Я проснулся и спросил легкое:
— Какое же ты легкое, когда такое тяжелое?
«Не тяжелее сердца, — оно могло бы ответить, — И не легче головы».
Потом вдруг начало трясти. Пол вообразил себя палубой. И хотя землетрясение было совсем легким, легче легкого, головы и сердца, почему-то все трое, когда их тряхнуло, трухнули.
Не то, чтобы я испугался, просто ёкнули мои любимые органы, будто бабочки в животе попросились наружу. Я понял, что совершенно не готов что-то делать. Вспомнил про ванную, в которой топиться, и дубовые столы, по которым стучать. Вспомнил, как люди в панике выбегают на улицу и толпятся. Сам я в тот миг мог только судорожно перебирать слова. Если бы каждое оказалось на вес золото, я бы размозжил ими голову.
Тем временем, трясти перестало, и мысли снова пришли в себя. Солнышко светило, поодаль что-то горело, на горизонте белыми труселями развешивались паруса. Самый обыкновенный день.
Я добрался до кухни, достал кастрюлю из холодильника, поставил на плиту, подождал, помешал: в болотно-зелёном супе барахтались, корчась от кипения, фрикадельки. Пахло чем-то прокисшим. Я обратился к супу:
— Что же ты и ночи не продержался, скис?
Суп мог бы заметить обо мне то же самое.