Недавно мне удалось побывать на закрытом показе нового фильма Ермека Турсунова «Шал».
Я, как, наверное, многие из вас, начинаю смотреть любой свежий отечественный фильм с парадоксальным ожиданием, замешанном на предубеждении, и одновременно надежде (ради будущего). Подавляющее большинство местных картин выработало во мне некий стадный инстинкт, который не позволяет оценивать кино по гамбургскому счету. Уже набран целый кейс контрольных точек, на которые опирается мозг при анализе доморощенных фильмов.
Как правило, это: «для нас нормально», «по сравнению с остальным», «на фоне других местных картин», «если сравнивать с тем-то и тем», ну и так далее. Причем это теги высшего звена, а остальные крутятся вообще в зоне лексики из арсенала раннего Лимонова. С таким же чувством я пошел и на «Шала». Хотя, разумеется, знал, что Ермек откровенную гадость не снимет (ради будущего). Но рефлексы, как ни крути, сильнее аналитических способностей.
Ну что, могу сказать, что «Шал» разломал все стереотипы, сложил в кучу, сжег, и потом поплясал на куче пепла. Это мощнейшее кино. Основанный на «Старике и море» Хемингуэя сценарий фильма — образец драматургии высочайшего класса.
Экспозиция, на мой субъективный взгляд, затянута, но примерно со второй трети фильма начинается международный фестиваль эмоций, чувств и переживаний. Все, что можно прочитать в в книжках по драматургии — чувство сопереживания, бреши в монтажных фразах между ожидаемым и получаемым, развитие событий, мотивации — все это есть в «Шале», и все скомпоновано на удивление ладно. Я сейчас, наверное, чересчур углубился в методологический разбор, но это лишь для того, чтобы подчеркнуть драматургический профессионализм сценарной основы.
Роден говорил, что нет ничего хуже для искусства, чем художник, не владеющий ремеслом, и ремесленник, не врубающийся в творчество. С ремеслом у Турсунова все в порядке — и уникальность его для нашей почвы в том, что оно, это турсуновское ремесло, не идет вразрез с турсуновским искусством. Ермек чем-то схож с Клинтом Иствудом и Беном Аффлеком — я говорю не об известности, а о кинематографической манере относительно местной культурной традиции. Не случайно, наверное, в качестве точки отсчета был взят именно Хемингуэй — простой, суровый, существующий в пространстве рубленых фраз и скуластых характеров уроженец плодородных земель.
Турсунов времен «Шала» - такой же почвенник, питающийся не музыкой сфер, а соком земли. И кино у него получилось основательное, земное. Казахское не по форме, но по духу (жер-ана, ұл-бала). Хотя и кинематографическая манера тождественна создаваемому образу — съемка в статике, декорации, никаких подвижных камер и эффекта мокьюментари. Я не буду писать, о чем фильм - такая постановка вопроса в данном случае мне кажется в принципе неуместной, поскольку ассоциативный ряд должен неизбежно дополниться вопросами «О чем мой отец?», «О чем аул?» и «О чем Родина?». Могу лишь сказать, что фильм, конечно, в первую очередь об Ермеке Турсунове, и портретное сходство героя-мальчика с режиссером неумолимо свидетельствует в пользу этой теории.
Хотя снимал Ермек, разумеется, вовсе не для себя, - ради всех нас. Ради будущего.