Умер Дмитрий Горчев, писатель и художник, автор отличных рассказов. Грусть, печаль.
«Году в девяносто втором, как сейчас помню, я разводился с женой.
О, как разнообразен я был в то время! Про то, как я ходил среди ночи бить морду грузинскому киллеру я уже как-то раз писал. Кроме этого я прочёл роман писателя Толкиена на английском языке в трёх томах и выпил несовместимое с жизнью количество популярного тогда спирта рояль. Однажды ночью я задушил в коридоре свою кожаную куртку.
Днём я печатал одним пальцем на печатной машинке лирические стихотворения, которые все забыты, кроме одного: «хорошо б напиться пива и скакать по косогорам, пред вакханками младыми гениталием тряся...»
Матушка моя, святая женщина, которая до того задыхалась от одной только мысли о табачном дыме, сама поджигала мне сигареты. Ученики восьмого класса, гнусные бесчувственные сволочи, без единого звука писали диктант на английском языке, пока я спал за учительским столом, положив голову на локоть.
Потом мы ходили в суд, покрашенный грязной салатового цвета краской. Судья строго говорила: «У вас же ребёнок! Подумайте!» И давала два месяца на раздумье. Мы выходили из суда, покупали в киоске две бутылки ликёра (один зелёный, другой фиолетовый) ехали ко мне и бурно целовались в кухне. Всякий разводившийся знает, что это неизбежно. В тот момент, когда уже было собрались поебаться, приходила матушка. Это тоже неизбежно.
Потом снова наступала смерть.
Огнедышащая директорша школы Алла Викторовна, от взгляда которой приседал даже бесчувственный как сиденье унитаза трудовик, ласково спрашивала меня: «Дмитрий Анатольевич, что же такое происходит?»
Тогда я шёл в поликлинику и покупал за пять долларов справку про то, что у меня сломана нога и уезжал за тысячу километров в город Алма-Ата. Там меня всегда ждала тихая и безответно влюблённая в меня барышня. С четвёртой или пятой попытки мне удалось её выебать. Я её чуть позже страшно полюбил, но было уже поздно. Бабы, они, бля, проницательные, когда не нужно.
Я очень хорошо помню то утро. Жрать было нечего, пить нечего. Нашёл в пепельнице вчерашний окурок. Микрорайон Айнабулак, построенный на слегка присыпанной грунтом гигантской помойке. Хозяин квартиры, царствие ему небесное, ушёл на толкучку спекулировать женскими колготками — может принесёт потом пищи.
И вот лежу я, значит на матрасе на полу, в ухо моё тепло дышит спящая женщина и вдруг я отчётливо понимаю: «Всё. Всё кончилось. Всё хорошо».
И, самое главное, я не подумал тогда, что вот это-то и есть счастье. А если бы подумал, то никакого счастья бы не получилось.
»