Алиса в стране чудес? Нет. Это я в стране чудес…
Лечу на своем Байшубаре. Темные тучи нагоняют меня. Поднимается безумный ветер, в вихре этого танца заколдованно кружатся листья. Уже пахнет дождем. Черное небо в страшном оскале разразило грозу прямо над головой. Тополиный пух в водовороте этой стихии, словно великое сопротивление, несется прямо на меня, застилает глаза.
Впереди горы. Голубое небо еще не окутано этой чернотой. Солнце золотом осыпает снежные вершины. «Быстрей, мой Байшубар, быстрей!» Мы мчимся к этому светлому огоньку. Могучие деревья, испуганно шелестя своими изумрудами, сплотившись, выстроили лабиринт. Зачарованный лес. Дороги не видно. Назад пути нет - мрак пробирается за нами по пятам. Байшубар осторожно ступает. В шелесте слышны голоса, «Прочь, прочь» - нас гонят. «Байшубар, не подведи». И, словно, услышав мой тайный призыв, стремглав бежит по невидимому следу. Крылья у него за спиной. Растворился изумрудный лес. Нас охватила белая мгла.
Не могу открыть глаза, белизна слепит. Совсем недавно, глаза могли разглядеть каждое очертание в темноте, а сейчас, ты как «незрячий странник».
Позади – деревья раскачивались в такт сердитому ветру.
Впереди – зеленым ковром растелилось поле.
Страшно было оглянуться. В детстве возле нашего старого домика вдоль речки, словно на страже, стояли гиганты-тополя. И в непогоду, раскачиваясь, они издавали скрип. Всегда хотелось убежать, казалось, что они хотят приземлиться на крышу нашей избушки. Так и сейчас, за спиной как-будто ощущала их шелестящее дыхание, протягивающие свои ветки и пытающиеся ухватить меня и Байшубара. Тучи спустились низко, летели по небу, унесенные ветром. «А солнца не видно...» промелькнули слова из песни. Я почувствовала капли на своем лице. Мы не успеваем. Приближалась гроза. Как же далеко… Черные тучи, в виде злого дракона, сверкая молниями в глазах, пытались поглотить нас. Высокая трава колыхалась, рисуя круги в воздухе. Когда-то мне казалось, что это самое красивое зрелище – миниатюрный танец листьев на деревьях и колыхание травы в поле.
Мы кинулись в бегство. Я прильнула к шее чубарого. Оказаться в грозу на открытой местности - пугало. Байшубар несся изо всех сил. Иногда мне казалось, что мы вот-вот и упадем, но его сильные ноги нас спасали. «Мчаться стрелой, словно ветер шальной», да, это про Байшубара.
Уже мокли под дождем. Ветер поднялся настолько сильный, что высокая трава, взбунтовавшись, закрывала нам путь. Байшубар замедлил шаг. Небо готово было взорваться над нами. В детстве, чтобы мы не бегали под грозой, нам рассказывали историю о том, что по небу неторопливо на телеге едет Шопан Ата. Запряженная черная лошадь громко стучит копытами и от этого по небу волной прокатываются гром с молнией. Мы разбегались по домам, чтобы не злить дедушку Шопан. Невольно вспомнилась эта давно забытая история. Надо укрыться. Вдали я увидела дерево. Ветер, словно прочитав мои мысли, подул с другой стороны. Огромные капли летели на нас, трудно было открыть глаза. Начинался ливень. Прилагая все свои усилия, я направила Байшубара к дереву. Сорняки в поле обвивали его ноги, затрудняя движение, но чубарый не сдавался, порывистыми движениями срывал их с корнями. По мере приближения я заметила, что деревом оказался мощный карагач. Я удивилась, среди огромного пространства полей здесь он был одинок. Богатая листва шелестела, предупреждая о гостях, ищущих приюта, а могучие ветви гостеприимно зазывали странников. Мраморные тучи окутали небо. Значит, дождь еще не скоро закончится. Байшубар тихонько стоял рядом, мокрая грива запуталась, из-под его челочки не было видно этих душевно умных, сияющих глаз. Сон как-будто поджидал, пока я расстелю корпе у подножия дерева и укутаюсь в фуфайку. Глаза слипались. Нельзя было спать. Нельзя было упустить затишье, чтобы отправиться в путь. А веки словно наполнились свинцом, я не могла понять, сон ли это или явь, но к нам приближался волк.
«Ата, ата, ну расскажи еще раз». Я не раз слышала эти детские голоса…
Огромные глаза с мольбой смотрели на старца. «Абеке, им пора уже спать, да и вам надо ложиться» ворчала Шолпан аже. Абек ата тепло улыбнулся и произнес: «Как же откажешь нашим любопытным ягнятам». «Ата! Подожди!» вскрикнул Касым. «Я корпешкой еще не закрыл все дырочки» и принялся укрывать одеялом все щели. Его сестра Ажар пренебрежительно посмотрела, раскинулась на одеялах назло братишке, скрестила руки в знак того, что ей нечего бояться. Под звездным небом на джайлау стояла маленькая юрта. И в свете тусклой лампы Абек ата медленно начал рассказ о чобане Абитае.
«В том году зима выдалась суровой. Днями шел снег. Крепчал мороз. Влага спускалась с гор, тем сильнее становился холод. Бывали дни, когда из-за метелей люди не могли выйти даже во двор, чтобы набросать сена скоту и почистить сарай. Казалось, что покой ушел из этого края и жизнь останавилась. Было тяжело всем – людям, скоту и зверям, которые обитали в горах. С желтыми глазами возникая из темноты, волки спускались в низовья и завывали близ аула. Много голов тогда поел серый лютый зверь. Когда пришла весна, в сердце затеплилась надежда. Дни становились длиннее, солнце уже не было холодным, таял снег. Все было бы ничего, да вот охотники нашего аула поймали волчицу с целым выродком. Их нора находилась на опушке леса у подножия гор в небольшой пещерке под скалой. Я часто бывал в тех местах, видимо волк и волчица разместились там незадолго до рождения детенышей.
- Ата, а что стало с волчатами?
- Не знаю, Ажаржан. Волчице обвязали морду веревкой и кинули на расстерзание своре собак, чтобы отныне собака, почуяв запах волка, не убегала, а кидалась на дикого зверя. Волк видимо видел все это, и каждый раз, когда зарождалась новая луна, он спускался в низовья и завывал. Ажар начала плакать.
- Ата, а вдруг волчица не нападала на скот аула, она ведь тогда хорошая? - спросил с надеждой Касым.
- Возможно, кулыным, но такова жизнь, судьба по-своему распределяет весы справедливости. В ту весну к нам приехал молодой парнишка Абитай. Поступить в училище он не смог, родителей у него не было, а в нашем ауле жила его тетя с семьей. Вот он и приехал к ним, чтобы помочь по хозяйству. Чобаны брали его с собой, чтобы учился пасти скот. Тогда стояли теплые дни. Скот мирно пасся у опушки леса, трава здесь была более сочная. Чобаны поговаривали, что Абитай прилег у камня, чтобы погреться под солнечными лучами. Он даже и не заметил, как задремал. Он почувствовал, что что-то изменилось. Абитай открыл глаза и приподнял голову. К нему крался огромный серый волк. Мгновение и волк перепрыгнул Абитая. Тот даже не мог пошевельнуться.
- Ата, а почему он не мог шевельнуться?
- Есть такое поверье в народе Касымжан, что если волк перепрыгнет даже верблюда, то это животное уже не встанет на ноги.
- Ата, а что стало с Абитаем?
- Жизнь за жизнь, Ажар, жизнь за жизнь…
Это воспоминание возникло и разбилось на маленькие кусочки, когда я увидела серого волка, приближающегося к нам. Я не могла понять сон ли это или явь. Он был огромен, шерсть его была темно серого оттенка, не по сезону пушистая. Он бесстрашно шел ровным шагом, не прятался. Байшубар спокойно стоял у дерева. «Он должен его почувствовать, учуять его запах» мои мысли в паническом вихре крутились в голове. Я знаю, это был кошмар на яву, я не могла кричать, не могла подняться, даже шелохнуться. Время словно остановилось. Передо мной был тот самый волк. Он остановился в двух метрах от меня. Страх сковал меня и в то же время, в нем не было никакой хищности, которое присуще диким животным. Проникая взглядом до самых глубин, он стоял в своей гордой позе и смотрел на меня. Резко подул сильный ветер, и рядом с собой я услышала неистовый вой. Я очнулась. В первые секунды я ничего не могла понять. Байшубар мирно дремал стоя. Небо слегка прояснилось и солнце говорило, что уже далеко за полдень. Если бы не это видение, то я бы проспала до вечера. А путь предстоял не близкий.
На душе было тревожно. Мы очень сильно отклонились от дороги на летнее пастбище. Хоть летом дни длиннее, надо было торопиться, чтобы темнота не застала нас в дороге. В детстве Шолпан аже рассказывала, как ей одной приходилось встречать ночь в степи под звездным небом. От этой мысли волосы зашевелились на голове.
«Ата, ну, пожалуйста, мы с Байшубаром быстро вернемся, мне еще не приходилось бывать здесь, когда цветут маки», я вспомнила, как накануне вечером уговаривала дедушку, чтобы он разрешил поехать на поляну в горах. «Ажаржан, тучки нехорошие собираются, наверняка завтра будет гроза, после съездишь» отрезал он. Утром Абек ата рано встал, чтобы пригнать стадо к месту загона. Не поленившись, я встала и еще раз попробовала свою удачу. После долгих уговоров, дедушка взял с меня слово, что побыв недолго на поле, я сразу же вернусь. «И как только Абек ата отпустил меня одну» думала сейчас я. Годы наверное берут свое, когда на трон приходит ее величие Старость, доброта и наивность безраздельно властвуют. Хотя возможно это Мудрость, которая учила доверять.
Мы стали быстро собираться. Первые теплые лучи солнца застали нас в пути. Мы бывали здесь, но ата просил, чтобы я запомнила дорогу обратно. Мы поднимались в горы, местность стала меняться. Открытые поля постепенно стали переходить в лесные участки. Хоть мы и шли по краю леса, но было видно, что в некоторых местах лучи солнца даже не доходили до земли, настолько ели были высокими и листва деревьев густой. Мне стало страшно от мысли, что возвращаться придется одной, но и дедушке признаваться не хотелось. Мы дошли до огромного камня, который, по словам Абек ата, стоял уже много лет, сошедший снежной лавиной в низовья. Дедушка указал дорогу с левой стороны и сказал: «Ажарым, следуй по этой тропе, она выходит прямо на маковое поле. Не задерживайся, будет гроза. Дорогу обратно ты теперь знаешь. Доверяю тебя Всевышнему, да и чубарый тебя не подведет». Абек ата погладил по шее Байшубара, и он начал тихонько фыркать от удовольствия. Они друг друга понимали без слов, одним только взглядом, движением, интонацией в голосе. Байшубар был дорог дедушке. Он говорил, что было когда-то даже смешно смотреть, как скачет маленькая своенравная пестринка среди других жеребят.
И вот я осталась одна на этом перепутье. Так и хотелось кинуться в след дедушке и как детстве взять его за руку и сказать «Ата, я с тобой». Но чем взрослее ты становишься, тем быстрее разрастается, как сорняк, упрямство. Я слегка похлопала по шее Байшубара. Он нехотя стал медленно шагать вперед. «Какими были бы наши горы, если бы не было этой прелестной ели» размышляла я. Вдох смешанного аромата ели, горных цветов и трав - и ты уже словно плывешь в опьяняющем тумане. Тропа, как и говорил дедушка, упиралась в маковое поле. На огромном поле среди небольшого леса возникли алые огоньки.
До того дня, когда мне предстала истинная красота маков, у меня не было четкого ответа на вопрос «Какие у меня любимые цветы». Я вспомнила, чьл это было весной, в пору, когда после холодных пронизывающих ветров, солнце начинает обжигать своим теплом. Я шла на занятия, кампус нашего университета находился немного в отдалении, поэтому его окружало раздолье. Возле здания было что-то раскопано и среди этого беспорядка цвели 2 мака. Это были первые дары весны, которая радовала нас после снежной зимы. Они нежно колыхались на ветру, красивые и беззащитные.
И теперь видя их в таком количестве, так и хотелось прыгнуть в это море и поплыть, рассекая красные волны. За этим счастьем, время, магически ускорив часы, предупредило громом о приближающейся грозе. От волнения мы с Байшубаром кинулись в бегство по другой тропе.
В животе заурчало, в переживании как добраться, я не заметила, что сильно проголодалась. Я открыла свою маленькую кожаную сумку. Глядя на эту сумочку, сердце сжалось. Ее подарили мне Абек ата и Шолпан аже. Ата всегда в дорогу брал с собой небольшую сумку через плечо. В детстве я всегда с речки приносила маленькие разноцветные камни, почему то мне всегда казалось, что они имеют какую-то ценность, и клала в его сумку. Он посмеивался надо мной, когда я ковырялась и потрошила эту сумку, чтобы достать очередное свое сокровище. Ата купил сумочку, когда был в городе, а аже сделала вышивку в виде казахского орнамента. Да, воспоминания согревают. Открыв сумку, я достала лепешку и два помидора, которые мне положила Шолпан аже. Минута, и от этой лепешки остался небольшой кусочек для Байшубара. Я протянула ему лепешку, но он таращился на мою сумку, словно пытался произнести заклинание «Сим-сим, откройся!». Я всегда брала рафинад для Байшубара, и он это знал. Спрятав лепешку в кармане фуфайки, я таки дала ему его заветное лакомство. Ата злился, говоря, что я разбаловала его, поскольку он постоянно просил поощрения в виде заветных сладких кубиков. Что поделать, ему это нравилось и мне, кстати тоже. Байшубар был уже не молод, но глядя на него, так и казалось, что он еще задорный жеребенок. Пора…
Мы покидали это уютное дерево. Байшубар потихоньку поскакал рысью. Но что-то было не так. Не было ритма в его шаге. Он прихрамывал на левую ногу. Байшубар, как верный друг, упрямо шагал вперед. Остановились. Передняя его нога дрожала. Я не выдержала, обняла его за шею, и стоило закрыть глаза, как прозрачные жемчужины покатились ручьями по лицу. Он смирно стоял рядом, время шло, а я не могла успокоиться. Вдруг он потянул меня за волосы. Я ошеломленно посмотрела на него, в его взгляде было нечто живое, призывающее двигаться. Я прекрасно понимала, что сегодня мы не доберемся до пастбища, потому что надо было идти пешком. Мне было очень страшно. Безвыходно. На грани паники. Эти места были еле знакомы. В памяти всплыло, что где-то в этой местности стоял вагончик. Там останавливались местные лесорубы, рыбаки и охотники, которые бывали в этих краях и использовали его в виде ночлега. Собрав остатки сил, мы двинулись в путь. Дойти до вагончика мы должны были. Я держала его за поводок и шла рядом. Переживания захлестнули меня. Я волновалась за Байшубара, за Шолпан аже, которая наверняка сейчас не находила себе места. А ата? Когда возвратится вечером и узнает, что я еще не вернулась? «Я приду, я обязательно вернусь, но только не переживайте, пожалуйста, мои дорогие ата и аже». Я твердила это, как свою молитву, чтобы ветер донес им мои слова.
Благо мы проезжали по этим местам на УАЗе очень давно, и смутно в памяти возникала дорога. На небе кое-где проглядывали лучи солнца, от мокрой травы уже намокли ноги, да, будет нелегко. На широком поле, по которому мы шли, цвели желтые и синие цветы. Пройдя немного, в носу резко зачесалось, и я чихнула. Ох, аллергия. Я не переставая начала чихать, Байшубар удивленно смотрел и в такт моему чиханию начал фыркать. Я начала смеяться сквозь чихание и красные воспаленные глаза. Мы дошли до небольшого ручейка, после дождя они, как подснежники, появились по всей поляне. Мы подошли к ручью, вода бурлила из-под земли. Папа, как-то рассказывал, что в этих местах источники имеют целебное свойство. Ледяная вода источника помогала при боле в горле. Действительно «Клин, клином вышибают» промелькнуло в голове. Я переживала за Пестринку, которая стояла передо мной. Глубоко надеялась, что ушиб ноги незначителен и боялась, что эта дорога может ему навредить. Вода была холодной, утоляющей жажду и как будто даже сытной.
- Ажарым, у тебя очень горячие руки,- твердила аже, когда она мыла мне руки в детстве.
- Дай Аллах, это у тебя останется.
- А что будет, если останется? - спрашивала я, бегая вдогонку за ней.
- Ты сможешь помочь многим людям, - говорила она улыбаясь.
Вспомнив это, я посмотрела на больную ногу Байшубара. А может попробовать? Нет, это уже было безрассудством. Если я получу еще копытом от Байшубара, то это будет полный финиш.
Мы очень долго шли. Вдалеке я увидела два памятника. Я начала припоминать, как мне ата рассказывал про егеря Болата и его супругу Бахыт. Это произошло очень давно. Тогда ата и аже были еще молодыми. Когда ата рассказывал о Бахыт, мудрая аже начинала молча злиться. Даже спустя столько лет, аже задевала память о ней. Бахыт была самой видной девушкой в колхозе.
«Многие молодые мужчины просились к ней в мужья» поглаживая свои седые усы и вспоминая то время, поговаривал с грустью ата. «Но она полюбила молчаливого Болата, которого назначили егерем в ту пору. Они уехали в дом лесника, который стоял у подножия гор. Ветер не доносил от них никаких вестей. Так прошел не один год. Однажды при обходе приграничной местности исчез солдат. На заставе был переполох, ведь граница с Китаем-то совсем рядом. Днями и ночами искали человечка. Ни следа, ни вещей, ничего не было, как будто взял и испарился. Тогда-то и попросили помощи Болата, они решили идти на поиски в горы, а егерь знал все тропы этого края. Была весна, а снега в эту пору постоянно сходят, вот и не уберегли Болата и отряд молодых ребят. Их накрыла лавина, а потом сразу начались последние метели, поэтому их тела нашли только через месяц с небольшим. А исчезнувший солдат так и не нашелся. Болат при жизни очень любил место, где заканчивается лесной участок, и раскрываются бескрайние поля, там же был виден Кан-Тау (Хан-Тенгри). Бахыт похоронила его там. После, она слегла от горя. Детей у них не было. Обратно в колхоз ее увезли родственники. Она долго болела, а потом лишилась рассудка. Незадолго до своей смерти, она пришла в себя, хорошо себя чувствовала, разговаривала со всеми и тогда попросила, чтобы ее похоронили возле ее мужа. Будучи такой молодой, она ненадолго его пережила, на второй год после его смерти ее не стало». Проезжая мимо памятников, Абек ата всегда брал омовение у ручейка поблизости и читал 1 раз суру Фатиха и 7 раз суру Ихлас. В этих местах редко бывали люди, да и те, кто проезжали мимо не знали историю Болата и Бахыт. Я не могла пройти мимо, и также как делал это ата, я взяла омовение и прочитала суры.
С поникшими головами мы шли вперед. Голубое небо раскрывало руками хмурые тучи. Солнце стало потихоньку скрываться за горизонт. После городской суеты было страшно и непривычно оказаться в этой дикой тишине. Маленькие птички вовсю щебетали после дождя, но кое-где были слышны незнакомые звуки. Суслики наблюдали за нашим шествием, стоило сделать шаг к ним навстречу, как они с ужасом прыгали в свои норы. Было уже прохладно, чем дальше мы уходили по тропе в лес, тем мрачнее он становился. Я была на грани отчаяния. Мне хотелось даже не плакать, а выть от безысходности. И в то же время, проглотив свой язык, я шла очень тихо, еле касаясь земли, из страха привлечь внимание в этой глуши. Стоило Байшубару навострить уши, как сердце уходило в пятки. Мысли кружили в вальсе сомнений. А вдруг этого вагончика уже и нет? А может, надо было остаться у карагача? Вопросы рождались с молниеносной скоростью. На небе появилась первая звезда. Солнце завершило свой круговорот, Луна теперь была в полете. Я спешила, казалось, что уже близко. И действительно, за маленьким поворотом вдоль тропы, была небольшая открытая местность, где стояло наше убежище. Деревья и ели окружали эту поляну. Был слышан шум бурлящей воды, горная река была невдалеке. Возле вагончика были небольшие камни по кругу и пепел по центру, видимо, здесь разжигали костер в свое время. Вагончик был из дерева, целлофан был прибит изнутри на окнах, он был весь разорван. В руках у меня была зажигалка. Абек ата всегда наставлял держать в сумке зеркало, раскладной нож и спички. И сейчас я радовалась самой себе за свое послушание. Было страшно заходить внутрь, я лихорадочно думала и уговаривала себя, что мне надо войти. Страх и темнота рисовали разные ужасающие картины, хотелось бежать отсюда, и я сделала уже шаг назад. Как вдруг что-то схватило сзади за ворот моей фуфайки. Сердце словно остановилось, и я закричала.
Кто это мог быть? Ну, конечно же, Байшубар. Меня охватила ярость, и в то же время было какое-то облегчение. Страх испарился. Я только и могла злостно сверлить его глазами. Я чиркнула зажигалкой и тихонько открыла дверь. Убранство вагончика состояло из печи, стола и скамьи, которые были прибиты к полу. В центре висела лампа, и в резервуаре было немного керосина, возле печи стояли паленья дров, предыдущие гости были очень предусмотрительными, а значит - крупно повезло. Мне не хотелось оставлять Байшубара, и я то и дело подходила к окну, чтобы взглянуть на него. Он нажевался травы, а потом мирно отдыхал. Горная прохлада дала о себе знать, становилось холодно. Быстро выбежав, я пыталась в темноте набрать хоть какие-нибудь сучки деревьев, но они были все сырые. И вместо жаркого огня в вагончике стоял серый дым. У меня опустились руки. Была такая усталость, я села в углу возле окна, чтобы перевести дух. Подул ветерок, лампа начала потихоньку раскачиваться. И в этом легком скрипе как-будто была слышна песня «Рано ты ушла, сестра».
Это песня о Наркыз.
Разгоралось пламя. Шолпан аже кидала маленькие веточки в огонь. Мы сидели возле нашей юрты, было прохладное утро, легкий туман окутывал горы, и жар от огонька был тем более приятен. Вдруг подбежал Касым, и начал бегать по кругу, брызгаясь водой из черпака. За ним следом приловчился и Алыпсок, огромный пес светло-коричневого окраса, которому было уже около 8 лет. Касым так и пускал брызги в маленький костер, и чтобы огонь уж совсем не потух, я подставила ему подножку, когда он пробегал мимо. Касым так внезапно упал, что Алыпсок налетел на него сзади. Он злился, смеялся и плакал, а Алыпсок слизывал слезы с его лица. Шолпан аже посмотрела на меня и неодобрительно покачала головой, взяла его на руки и стала тихо напевать песню. Мы тогда впервые услышали о Наркыз. О девушке с именем одногорбого верблюда. Она была единственной дочерью барымтача Кангожи, который совершал набеги и под покровом темных ночей угонял скот со своими 6 сыновьями. В те далекие времена вся степь трепещала и не было на него управы. Тогда и отправили военный отряд для их поимки, который настиг их в одном из аулов. Кангожу и его сыновей отправили в ссылку, в края, где ездят на собаках. Сын султана, Жайнак, пытался помочь семье Наркыз, но уже было поздно. Одинокая Наркыз вернулась в дом, куда ее сосватали еще в детстве, ей не хотелось нарушать благословение отца. Она сносила ругательства и побои своего мужа, даже несмотря на то, что однажды во время спора родичей услышала, как ее мужа укоряют младшим братом, который на самом деле оказался его родным сыном. Наркыз терпела. Потом тайно вернулся Ескара, ее старший брат, которому удалось сбежать и после долгих скитаний найти дорогу в родные края. Отец и братья сгинули, ее муж, узнав о возвращении Ескары, дабы не вызвать гнев властей, хотел его изловить и сдать, а Ескара горел желанием отомстить султану, который донес властям на их поимку, отобрав жизнь у единственного сына. Побеги мести зрели, она смотрела на него и убеждалась – Ескара не может успокоиться. Она не могла позволить брату убить ее любимого Жайнака, который так старался помочь ей. Чем дольше здесь задерживался Ескара, тем быстрее его могли схватить. И чувство безысходности овладевали ею все больше и больше. Однажды ночью Наркыз и Ескара сидели у озера, смотрели, как лунная дорожка начинала свой путь по водной глади, вспоминали далекое детство. Ескара мирно задремал, теперь его не разбудит даже гром неба, и Наркыз с грустью подумала «Пора». Она сняла свой билезик (браслет), единственная вещь, которая осталась в память о матери и положила в руку брата. В их семье так повелось, что билезик матери означал «перемирие, прощение». В детстве, когда старшие братья начинали перебранку, Наркыз отдавала билезик наиболее разгорячившемуся в споре, принуждая к миру и целостности семьи. Так и на этот раз. Не оглядываясь, еле сдерживая рыдания, Наркыз прыгнула в воду со скалы. На утро, Ескара обнаружил билезик, сердце защимило. Он кинулся к аулу и уже издали услышал, как причитают женщины. Только темной ночью он смог пробраться к телу Наркыз. Он надел билезик на ее руку. Слезы утраты и горечи текли по лицу. Он все понял…