С той встречи прошло года два, она изменилась, изменения были не в ее пользу, по крайней мере, я пришел к такому выводу.
Порой мы с трудом вспоминаем, что съели за обедом, я с трудом вспоминаю все, память ни к черту.
А разговор с этой девочкой так ярко всплыл, словно и не было этих 680 дней, да я считал, сколько прошло времени с нашей последней (уже нет) встречи. Сегодня по приходу, сожгу все тетради, не люблю хранить то, что уже осталось позади, мне не нужно хранить ее старую, сегодня я видел другую Альму. Ту, которую буду хранить еще Бог весть сколько.
Июнь не томил нас, сжалившись, он решил прожить себя со мной и Алей. Время близилось к утру, а мы еще даже не ложились, вероятно, выпитое кипело внутри. Я делал последнюю затяжку, спросите, как все помню, так это проще простого, привычка акцентировать внимание на последней затяжке, таким образом, я продлеваю иллюзию удовольствия. Я уже хотел позвать ее в дом, как она заговорила.
-Я любила своего отца, но не так, как ты любишь своего и не так, как я люблю мать, тут была другая любовь. Любовь в отвращение или отвращение в любви, я пока не разобралась, но что-то одно имело место.
Я почти не помню его, по мне так он провел большую часть нашей с ним жизни в реабилитационных клиниках, а под конец попал в тюрьму, здесь наши пути и разошлись. Нет, мы виделись после, но мы не были больше семьей. Семья, а что это такое?! Сегодня семья-это мы, двое, мирно разговаривающих и любящих друг друга людей. Завтра ее не будет, она перейдет к кому-то другому.
Мама говорила, что на выходных она забирала его, и мы были вместе, а я не помню этого, вероятно я плохая дочь.
Возвращаясь туда, я вижу один поход в кино, когда я попробовала «его мороженное» , оно теперь всегда будет его, и все таки он оставил отпечаток после себя, отпечаток во мне в виде мороженного.
Мы не были близки, хотя были похожи, в постоянных ссорах мы находили приют, приют отца и дочери.
Бывало он звал меня к себе на диван, любил же он, однако свой диван, он и ел только в зале, видно есть в кухне не позволяла королевская кровь, он звал меня, протягивая руки. Доча, Аля-так вот он и обращался, просил обнять его, а я не могла. Когда я ложилась с ним, уткнувшись носом в его татуировки, я не чувствовала отца, а чувствовала мужика, чужого и очень холодного.
В голове крутились сотни мыслей, были и такие, за которые я ненавидела себя. Казалось, что вот-вот и он начнет приставать ко мне, нет, никогда не было и намека на это, он любил меня, как часть себя, он видел во мне себя.
А я видела чужого человека, человека с улицы, мужчину, который просит его обнять. Чувство самосохранения дает сигнал на чужих тебе людей, мой сигнал был он. Но одно осознание подобных мыслей заставляли меня ненавидеть себя, делали меня грязной.
Отец был умным человеком, начитанным, наркотики не сгубили его, он сгубил себя сам, они лишь были мостом в другой, уже намеченный им мир. Не они, так алкоголь, не алкоголь, так проституция, соблазнов много, а он один. *
Здесь она ухмыльнулась и прижала коленки к груди. Я хотел попросить ее остановиться, но не имел этого права, я не имею права на эту девочку и она продолжала.
-Не помню, зачем я пошла к нему в комнату, может быть, во мне проснулась его дочь. Оказалось, я попала в самое пекло, он занимался сексом с какой-то бабой, а я стояла и понимала, что этот человек не мой отец. Как он тогда закричал… я захлопнула дверь и убежала в ванную комнату, где еще в течение получаса лила по нему слезы.
Так не должно быть, детям не нужно видеть, как их родители занимаются сексом, более того, если они уже не родители. Я ненавидела его, первый раз я хотела быть его ребенком, хотела пустить его в свой мир и он снова все испортил.
Было еще, что он мог попросить потерять ему спину или же вытащить соринку из глаза, но я не могла позволить себе дотрагиваться до чужого мне человека.
Чужого, кто был, как две капли воды вылетая, я.
Сейчас его нет, но мои слова не могут быть прощением, я помню и помню отчетливо и пока то, что я говорю тебе не уйдет, я не забуду.*
Вот и раскрылась та, кого считали черствой. Я подошел и поцеловал ее в голову, я был ее отцом и другом, я был ее семьей на сегодня. ( на то сегодня)
Другой, вот кем она была, грустные глаза всегда улыбались, умение держаться, надменность, скрывающая одиночество и тот кусок жизни, который она сумела спрятать тогда и спрятала сейчас. Альма стала женщиной, обычной смеющейся женщиной, женщиной, у которой отобрали секрет. Секрет, где была вся она.
Но я не прекращу считать дни с наших встреч, я увижу ее снова, мою Алю с печальными глазами и той напускной надменностью. Увижу и уже никогда не отпущу.