Мы вышли покурить на 17 лет…
Михаил Елизаров
Впечатления о прочитанном
Странно как-то описывать свое впечатление о прочитанном. Можно сказать, что оно у меня еще не улеглось. Все так быстро произошло. За вечер я буквально проглотила сборник рассказов. Это то, что мне нравится: одновременно жестко, легко и воздушно. Не знаю, как это сочетается, но видимо как-то сочетается. Бывает, что получаешь ментальное удовольствие от книг, от этой я его точно получила. Книга в духе Юза Алешковского, Давлатова, Ерофеева, в общем, в моем вкусе. Конечно, мат представлен не в таком количестве и качестве, но все же, если им и пользуется автор, то делает это с изящество, легко и непринужденно. Каждый рассказ как будто окунает в особую атмосферу. Через несколько емких фраз ты уже там, например, через эти фразы, в Берлине:
«Берлинская зима выглядит как харьковская пасмурная осень. Нет, конечно же, случается, что и в Берлине выпадает снег, тогда немцы бормочут: «Eto zhe, bljat, kakaja-to Sibir», но в целом мягкая там зима, с утренним инеем и вечнозеленой травой…»(рассказ «Готланд»)
Герой из рассказа «Кэптен Морган» представлен так :
«В Москве Олег Григорьевич шесть лет. Если бы спросили его былые институтские товарищи: — Чем вообще по жизни занят, Олежа? — он бы огляделся с изумлением и испугом, точно ребенок, проснувшийся в лесу, и шепотом признался: — А хер его знает. Ничем, наверное.»
Его девиз по жизни: выигранный бой – это несостоявшийся бой. По этой версии он – абсолютный чемпион, а по обычным понятиям задрот и лузер. Подруга его тоже весьма своеобразна, сварлива и расчетлива.
«Ты мне за полгода хоть бы букет сраный принес! Коробку подарил конфет!..
— Я приносил…
— Что ты приносил?! Мочу ты приносил и брызгал ей на стульчак! Олег! — грозно, с отчаянием. — Я — женщина! Ты это понимаешь?! Обычная женщина! Земная! Я хочу, чтоб обо мне заботились! Чтоб летом на море отвезли! Зимой, блядь, шубу купили!..»
Жаловаться своему другу она не разрешает категорически:
«— Жаловаться — это не по адресу, Олежек! Это вон туда, это — на хуй! — Полина Робертовна указывает пальцем на дверь, подразумевая подъезд, улицу, метро и так далее, до самих Печатников. — Я тебе сопли вытирать не нанималась! Хули ты меня прям с порога грузишь?! Зайти не успел, а уже наготове шаечка с говном. Олег, дорогой! У меня своих проблем выше крыши!.. — голос сорванный, хриплый. Ощущение, что не говорит, а кричит.»
Все характеры выписаны так, что они словно живые предстают перед нами только что не в плоти и крови. Обычные люди в обычных и не совсем ситуациях, во всяком случае, в реальных ситуациях, совершают обычные поступки, в основном явно не героического плана. Сплошная «Жили-были дед да бабица и была у них сетка рабица», если использовать метафору автора. Нам заявлено, что все герои вымышлены и в книге нет ни слова правды. Но почему-то кажется, что автор писал главного героя, который проходит почти через всю книгу с себя. Может потому, что фамилия у главного героя такая же как и самого автора – Елизаров?
Почти все события происходят в 90-х годах. От нашего времени минус 17 лет. И как-то по-другому это время описывается, нет клише «лихих» 90-х. Идет сочетание какой-то даже интеллигентности, нет, лучше сказать интеллектуальности с лихостью самого времени. Кто-то ломается, кто-то теряет себя, а кто-то проходит, обретя к своим качествам какие-то новые, может не присущие ему ранее черты. Мне нравится, что это рассказы, объединенные одним героем. Небольшой сюжет начинается и заканчивается, не утомляя огромным объемом. Персонажи столь самобытны, что сразу врезаются в память. Чего стоит, например, Вадик из рассказа «Дом», гуляка и выпивоха, который совершенно не озабочен своей жизнью, но абсолютно предан своему другу, выручая его из раза в раз из самых разных жизненных ситуаций. Выражается он тоже своеобразно:
«Я помню поездку в Непал!.. И гул самолетной турбины!.. Я с трапа случайно упал!.. На потные липкие спины!.. Втроем поднимали мое!.. Внезапно ослабшее тело!.. И только стюард молодой!.. Шепнул мне: «С прилетом, брателло!..» Я раньше в Крыму отдыхал!.. И не был ни разу на Гоа!.. Весь год я, как сука, бухал!.. И мне захотелось другова!..»
Другой рассказ «Берлин-трип. Спасибо, что живой» очень красочно описывает «приход» у главного героя, после того, как он случайно, по причине голода, съел больше требуемого печенек с травкой.
«Мелко содрогался, пульсировал живот. Вдруг показалось, что к губе прилип навязчивый кусочек сырого теста. Я попытался его снять, но пальцы потеряли всякое родство со мной, точно я отсидел их. Чужая рука пощупала губу. Да и самой губы уже не было — вместо нее торчал какой-то пористый мягкий нарост.»
Далее начинается психоделика, страхи, приходящие один за другим и все-такое. Когда все заканчивается, то на ум главному действующему лицу даже приходит стихотворение:
«Мой первый трип был мексиканский гриб,
Второй мой трип — печение с гашишем.
Ребята, напишите мне письмо!
— Не бзди, братуха, завтра же напишем!..»
Неудачная любовь и совершенно страшная во всех смыслах новая знакомая, прилипчивая как банный лист предстает перед нами в рассказе «Маша». Виртуальное знакомство и все такое: « Машенька, позвольте, Машенька, снимите, Машенька, раздвиньте…» и в итоге, фантазии разбиваются о суровую действительность.
«Если допустить, что Машины зубы были напечатаны в таймс нью роман кегль двенадцать, то два заглавных ее резца были восемнадцатой верданой. К зубам у Маши оказалось бесполое лицо горбуна — привидение из моей давней бумажной фантазии. Она была похожа на скрипача, на мальчика-калеку с волосами провинциального Башмета — редкое сальное каре до плеч. Верхняя губа, как гусарская баллада: ме-ня-зо-вут-юн-цом-без-у-сым, без-ос-но-ва-тель-но-зо-вут!.. Угреватый, будто наперченный нос. Покрасневший, в шелухе лоб. Обметанные белым губы, точно она, как пугливая троечница, у доски поедала мел. Вывихнутые вздернутые плечи — помнишь, я сочинял тебе: «И вывихнуто плечико у бедного разведчика…»»
При прочтении хотелось просто физически, чтобы это наваждение в лице Маши закончилось, неудобство передавалось так, что от бестактности просто передергивало.
В другом рассказе «Паяцы» описан опыт адъюлтера и прочитав его, тоже оказываешься там, на песке, у моря с желанием секса.
«Мы изнывали. Вадим Рубенович погружался в пучину, я стремительно приникал к Марине Александровне, коротко впивался губами в ее крошечную грудь, точно не целовал, а клевал. Или же мы жадно схлестывались солеными горячими языками — ровно на протяженность вдоха Вадима Рубеновича, едва успевая отпрянуть друг от друга, прежде чем над водой блеснет на солнце стекло его маски. Каждый такой рваный поцелуй распахивал глиняный кокон в моем паху, выдавая меня с потрохами…»
Некоторые рассказы зацепили меньше или вообще не зацепили, но это лично меня. Общее впечатление: Слава Богу, хоть что-то в этой книжной массе можно читать и мне.