Yvision.kzYvision.kz
kk
Разное
Разное
399 773 постов41 подписчиков
Всяко-разно
0
04:43, 27 июля 2011

Национальная идея: к вопросу о национальном единстве. Нуров Канат Ильич

Нуров Канат Ильич

 

Президент

Научно-Образовательного Фонда «Аспандау»

 

Эта статья носит публицистический характер, не претендует на ввод и пересмотр научных традиционных понятий этнологии и является личной гражданской позицией. В основном она вызвана демаршем оппозиции по правительственной доктрине национального единства. Цель автора – препятствовать перерастанию национал патриотизма в национализм, т.к. национализм, как и любая этнократия и шовинизм, в современном мире обречен на прозябание и не имеет будущего…

 

Национальная идея:

к вопросу о национальном единстве.

 

Чтобы разобраться в тупике дискуссий о национальной идее следует для начала разобрать относящиеся к ней понятия: этнос, род, племя, народность, национальность, нация, государство и, наконец, народ. И чтобы не уйти при этом в дебри фундаментальных научных проблем определения и систематизации этих терминов ограничимся лишь предметом организационной науки, т.е. конкретно-практическими вопросами управления.

 

Если попытаться кратко ввести их иерархию, то получается, что этнос это любая социальная общность, связанная сознанием единства своего историко-культурного быта. В первую очередь, этносом уже может быть просто род, как кровно-родственная группа людей, далее племя – как совокупность различных родов, далее народность – как особо большое племя или союз племён, далее национальность – как совокупность народностей, далее нация – как совокупность национальностей, объединённых государством. Представленная цепочка условна, так как основана на выделении уже сложившихся смыслов их употребления и на посылке того, что возникновение и развитие народов мира имеет динамическую, а потому сложно определимую природу. Например, не исключено, что нация и даже государство может положить начало новому этносу.

 

Государство - это публично выделенный аппарат управления общественно необходимыми функциями на административно обособленной территории. Государство, вопреки всеобщему бытовому стереотипу восприятия, нельзя считать этносом, поскольку государство даже в конкретном виде доминирующей правящей группы людей лишь представляет социальную общность, но не является ею. Оно лишь механизм её административного обособления и устройства.

 

Народ - это совокупность населения. Хоть слово «народ» и есть буквальный перевод термина «этнос», лучше  не отождествлять его с этносом, так как это его бытовой синоним и понятие населения шире понятия этноса. При этом население, как правило, связано единой территорией, в отличие от этноса.

 

Начнём с понятия этнос как наиболее наукообразного. Буквальный перевод с древне-греческого означает «народ». Уже здесь начинается существенная путаница, так как термин «народ» обще употребим и слишком многозначен (его духовное значение мы обсудим в последнюю очередь). В узком же, более строгом смысле этнос должен означать «народность», одним словом - всё, что связано с национальностью как принадлежностью к определённой исторически сложившейся культуре быта. Национальность, в этом смысле означает этническую принадлежность, хотя зачастую слово «национальность» необоснованно употребляют в качестве гражданской принадлежности, чтобы подчеркнуть политический и объединяющий, т.е. не этнический смысл нации как однокоренного с национальностью слова, например в загранпаспортах европейских государств.

 

Поэтому сложилось так, что употребление термина «этническая общность» стало более удобным для проведения различий в происхождении народонаселения. Чтобы понять, что значит «этническая» напомним узкий смысл понятия «этнос»: историко-культурная социальная общность. Особенно важным в понимании такого узкого определения является различение общности и сообщества, а также исторического и географического характера культуры. Если утрировать понимание термина «этнос» для подчёркивания его особой сути, то этнос можно определить как культурно-бытовую общность людей.

 

Культура означает систему ценностей людей: то, что они лично ценят и культивируют. То есть это духовная сфера общества, несмотря на то, что культивируемые нормативные ценности могут быть не только духовными, но и социальными и даже материальными (материальные ценности и иные носители и формы выражения ценностных ориентаций людей). Определяющую роль при этом в формировании конкретной нормативной системы ценностей на начальном этапе играют природно-климатические условия. Вот почему некоторым исследователям («примордиалистская» школа) кажется что, этносы являются не столько социальными, сколько природными явлениями, как бы «социальными организмами», что и должно отличать  этническую общность от социальных общностей вообще.

 

Общность означает просто сходство (принадлежность к признаку) и не всегда формируется в сообщество. Сообщество подразумевает не только общность, по каким- либо критериям, но и организационные рамки и формы фактического общения, в виде непосредственных связей и косвенных, опосредованных отношений. Таким образом, культурная общность существует, прежде всего, за счёт понимания сходства в восприятии и поведении людей, т.е. за счёт сознания их единства, а не за счёт  какого-либо административного начала, что естественно не отменяет его наличия в организационном развитии культурных общностей. В этом смысле, этнос как культурно-бытовая общность это действительно, по несколько неудачному определению Бенедикта Андерсона, «воображаемое сообщество» людей, поскольку они объединены, прежде всего, сознанием своего единства по культурным ценностям. Эти общепринятые ценности, лежащие в основе культурных стереотипов социального поведения, вполне реальны. Этническая общность вполне объективна, просто она может организационно и не оформляться, а - оформившись, постоянно переоформляться до тех пор, пока не превратится совсем в другую этническую общность. Только в этом, административном смысле этнос как культурная общность является воображаемым сообществом, поскольку её сложно чётко локализовать по территориальному, языковому и социальному признаку. Этнос в своём развитии всегда подвергается культурно значимым воздействиям, как внутреннего, так и внешнего характера.

 

Как правило, этнос начинается с культуры мифического рода лидера изначально малой, кровно - родственной группы управления совокупностью людей, вполне возможно и разнородных (т.н. «народец»). Затем этнос дорастает до культуры племени, где теряется кровно-родственная природа единства этноса. Далее этнос проходит через стадию народности и, наконец, формируется в национальность, которая может быть представлена схожими, хотя и разными народностями. Одним словом, этнос это потенциальный способ культурно-бытового позиционирования мифогенетически связанных людей, порою антропологически схожих. Особое внимание следует уделить мифогенетической связи, чтобы подчеркнуть тщетность и бессмысленность поиска какой-либо действительно генетической природы этноса и что эта связь мифологическая. Например, даже англичан, как вполне известный и изученный этнос, трудно определить как чьих-либо потомков: то ли бриттов, то ли англов, то ли саксов, то ли скоттов, то ли кельтов… Этих примеров несть числа.

 

Народности этноса могут быть расселены по определённому множеству географических мест. И поскольку влияние природно-климатических факторов на формирование этнических стереотипов поведения, как мы уже говорили, играет не меньшую роль, чем антропологические и генетические факторы, то с организационно-технической точки зрения этносу как национальности всегда легче распасться на множество народностей, чем мыслить себя едино: национальностью или нацией.

 

Этнос, как правило, ничем до конца жёстко не зафиксирован: ни в границах государств, ни в границах языка, хотя часто именно через них люди пытаются административно обособить его. На самом же деле этнос выражается через множество культурных признаков, просто язык и государство – наиболее наглядные из них. Поэтому люди привыкли подменять понятие этноса именно этими средствами его выражения. А между тем, это не всегда полезные и не самые точные средства выражения и обособления этноса. Пример тому, хоть и нетипичный, но наглядно демонстрирующий неточность языка и государства как средств выражения этноса - евреи и цыгане. Эти всем известные так называемые «дисперсные этносы» до последнего времени не имели своего государства, разговаривали на разных языках, были открыты к внешнему воздействию, но пронесли свои культурно-бытовые стереотипы поведения от глубокой древности до наших дней. Во многом они, конечно, модифицировались в целях социализации и интеграции в глобальную современную культуру, чем, несомненно, её обогатили. Но, смотря на эти примеры, понимаешь, насколько могут быть различны этносы по своему облику и судьбе, но при этом не зависеть от языковых и государственных границ в своём культурно-бытовом позиционировании. Есть и другие более типичные примеры данного наблюдения. Таким образом, национальность как этническая общность вполне реальна по культурно-бытовым признакам, но организация её в сообщество, в какое-либо общественное объединение, не относится к этнообразующему признаку.

 

Язык, как бы ни был важен для этнической самоидентификации, всё же не является точным критерием этничности. Этническую общность не образуют даже народы, говорящие на одном и том же языке (например, немцы и австрийцы). Более того, можно выделить этносы с сильными языково-диалектными различиями. К ним, например, кроме немцев,  относятся китайцы, отдельные группы которых при речевом общении почти не понимают друг друга. Могут быть выделены этносы, внутри которых широко распространено двуязычие (например, парагвайцы с индейским языком гуарани и испанским, фламандцы с фламандским и французским, мордва с эрзянским или мокшанским и русским языком и др., включая казахов).

Вот почему некоторые цивилизованные этносы мира (например, ирландцы, уэльсцы, шотландцы, фриулы и т.п.) продолжают оставаться таковыми, полностью утеряв свой коренной язык и/или диалект. Конечно, есть случаи, когда потеря языка может быть последствием ассимиляции этносов, но сам язык не является единственным признаком этнообразования и потеря его не ведёт автоматически к исчезновению этноса, если не утеряно сознание культурно-бытовой общности.

И русскоязычные так называемые «шала-казахи» вполне вероятно продолжат себя чувствовать не только казахами, но и фактической культурной элитой народа Казахстана. К примеру, Олжас Сулейменов и Чингиз Айтматов как международные величины, по-прежнему, будут считаться глубоко национальными деятелями культуры, несмотря на то, что их знаменитые произведения написаны не на коренном для них языке, так как сами эти произведения выражают культурную суть и дух их народов.

 

Более того, если элита казахской национальности полностью перейдёт на английский язык, переведёт образование своих детей в западные школы и университеты, то с научной точки зрения, как бы ни было это «прискорбно» для сохранения фольклорных корней национальной культуры, этнографически они останутся всё теми же казахами, если сохранят свои базовые признаки культурно-бытового поведения. Хотя это, конечно, не уменьшит возможностей как враждебного отношения остального населения к ним, так и ассимиляции этноса.

 

Также и государство, как бы ни было важно для этнической самоидентификации, тем более не может являться точным критерием этничности, хотя стремится к тому, чтобы наибольшим образом административно обособить этнос во взаимодействии с другими формами группового позиционирования. Вот почему не всякий этнос имеет государство, но всякое государство этнично: либо в смысле своего этнического происхождения, либо в смысле стремления создать новый этнос, развить новую, более общую  культурно-бытовую общность поведения. Иногда оба этих смысла наличествуют параллельно.  К примеру, «американская нация» - по происхождению англо-саксонская, с чем, конечно, не согласятся более утонченные англичане, но по стремлению - «буржуазно космополитическая». «Советский народ» был по происхождению русским, но по стремлению - интернационально социалистическим. Но главное в другом: государство, в отличие от этноса, вряд ли назовёшь воображаемым сообществом с точки  зрения его локализации, поэтому всем кажется, что без государства этнос не может полноценно существовать, что оно и есть собственно этнос. Именно это мифологическое убеждение как раз и драматизирует вопрос «о праве наций на  самоопределение» до крайних пределов, тем самым доводя физическое существование своего этноса к угрозе исчезновения в столкновениях с доминирующими в военном отношении этносами.

 

Государство и народ это понятия, которые необходимо разбирать отдельно. Государство как общественно необходимый аппарат управления представляет собой первичное общественное объединение, находящееся под контролем и представленное хоть и единой, но относительно малой группой управления (правящая партия, правительство, клан и т.д. и т.п.). Теоретически и формально государство это “res publica” - «общее дело», союз граждан, организация первого юридического лица, иначе говоря, это - наиболее общий, имущественно обособленный от своих создателей, союз совместно проживающих на одной территории физических лиц. Практически же, конкретно, - это просто группа лиц (политическое правительство в виде государственных служащих, а также государственный аппарат в виде гражданских служащих), технически и физически контролирующая исполнение всех общественно необходимых функций на административно обособленной совокупности этно-территориальных единиц. Вот почему в бытовом понимании государство ассоциируется, прежде всего, со страной, имеющей  чёткие географические границы. Естественно, что существуют и другие неточные, расширительные трактовки государства, охватывающие помимо сложного  аппарата и механизмов управления, любую социальную организованность населения, его устройство и структуру, включая элементы идеологии и даже гражданского общества. Гражданское общество по уровню общности является не менее важным (если не более) чем государство, элементом общества как социальной системы. Просто всё это не входит в рамки разбираемого вопроса этнообразования.

 

Государство как высшую  и универсальную форму социальной организации очень трудно создать, но разрушить очень легко, поскольку каждый этнос стремится к своему административному обособлению, в чём и состоит суть национализма. Национализм, по выражению Э. Геллнера, стремится «к совпадению административных и этнических границ», а на деструктивной стадии своего развития к этнократическому и даже моноэтническому государству. Таким образом, каким бы фактическим сообществом государство ни являлось, и как бы административно оно ни обособляло культурную самобытность своих этно-территориальных единиц, оно также легко распадается, как и этнос, будучи лишь элементом общества. Для этого достаточно появиться  хотя бы ещё одной группе управления, системно и процедурно независимой от первой. Последний яркий пример: недавнее отложение  от Советского Союза как русского по происхождению государства таких исторически известных этно-территориальных единиц как Беларусь  («Белая Русь») и Украина («Малая Русь»), по причине возникновения, независимого от президента СССР, президента Российской Федерации. Понятно, что у этого примера, были более глубокие основания и причины. Но на конкретной поверхности этого процесса эта причина показательна, в части ещё большей, по сравнению с этносом, неустойчивости государства, несмотря на всю фактичность государства как общественного объединения. В число функций государства, кстати, входит также и регулирование «конфликта культур», носителями которых как раз и являются этносы.

 

Если опустить дословный и буквальный перевод этноса как народа, то народ скорее не этническое, а демографическое и где-то географическое понятие, при этом с собирательным, надэтничным и даже духовным смыслом. Содержание и объём его не так чётко очерчены, но можно предположить, при прочих равных обстоятельствах, что понятие народа несёт в себе какой-то интегральный и даже сакральный смысл, недаром представляясь «единственным источником власти». В этом смысле народ это уже не просто население, представленное разными этносами, а в определённом, так сказать, аллегорическом смысле, историческое назначение населённой им территории, как бы дух её нравственности, задаваемый именно культурными, а не политическими элитами населения. Естественно, что этот дух нравственности может быть не только у населения, но и этносов, его составляющих. То есть, забегая вперёд, можно констатировать, что так называемая национальная идея как характер и миссия народа может быть не только у этнических общностей, но и у гражданских, территориальных сообществ. В этом смысле нация и народ по смыслу и значению весьма схожи, но нация как понятие имеет более точные содержание и объём.

 

Если различные народности как этнические общности дорастают до сознания своего историко-культурного единства, то возникает новая этническая общность в виде  национальности. И если при этом они объединяются в единое государство, то именно это национальное государство, а не национальность, при условии сознания себя уже гражданской, не этнической общностью, может стать в конечном итоге нацией. Здесь и возникает главный водораздел в повсеместной путанице, когда подменяют понятие государства понятием национальность. Применяя термин «национальное государство»  многие имеют ввиду только то, что  оно этнично в своём начале. При этом они абсолютно забывают, что нация как наиболее развитая форма национального государства возникает лишь потому, что само национальное государство, как и любое государство, является не этнической, а гражданской общностью. Нация, как и национальное государство,  объединяет множество этнических общностей и этно-территориальных единиц, но только уже без этнической дискриминации людей в  части допуска к управлению государством.

 

Никто не говорит «этническая нация», так как это нелогично и режет слух. Зато вполне закономерно возник термин «политическая нация». Гражданская общность, особенно на уровне нации, не может быть казахской, русской, немецкой или английской, за исключением случая возникновения в рамках гражданской общности более общей этнической общности, под новым или расширительно трансформированным самоназванием титульной национальности. Так сложилось, по крайней мере - в русском языке, что нации как гражданские общности называют казахстанской, российской, германской, британской и т.п., потому что национальности их составляющие приняли как свои вновь возникшие смысл и цели этих наций, при этом сохранив свой образ жизни вполне отличный от культуры титульной национальности. Более того, есть и были такие нации, в которых официально не было титульных национальностей. Американская нация есть, а американской национальности никогда не было. Советский народ был, а советской национальности, кроме жаргонного образа «совка» и собирательного смысла названия «русские», не было.

То есть гражданский смысл в термине «национальный» рано или поздно будет и должен превалировать во всех формах его употребления. Именно в этом качестве нации стремятся к региональному и мировому лидерству, чтобы реализовать национальную идею как духовную сущность своего единого народа, интегрированного и согласованного населения, хоть разнородного по этническому происхождению. Поэтому кавказец Сталин ещё долго будет восприниматься как глубоко русский феномен. Если бы он, преследуя свои метаисторические, геополитические и даже личные цели, не реализовывал бы при этом глубоко русскую, национальную идею коммунизма в управлении Советским Союзом, он бы просто не проявился как лидер Российской Нации, называемой Советским Народом.

 

Основная путаница в вопросе о национальной идее состоит в том, что её часто смешивают с государственной идеологией. Государственная идеология является инструментом управления, в котором присутствуют политические цели организации ценностного пространства общества, да и просто PR цели, в то время как национальная идея является глубоким историко-культурным феноменом и нуждается в открытии и раскрытии. И если государственная идеология представляет собой управленческий «акт творения» в позитивистском смысле, то национальная идея предполагает собой причинный процесс бытия, требующий фундаментального исследования в естественно-научном смысле (этнология, антропология, социология, история, культурология и т.п.). Поэтому говорить о строительстве или создании национальной идеи несколько некорректно. Её можно только познавать, приобщаться или не приобщаться к ней, принимать или не принимать образ жизни, в котором она реализовывается. И поскольку национальная идея даёт ответ на вопрос «кто мы есть», то постольку она неразрывно связана с государственной идеологией в части ответа на вопрос «куда мы идём». Но это чисто теоретически. Так должно быть. На практике же мы, группа людей как этническая или гражданская общность, можем и не осознавать себя едино с историей и природой, но при этом ставить себе цели (или же не ставить). В этом смысле национальная идея может быть искажена, неразвита или вообще не реализована, по внешним или внутренним причинам.

 

В любых культурно-бытовых стереотипах поведения скрыто разворачивается развитие определённой духовной ценности, т.е. идеи, воспринятой всеми представителями этноса как самой ценной для их сосуществования, как правило, на бессознательном уровне, поскольку речь идёт о стереотипах. Национальная идея это как бы природное назначение народа, его историческая функция – вот что скрывает от нас история, вот почему войны возможны. Целые народы не заставить воевать только потому, что задеты их материальные интересы, ведь о них можно всегда договориться. Люди чувствуют, что они элементы и инструменты более масштабных событий, ощущают ход истории и не особенно сопротивляются государственному призыву, если наличествует угроза существованию их культуры. В этом смысле, государства и народы могут исчезать, также как и все остальные виды живых существ, групповое поведение которых систематически описывается в биологии как неразумное. В этом смысле, государственная идеология может учитывать или не учитывать изначальную, объективную данность национальной идеи, но национальная идея всё равно будет реализовывать себя как через неё, так и без неё, в искажённом или развитом виде в зависимости от уровня рефлексии культурных элит, представляющих народ.

 

Чтобы лучше понять, о чём идёт речь, можно, к примеру, ознакомиться с трудами Бердяева и Достоевского, которые посвятили себя обобщению «русской идеи». Если кратко попытаться описать этот историко-культурный феномен, то русская идея состоит в Соборной Открытости, в интернациональном рассмотрении коллектива не как средства достижения индивидуальных целей, а как самоцели существования индивидуумов. В этом и только в этом была Правда Жизни, она была превыше всего и она была в духовном единстве народов России. Для этого необходимо было найти и реализовать её здесь, в быту, чтобы был «Рай на Земле, как и на Небе». Отсюда вырос державный византинизм Руси как государственная идеология, полагающая Москву третьим Римом восточно-римской империи, после которой «четвертому Риму не бывать». В этом аллегорическом смысле, силовой конфликт с третьим Рейхом Гитлера, как третьей священной, западно-римской империей был неизбежен: интернациональный социализм несовместим с национальным. Именно из русской идеи проистекает стыд в отношении материальных благ для себя лично, аскетизм и альтруистическое радение за общее дело, за «тело государево».

Понятно, что в таком звучании, столкнувшись с существенным развитием индивидуалистических ценностей в объективном ходе глобальной истории, в том числе в самой России в виде феномена «новых русских», сегодня эта идея претерпевает серьёзную проблематизацию, нуждается в перерождении и модернизации. Иначе, рано или поздно, мир будет иметь дело совсем с другим, более закрытым, народом на одной и той же территории, несмотря на антропологическое и мифогенетическое сходство, по примеру современных греков на территории Древней Греции.

 

Национальное государство может начаться с открытия национальной идеи и может завершиться гражданской, «политической» нацией. Так «Русская идея», будучи смысловым ядром историко-культурного быта русской национальности, настолько органично легла в  основу созидания Российской нации («Советского Народа»), что вызвала  определённое сомнение масс в том, что в её начале лежит классическое национальное государство. Иначе идея Российской Федерации, как отдельной от Советского Союза этно-территориальной совокупности, никогда бы не возымела места.

 

Если Республика Казахстан и её Народ ещё недоросли до сознания себя национальным государством, т.е. гражданской общностью, тогда в чём может скрываться духовная суть казахской национальной идеи, которая может лечь в основу созидания Казахстанской нации, не вызвав отторжения у национальностей её составляющих и не исказившись при этом? Какие именно стереотипы в поведении титульной национальности выражают её, и в чём конкретно она может быть поддержана всей гражданской общностью Казахстана?

Полагаю, что все изученные на сегодня культурные стереотипы социального поведения казахов, несомненно, нас выведут на идею индивидуальной открытости как глубоко национального свойства казахов и сугубо казахской ментальности. Понятно, что немало есть представителей и других национальностей в мире, также открытых, как и казахи, но вряд ли они составят такую пропорцию в своём этносе, чтобы это считалось их этническим или национальным свойством. Также есть немало отдельных представителей казахской национальности, которым эта идея противна. Есть представители как титульной, так и иных национальностей, которые полагают это мнение ошибочным и идеалистическим. Но статистически, по общепринятым стереотипам поведения, закреплённым исторической традицией, эта  идея присутствует в лучших образцах национальной культуры, в изустном и письменном искусстве, в играх и традициях обращения.

 

Начать можно с отсутствия паранджи и наличия отдельных государственных печатей у женских представителей степной власти. Пройти можно через народные сказки и игры, полные откровенных сексуальных мотивов, а также через казахскую музыку и пение, основные шедевры которых всегда были раскатисты и раздольны, но никогда не скрывали в себе азиатских переливчатых мотивов, так характерных для дальнего и ближнего Востока. А закончить можно отсутствием в казахской Великой Степи не только институтов классического или домашнего рабства, но и феодализма, тот или иной вид которого прошли почти все народы мира, в том числе самые цивилизованные.

 

Под идеей индивидуальной открытости необходимо иметь в виду, прежде всего, принцип открытой свободы, к которому так страстно в своё время призывал Карл Ясперс, когда сетовал на то, что Запад слишком увлёкся принципом закрытой свободы. На Западе существует целый культ так называемого прайвиси (privacy), частной сферы личной жизни, закрытой для открытого общения и обсуждения. Описывая смысл и назначение истории в своей одноименной книге, он знал, что эта  личная «свобода от», чтобы быть одному, должна быть заменена личной «свободой для», чтобы быть вместе, но не знал - как. Как сделать так, чтобы человеческая личность в своей индивидуальной свободе стремилась не закрыться от общества, а наоборот открыться, если весь мир сегодня построен именно на идее закрытой свободы, как основы буржуазных и демократических принципов индустриального общества? Сегодня мы видим, как технологически перед нами разворачивается целый, новый мир, называемый глобальным информационным сообществом. Однако культурно, он не обеспечен ещё новой моралью, новой идеологией и новыми ценностями. Западная индустриальная культура испытывает глубокий духовный кризис и не может предоставить из своего природного арсенала ни одного этнического стереотипа поведения, в котором идея открытия личностью своей частной жизни непосредственно всему миру в целом могла бы, для начала, локализоваться и впоследствии глобально реализоваться.

 

А казахи как этнос имеют такой стереотип в своей исторической традиции, хотя его традиционная структура в значительной мере была трансформирована и деформирована, особенно в 20 веке, под влиянием советского образа жизни. (см. Нуров К. И. Правовая и экономическая модернизация традиционной структуры Казахстана.- Алматы, Гылым, 1995 г.- 203 с., http://www.library.plankion.kz ). Какими бы ни были разными казахи в антропологическом и генетическом смысле все их поступки обусловлены идеей индивидуальной открытости, т.е. личной свободой, открытой для общения и для общества. К примеру, казахи в основной своей массе не скрывают ни своего стыда, ни своей гордости. К примеру, открытое хвастовство как черта национального характера всем давно известна и описана многими авторитетными этнографами. По их описаниям, казахи жаждут общественного ободрения и одобрения, но манеры их так открыты и непосредственны, что «ничего, кроме улыбки» это хвастовство не вызывает. Если им стыдно, то они хотят спеть об этом всему миру, чтобы мир пожалел их и простил, а уж они его не подведут и ещё покажут какие они батыры. Феномен батырства как нельзя лучше демонстрирует характерную суть национальности казахов. Батыр - это венец «казакования», казачьего образа жизни. Каждый казак в своей жизни жаждал достичь этого этапа народного вознесения, быть одиноким Рыцарем Степей, поэтом-любовником и национальным героем, неподвластным даже ханам. Этих примеров, частью вполне оспоримых - несть числа, но суть их отражена в известной всему действительно научному миру этимологии этнонима «казак».

 

Изначально самоназвание казахов «Казак» означало не национальность, а социальный статус людей «свободного состояния» и буквально переводилось с древнего обще монголо-тюрского языка как «свободный», «вольный», «кочующий сам по себе». Намного более поздние и весьма спорные интерпретации названия «казак» как «разбойника» или «сорви-головы» не являлись самоназваниями и проистекали из недопонимания азиатскими осёдлыми народами социальной природы казачьего, т. е. индивидуально-семейного («аульного», «байского») способа кочевания. Иные не научные интерпретации этого самоназвания, типа «Каз Ак» - «Гусь Белый» и т.п., не имеет смысла обсуждать, поскольку они никак не обоснованы, за исключением чисто бытового и, к сожалению, весьма распространённого, разделения единого слова чисто по звучанию на два различных слова.

 

Но истинная суть казахского характера не столько в социально-политической свободе, история развития которой и так вполне известна миру, сколько в психологической свободе, история которой только начинает разворачиваться по всему миру. Эта психологическая свобода стремится реализоваться через открытие своей личности обществу: и в горе, и в радости казахи почитают за грех скрывать свои чувства и хотят приобщить к ним весь мир. Отсюда проистекают очень многие, весьма странные обычаи сопереживания. Понятно, что соблюдение многих из них уже выхолощено, а сама открытость чувств порою экзальтированна, но при правильном исследовании и развитии этих норм мы можем раскрыть для себя вполне адекватную духовную основу для преобразования информационной культуры из технологической стадии развития в социально-психологическую.

 

Именно эта национальная идея проявляется в облике и поведении казахстанских русских, когда они чётко отличают себя от российских русских, как в своё время это делали тюркоязычные, то есть «ордынские», коренные казаки (Орыс Казактар), и именно поэтому они казахстанцы, а не россияне. Называть себя казахами они будут только тогда, когда слово казах будет означать не столько титульную национальность, сколько принятую всеми национальную идею политически свободной и психологически открытой личности. Только тогда казахи как народ превратятся из этнократического государства в политическую нацию, единую гражданскую общность, объединённую национальной идеей. Сегодня как никогда актуально, чтобы казахи духовно вернулись к своим велико-степным истокам, когда неважно было какой они национальности, лишь бы были свободны для открытости, лишь бы были свободны и открыты.

 

То что, Казахстан как территория сейчас переполнен духовным томлением и волнением в процессе своего  глобального самосознания и позиционирования, - не случайно. Геополитически мир перестал быть одно или двуполярным и сейчас именно здесь формируется новый мета-регион со своей совершенно новой идеологией и религией. Включится ли в этот метарегион Россия, будет зависеть от того, насколько она будет продолжать ориентироваться на Запад, а не на «Hеart Lаnd» своего Зауралья. Но то, что Казахстану придётся определяться как нации это однозначно: либо он будет принужден к исполнению своей национальной идеи через «тяготы и лишения», либо он осуществит её сознательно в соответствии со стратегией развития и идеологией государства. В ином случае единство этносов и государств исчезает.

У Народа Казахстана нет иного пути, как признать за исходную точку развития тот факт, что мы давно уже многонациональное государство в смысле полиэтничности и что мы давно уже интегрировались в русскоязычное пространство межнациональной коммуникации. Казахскому языку ещё только предстоит культурное возрождение через искусство и последующая постепенная модернизация в научно-техническом и административно-правовом отношении посредством творчества масс и образовательного процесса. Административное же насаждение и индивидуальное «филологическое» творчество государственных органов только препятствуют этому глубокому процессу.

Чтобы сохранить элиту и развить культуру титульной Казахской Национальности, у нас нет иной цивилизованной цели кроме как стать Казахстанской Нацией. Если мы будем стремиться сделать «Казахстан для казахов», то мы будем следовать не просвещённой, а мракобесной идее и уподобимся диким народам. В этом случае мы пойдём против исторически сложившегося национального характера и национальной миссии. Тогда никто и никогда не захочет считать себя казахом в Казахстане. А без этого вряд ли мы добьёмся отождествления понятий «казахстанец» и «казах», по примеру европейских стран. Для современной оппозиции поддержка «национал-патриотов» по вопросу запрещения термина Казахстанская Нация в любом формате является серьёзнейшей политической и исторической ошибкой, которая «смерти подобна». Но что вселяет надежду, так это то, - что в большинстве своём простые казахи, знающие только свой родной язык, по природной своей сметливости, понимают важное культурное значение как русского языка, так и «шала-казахов» для созидания общегражданской нации под эгидой титульной национальности. Многие «шала-казахи» любят Казахстан и могут много сделать для Казахстана, т.к. они гордятся тем, что они казахи. Осталось только, чтобы и все остальные национальности Казахстана захотели гордиться этим «не из под палки». Тогда и только тогда Казахстанскую Нацию смело можно будет называть в просторечье Казахской.

0
652
2