1.
А он мне так издевательски насмешливо говорит:
— Вон видишь, белка в кресле сидит.
Я хмурю брови, и зная, что никакой белки нет, все же оборачиваюсь на кресло. Как только оборот моей головы доходит до нужного ракурса, он вскрикивает:
— Вот! И души тоже нет! А ты мне говоришь душа, душа, нет ее! — захлебываясь в собственном триумфе от удачной метафоры восклицает он.
Я молчу, и слышу, как внутри у меня душа колотится и клокочет, царапается, смеется и шипит, доказывая обратное.
И через много лет, споря с очередным верующим о существовании Бога, по раздувшимся ноздрям собеседника понимаю, что у него там внутри Бог клокочет, царапается, смеется и шипит, а я не слышу. Не слышу я.
2.
— Нет, нам 22 метра белой и плотной — отодвигая, катушку с материей говорю я.
Вторая, видимо казашка, вдруг резко коротко одернув голову говорит:
— Аааа...вам для этого, для этого, угу, — кивает она, догодавшись, что речь идет о похоронном саванне, — Ну, через две недельки точно придет ткань.
— Может, закажем? Две недельки потерпишь? — внезапно развеселившись говорю я.
— Потреплю, — улыбаясь и старчески поджимая губы,кивает она.
3.
— А он меня второй час гладит по голове и вдруг: « Ой, я понял, что не так, ты волосы не выпрямляла, цыганка моя, кассандра», потом целует и добавляет: «Укуурыш, мой».
— Это ты сейчас про любовь?
— Нет, это я к тому, что не такая уж я и циничная сволочь.