Сырдарье, камышовые берега которой являлись наиболее удобным местом для зимовий. Именно здесь на довольно ограниченной территории формировалась новая культура, определившая отличие казахов от других кочевников Дешт-и Кипчака[1].
Единая кочевая экономика нуждалась в регуляторе. Племенам нужен был постоянный арбитр, занимающийся распределением и перераспределением мест для зимовий и летних кочевий. Во многом этой потребностью объясняется огромная роль чингизидов в старом казахском обществе. В силу своего чужеродного происхождения находившиеся вне традиционной родоплеменной структуры чингизиды идеально отвечали существовавшим требованиям.
Другой не менее важной объединяющей целью кочевников Восточного Дешт-и Кипчака было господство над оседлым населением той же Сырдарьи. И не потому, что кочевники от природы были более воинственны, нежели земледельцы. Просто, во-первых, кочевники в большей степени нуждались в товарах земледельцев, что позволяло последним диктовать условия и получать очень хорошую прибыль. Во-вторых, основной свой товар – сотни тысяч овец – номады пригоняли на базары сырдарьинских городов осенью, поскольку только к этому времени достигали необходимой кондиции ягнята (тохты), рожденные в апреле[2]. Оставлять приплод на зиму не имело смысла, и, составляя друг другу конкуренцию, скотоводы каждой осенью обрушивали цены на свой товар.
Подобный характер торгового обмена приводил к неуклонному обеднению кочевников, что, в свою очередь, порождало набеги. Лев Гумилев по этому поводу даже как-то заметил, что в набегах кочевник только возвращал то, что терял на рынке. Но бесконтрольный и необузданный грабеж приводил к угасанию земледельческой культуры на берегах Сырдарьи. Города и поселения просто вымирали, так, как это было в XIII веке, после походов Чингисхана.
Поэтому и в отношениях кочевников и земледельцев также требовался арбитр. Кочевой хан должен был сдерживать алчность оседлых торговцев и собирать ежегодную и четко определенную дань с городов, перераспределяя значительную ее часть среди родоплеменной знати. Это позволяло удерживать подвластных кочевников от нападений на дехкан, ремесленников и торговцев.
Данные обстоятельства являлись основными причинами, способствовавшими возникновению отдельной политической организации среди кочевников на территории современного Казахстана. Именно поэтому так быстро добивались объединения Восточного Дешт-и Кипчака упомянутые выше исторические персонажи. Требовался только человек, который сумеет осознать причины успехов и неудач своих предшественников и сделать соответствующие выводы. Вскоре он появился.
В 1428 г. принимавший активное участие в борьбе за власть в степи могущественный бий Ваккас после убийства урусида хана Барака провозгласил новым ханом просто подвернувшегося под руку в результате жизненных перипетий шестнадцатилетнего чингизида по имени Абулхаир. Поднятый на белой кошме юноша был сиротой, рано лишившимся родителей, не имел влиятельных близких родственников и являлся представителем практически безвестной чингизидской ветки. Ваккасу нужна была марионетка, и его не устраивали многочисленные и преисполненные фамильной гордости отпрыски ханских династий. Но, как это очень часто бывало в истории, кукловод обманулся в ожиданиях и не смог сохранить контроль над своим царственным протеже.
Абулхаир почти сразу освоился в новом статусе и с каждым днем все больше упрочивал свое положение. Принимая участие во многих сражениях, он в скором времени завоевал огромный авторитет среди кочевников. В очень важном деле раздела добычи он вел себя также соответственно ожиданиям своего войска. В 1430 г. после удачного похода на Хорезм Абулхаир приказал открыть двери казнохранилища и дозволил своим воинам взять столько сокровищ, сколь каждый из них мог вынести собственноручно.
Очень почтительно новый хан относился и по отношению к древним степным традициям. Авторы источников говорят о том, что Абулхаир неоднократно прибегал перед битвами и походами к древнетюркской магии джада, якобы позволявшей вызывать различные природные явления по мере необходимости.
В итоге степные батыры насмерть стояли за своего щедрого и справедливого хана, и Абулхаир побеждал во всех сражениях. Вскоре почти все удельные правители были разгромлены, и восточная кипчакская степь была снова объединена под единой властью. Правнуки хана Уруса Джанибек и Керей, считавшие себя законными претендентами на власть в степи, были вынуждены скитаться и казаковать, держась подальше от грозного соперника.
Завоевав любовь своего народа-войска, Абулхаир, по всей видимости, совсем перестал подчиняться своему старому покровителю. Разгневанный бий Ваккас пытался свергнуть бывшего фаворита и возвести на престол другого чингизида, но хан легко подавил этот мятеж. Впрочем, Абулхаир, избавившись от чрезмерной опеки со стороны Ваккаса, тем не менее не пытался совсем стереть его из своей жизни. Это могло скверно отразиться на репутации хана. В 1446 г. Абулхаир, захватив сырдарьинские города, отдал во владение Ваккасу Узгенд.
Сам Абулхаир по праву занял древнюю столицу восточных кипчаков – Сыгнак. Тот факт, что городское население не оказало никакого сопротивления Абулхаиру, позволяет сделать вывод о готовности сартов[3] признать власть нового сюзерена. Тем более что Абулхаир серьезно отличался от своих предшественников тем, что его дети, а в особенности внуки, учились не просто читать и писать (что, в принципе, было делом необычным для представителей степной аристократии), а получили достаточно приличное по тем временам образование[4]. Местная элита не обманулась в своих ожиданиях. Хан оказался способен выдержать необходимый баланс между кочевым и оседлым населением.
События, произошедшие после захвата сырдарьинских городов, показывают, что Абулхаир вполне сознательно решил отказаться от гибельного курса своих предшественников и ограничиться достигнутым. В тот момент в западных кипчакских степях не было реальной силы, способной оказать ему серьезное сопротивление. Но престол обветшалого Сарая не прельщал Абулхаира. Синица в руке была дороже. Верный этой политике, хан даже не стал пользоваться подвернувшейся ему чрезвычайно выгодной возможностью сделать территориальные приобретения за счет Тимуридского государства[5], так же, как и ранее, не стал присоединять к своим владениям Хорезм.
Причины подобного поведения Абулхаира впоследствии даже вызывали острые дискуссии при дворе его внука Мухаммада Шейбани. Но такая осторожная внешняя политика была полностью оправдана. Конечно, сейчас легко рассуждать о том, что эффективность управления неизбежно снижается при росте территории государства, и Абулхаир принял абсолютно очевидное решение, но в реальности идти по накатанному пути всегда легче, нежели вырабатывать новую стратегию.
Не растрачивая сил попусту в бесплодных затеях, Абулхаир смог серьезно сосредоточиться на внутренних делах. В результате он сумел превзойти всех ханов Дешт-и Кипчака в длительности своего пребывания у власти. 40 лет правил степью великий хан, сумевший умиротворить до того раздираемую распрями степь. И безусловно, что восторженные отзывы о нем в различных летописях были отражением и реального общественного мнения. Остается только сожалеть о том, что современные казахстанские историки в целом относятся к нему достаточно прохладно.
Видимо, потомки хана Уруса – султаны Джанибек и Керей – никогда не сумели бы вернуть власть в руки своей династии, но удача все же повернулась к ним лицом. В 1457 г. в Дешт-и Кипчак вторглись ойраты. Абулхаир, видимо, был загодя оповещен об нападении и сумел достаточно быстро собрать огромное войско. Предводитель ойратов Уз-Тимур-тайши, по всей вероятности, собирался совершить простой грабительский набег, и его обескуражило то, что Абулхаир оказался готов встретить противника во всеоружии. Ойраты вступили в переговоры, в ходе которых предложили разойтись сторонам миром, но Абулхаир принял эти предложения за проявление слабости и с презрением отверг их. Как выяснилось в тот же день, это было непредусмотрительным шагом. В последовавшей битве непобедимая доселе армия Абулхаира потерпела страшное поражение. Сам хан укрылся в Сыгнаке и, по всей видимости, был вынужден уплатить огромную дань Уз-Тимур-тайши, чтобы он прекратил грабеж оседлого населения и вернулся туда, откуда пришел. Кроме этого, Абулхаиру пришлось отдать в качестве аманата-заложника своего трехлетнего внука Махмуда.
Поражение губительным образом отразилось на авторитете хана. Промах старого вожака стал сигналом для всех его соперников. Джанибек и Керей, ставка которых в это время находилась в Могулистане, стали привлекать все больше народа под свои знамена. Абулхаир в 1468 г. решил расправиться со своими старыми противниками и их покровителем – ханом Могулистана – и отдал приказ собирать войско. Но в самом начале похода Абулхаир простудился и быстро умер.
Сын Абулахира Шайх-Хайдар не смог удержать в руках рвущиеся бразды. Он быстро был свергнут и убит. Власть в большей части улуса перешла в руки Джанибека и Керея. Собственно говоря, этот факт реставрации власти династии урусидов и считается в нашей историографии основанием Казахского ханства.
И несмотря на то, что эта версия приобрела канонический характер, необходимо понимать то, что хан Абулхаир является точно таким же персонажем истории казахов, как и все последующие ханы. Нет причин изображать его злодеем только лишь потому, что он являлся противником потомков Урус-хана. Если Урус-хан был первым ханом, провозгласившим независимость Восточного Дешт-и Кипчака, то Абулхаир сделал для укрепления этой политической традиции больше, чем кто-либо из казахских правителей.
[1] Не понимавшие особого значения Сырдарьи в казахской истории некоторые советские филологи даже выражали свое удивление по поводу отсутствия явно выраженных диалектов в казахском языке, в то время как у земледельческих народов даже две соседствующие деревни могут изъясняться на кардинально разнящихся наречиях.
[2] В советское время проводились эксперименты, связанные со смещением массового окота овец на январь, но данная практика оказалась неудачной, и пришлось вернуться к традиционному животноводческому календарю.
[3] Сартами кочевники называли земледельческое население Средней Азии и Восточного Туркестана, то есть предков современных узбеков, уйгуров и таджиков. В широком смысле сартами именовались все земледельческие народы в противопоставление кошпенды (кочевникам).
[4] Любимый внук Абулхаира Мухаммад Шейбани сочинял неплохие стихи и даже являлся автором поэтического произведения «Бахр ал-Худа». Кроме того, историки полагают, что им был написан и такой исторический труд, как «Нусрат-наме».
[5] В 1447 г. умер правитель среднеазиатского государства Шахрух, и между потомками Тимура начались распри. В 1451 г. Абулхаир оказал поддержку одному из этих претендентов — Абу Саиду — и добыл ему престол Самарканда.