Она никогда не улыбалась. Я часто наблюдал за ней со стороны, в полусвете старинных ламп старой кофейни, в лабиринтах развешенных штор, столиков и снующих официантов. Она не была грустной или несчастной, даже наоборот очень веселая, радостная и живая, правда только глазами…просто не улыбалась. Хотя, что может быть сложного в том, чтобы немного напрячь лицевые мышцы, обнажив жемчужные зубки. Она любила искренность: лучше уж так чем врать – слышал я краем уха, когда в очередной раз сидел за соседним столиком. На ее лице не было этой тысячелетней грусти, обремененности горем как у нынешней молодежи, страдающей в своих блогах на показ. Молодежи сменившей кепки и широкие штаны на грусть недопонимания и жалость к самим себе.
- Надь, ну чего тебе не хватает? – не выдержала ее подруга. Надежда…я даже немного рассмеялся. Вот она “надежда”, неунывающая, радостная и вечно живая...только не улыбающаяся. Для полноты картины за столиком не хватало девушек с именами Вера и Любовь. Верка была бы такой же веселой, радостной, улыбающейся и светящейся, смех бы разливался по кофейне, вызывая негодующие взгляды посетителей. А вот Любка была бы такой печальной, что даже желтизна ламп не помогла бы высветить серость печали на ее лице, лишь отражалась бы в ее вечно влажных глазах.
Я стал приходить в кофейню не столько за ароматным капучино и свежими круасанами (после серого рабочего дня такая яркая палитра из запахов, вкусов и визуальных цветов - самое то), сколько для того, чтобы посмотреть на нее, на “надежду”. То в шумной компании, то в одиночестве, она что-то рисовала, писала или просто слушала музыку, а я пытался поймать ее на хотя бы маленьком уголке улыбки. Со временем мы стали просто смотреть друг на друга. Кофе стыл, ее компания что-то шумно обсуждала, громко смеясь, люди потихоньку расходились, яркий свет менялся полумраком отдающим желтизной, а мы все сидели и наблюдали. Она иногда отвлекалась, что-то зарисовывая и снова возвращалась на линию взгляда.
Она улыбнулась лишь однажды, вот только я пропустил этот момент. В тот день мне было плохо, я скатился до жалости к себе, оправдывая свои проступки. Я был так занят самобичеванием, что даже не замечал ее. Улыбающуюся, но почему-то печальную. Глаза были словно погасшими угольками. Неужели я казался настолько жалким? Она подошла ко мне, села рядом и положила руку на мое дрожащее, то ли от усталости, то ли от злости на самого себя, плечо. Мы болтали всю ночь. Вот только она больше не улыбалась, ни в этот день, ни в день свадьбы, ни в день рождения дочери. Она не была грустной или несчастной, даже наоборот очень веселая, радостная и живая, правда только глазами…просто не улыбалась.