После такой нежности ей хотелось остаться с ним. Надолго.
Не выключать будильник, не проверять уведомления, не одевать скомканное платье.
Не хотелось, чтобы ее усаживали в такси, наспех целовали, просили написать.
Хотелось обратного.
Остаться с ним. Надолго.
Но когда звонил первый будильник, вся эта машина со скрипом заводилась.
Он собирался за 15 минут. Брызгал на себя Versace. Выбирал галстук. Брюки. Пиджак. Обувь.
Потом будет долгий рабочий день.
Они будут периодически списываться, он будет спрашивать, как идут дела. Каждое его сообщение она будет шептать по строчкам. И будет шептать больше того, что он сказал.
Когда он пишет «как идет твой день», она шепчет:
Как идет твой день, жаным, а я так дико по тебе скучаю, и эта моя работа не дает мне тебе писать чаще. Но ты знай, я ставлю музыку, чтобы подумать о тебе. Я пишу отчет, и думаю о тебе. Я иду на совещание, и ты перед глазами.
Когда он пишет «Иду на обед. Приятного аппетита», она нашептывает:
Скоро обед и я выезжаю к тебе. В такую жару мы найдем место в тени, и закажем самой холодной окрошки с квасом. Жду не дождусь.
А когда он ничего не пишет, она пишет за него сама:
Боже, где ты и как ты? Я зашел к друзьям покурить кальян. Совсем чуть-чуть посижу, и сразу к тебе. Ты только не усни, чудо мое.
В ожиданиях такого сообщения она ковыряет арбуз. Читает Ремарка. Засыпает. Просыпается и снова ждет.
И вдруг двадцать пятый кадр - скоро он уедет за несколько морей.
Это будет год, а может больше.
Но мы прорвемся. А может, нет.
***
В утро перед такси, он сказал, что уезжает через 2 недели. Погуляет с друзьями, коллегами, побудет с семьей. Да, и с ней. В общем, будет весело.
Посадил в такси. Махнул рукой.
«А парень то рукой так махнул, будто говорит «уфф, избавился». [Громко засмеялся таксист]
Радио: I’m bulletproof. Nothing to lose. Far away. Far away
Смс от него: «Такая шикарная погода на улице, супер!»
Без сил что-то выдумывать, она начала писать, что есть:
Твой отъезд для меня как святое табу. Я боюсь о нем говорить, потому что не хочу знать об этом. И говорить о нем я могу только с грустью.
Для тебя твой отъезд – план мероприятий.
И я в нем – столбец. Ты отметишь меня галочкой. И улетишь.
Ты не будешь трепетать. Руки твои не будут тянуться к сигаретам. К телефону. Не тебе бродить на пару с мусорными голубями. Ты будешь легкоатлетом бегать по парку. Впитывать новую культуру. Страны. Легенды. Имена.
И я буду очень радоваться за тебя.
Я уже радуюсь за тебя.
Но говорить об этом отъезде в двух шагах от такси – это забрасывать меня камнями.
И следом писать про погоду – засыпать мои легкие песком.
***
И снова была нежность.
Звонил первый будильник. Потом десятый.
Они соскакивали, взлохмаченные, одевали галстуки-платья, ловили такси.
Названивал его шеф. Приезжала ее шефинья.
Таинство, что творилось между ними, сворачивалось самобранкой и летело к чертям.
Он желал ей приятного аппетита между двумя документами ворд.
Она разводила бардак на рабочем столе и выпрашивала у него нежности.
Вечером увидимся - отрезал он.
Увидимся, вздыхала она.
***
Она подозревала эти отношения в континентальном непонимании.
В них была дыра.
Заброшенный ребенок, который жил в ней и требовал постоянного лелеяния.
И успокоенный, смиренный, деловой, практичный, скупой - он.
Они никак не уживались.
Но ей никогда не было так тепло, как с ним.
А он иногда называл ее «любимой».
***