В кои то веки я получаю два выходных дня, обещанные мне законодателем. Обычно в этот день я иду домой и думаю о том, какие фильмы станут отображением моего второго я в вечер предстоящей субботы. Ведь пятница – лучший день недели, а воскресенье – печальнейший из них. В пятницу я чувствую себя хорошо, а в воскресенье – отвратительно. В вечер воскресенья я не чувствую ничего. После целого дня, проведенного в кабинете только и делая, что стуча по ненавистным клавишам дешевой клавиатуры, мое зрение ухудшается на пол диоптрии. Поэтому мне приходится щуриться и светить на выходящих из здания людей дальним светом, в надежде увидеть знакомое лицо симпатичной секретарши из соседнего офиса. Но обычно все выходят или слишком поздно, или слишком...вовремя. Я придерживаюсь золотой середины. И хотя мне незачем торопиться домой, я еду на максимально допустимой скорости, в надежде как-можно быстрее попасть туда. В среду неубранных вещей и немытой посуды. Скинуть с себя пиджак, забросить подальше запонки и зажим для галстука. Избавиться от петли, в перевернутом виде повисшей на моей шее и забыть все что было. Все, что было так жизненно важно и необходимо всего 5 километров назад. Всего фиг знает сколько литров бензина назад. Войдя в привычный ритм, я опустошаю запасы холодильника. Процесс опустошения происходит непременно у телевизора. Кто-нибудь из домашних смотрит сериал и я невольно оказываюсь в числе сочувствующих гротескным героям теленовелл. Это приглушает мою скуку. И их проблемы становятся моими на ближайшие сорок пять минут. Бросит ли главная героиня своего возлюбленного, изменившего ей с ее подругой? Покончит ли жизнь самоубийством сын сенатора, не смирившийся с тем, что местная красавица из простой семьй предпочла честь и достойноство его деньгам? Я становлюсь тем, кого вижу. Превращаюсь в того, кому сочувствую. И когда моя тарелка пуста, я уже готов дать пощечину злодейке, пытающейся испортить личную жизнь телевизионного меня. Я торжественно совершаю последний глоток крепкого чая под пробегающие на экране титры. Я отношу посуду на кухню и складываю ее в раковине и звуковым фоном для меня служит вентилятор системы охлаждения компьютера. Еще один приятель, который вытягивает меня из моей квартиры, в которую я стремился с девяти утра. Я не противлюсь. Места, в которые он зовет меня намного веселее места, откуда мне хочется попасть домой. Я становлюсь бесстрашным искателем приключении в дебрях городских джунглей. Я покоряю выдуманный кем-то мир и не боюсь ответственности. Я сотни раз умираю и сотни раз оживаю снова. Я умираю от пуль уличного драг-дилера, умираю под колесами обезумевшего водителя грузовика, разбиваюсь, упав с сотого этажа несуществующего небоскреба, тону на дне виртуального океана. Я рискую своей жизнью, не чувствуя страха или сомнения. И совершать ошибки не так страшно. К полуночи мое зрение ухудшается еще на пол диоптрии. Прежде чем заснуть, я должен сделать еще несколько вещей. Я должен посмотреть кто из моих виртуальных друзей сидит онлайн и что каждый из них пишет в своих микроблогах. А затем я должен посмотреть очередной выпуск познавательной программы по Нэйшнэл джеографик. Мистические истории о цивилизации Майя, загадочные столкновения Шумеров с инопланетными существами, тайна построения пирамид в Египте. К часу ночи мое зрение ухудшается настолько, что я не вижу рекламную строку, пробегающие внизу экрана.
Но иногда случается по другому. По пути домой звонит мой мобильник и я, игнорируя правила дорожного движения, подношу телефон к уху. Ученые, которые даже не знают меня, говорят, что в этот момент температура моего мозга повышается на 1 градус по Цельсию.
Спустя 40 минут после звонка, я сижу в переполненном людьми баре. Всего лишь после нескольких дрэмов мне кажется, что меня тут нет. Я, пребывая где-то на середине пути к прострации, пытаюсь вообразить, что сигаретный дым, окружающий нас – утренний туман в джунглях амазонки. Я не знаю бывает ли он там, но сейчас это не важно. Люди вокруг меня – деревья, густые заросли, листья папоротника, свисающие лианы. Громкая музыка – шум обитателей джунглей. Звук пива, льющегося из краников в кружки – звук водопада, бурлящего неподалеку. Я не нахожу ничего общего в этих сравнениях, но прикладываю все усилия, чтобы убедить себя в их идентичности. Одинокие женщины, сидящие у стоики и потягивающие что-то из соломенных трубочек привлекают мое внимание, но я пытаюсь не выдать себя. Я смотрю на пену в своей кружке. Шум водопада не прекращается.
«Эй» вскрикивает временами мой приятель и девять глаз нашей веселой компании обращаются ко мне. Не знаю, может десятый из них, спрятанный за пиратской повязкой другого приятеля тоже устремлен на меня, но быть уверенным в чем-то в этой ситуации безрассудно.
Мне говорят: «Не сиди как бревно, девушки скучают» Я, плохо контролируя поток мыслей, представляю сидящее бревно в джунглях, окруженное тропическими растениями. И лианы скучают без меня. Я глупо улыбаюсь, пока один за другим взгляды не покидают мое измученное натянутой улыбкой лицо. «Эй, приведи парня в чувство» командует приятель и организатор сегодняшней посиделки по совместительству одной из девушек. Я просто хочу исчезнуть. Она смотрит на меня с улыбкой и подвигается ближе. Я чувствую ее дыхание на своей щеке – так близко она от меня. «Какие-то проблемы?» спрашивает она меня, и я делаю вид что не расслышал ее из-за громкой музыки. Ее глаза смотрят на меня так, как будто хотят увидеть что-то сквозь мою голову. У нее слишком яркая помада. «Расслабься, здесь все свои», она улыбается, обнажив зубы. Динамики в углу зала разрываются истошными криками заокеанского певца. «Не оставляй меня» кричит он. Я не хочу думать о том, как она выбирала свои наряды, наносила тонну краски на лицо, готовилась к сегодняшнему вечеру, будто в нем было что-то особенное. Я не хочу представлять ее в ее доме, но перед моими глазами стоит эта девушка в домашнем трико и футболке, которая говорит по телефону и выбирает себе одежду из шкафа, способную привлечь к себе внимание посетителей бара. Я сижу как бревно и хочу, чтобы кто-то опустил свой топор.
И он опускается в виде телефонного звонка, разрубающего путы, едва не сковавшие меня с этой девушкой. Я достаю телефон и выбегаю из-за стола. Мне даже кажется, что динамики в баре говорят «Нам больше некуда бежать» и я принимаю это слишком близко к сердцу.
Звонит мой начальник и говорит всякую чушь. Он говорит чушь, когда пьян. Иногда он говорит чушь, когда трезв. Так или иначе я приучил себя не вслушиваться в его слова, произносимые пятничными вечерами в мою трубку. В понедельник он не вспомнит, что я сбросил его с линии в пучину пьяного одиночества, не выслушав до конца. Скорее всего он увидит мой номер в списке набранных телефонов и будет молчать весь первый рабочий день, пытаясь понять по моему лицу и отношению к нему то, что он мне говорил в пятницу. Я буду вести себя так, будто не знаю этого. Я разочарован тем, что звонок поступил от моего начальника, так как надежды спастить от веселой компании разрушены. Мне придется вернуться к столу и строить из себя героя под взглядом девушки.
К счастью, мой уход остудил ее пыл, и когда я сажусь за стол – никто не обращает на меня внимания. Голос в динамике сменился на женский, но смысл остался примерно тем же. Я смотрю в свою тарелку, заполненную непонятно чем и мысленно покидаю этот шумный бар и чрезмерно веселую компанию. Я оказываюсь сто семьдесят пять тысяч двести оборотов стрелок часов назад и мне там очень хорошо. Детство. В нем не было ничего экстраординарного, о чем можно будет думать умирая, но в нем было ощущение свободы. Беспечность. В добавок ко всему, в нем не было пьяного шефа, скучной работы и навязчивой незнакомой девушки. Бар, в котором мы сидим, еще не был построен, литры пива не были мною выпиты и я верил, что стану кем-то больше, чем офисным планктоном.