«Хэй, научи меня, как жить. Веди меня вперед за собой – я никогда не отпущу твоей руки».
«Хэй, а я ведь не всегда так думала. Когда именно я начала так думать? Буду ли я думать так вечно?»
И тугие вязкие мысли оседали в ее голове медленно и степенно. Усаживаясь на оболочку ее мозга так плотно, словно это не мысли – а лава, стекавшая из ниоткуда и застывающая тут же. Они брали все ее сознание в тиски. Сжимали, но сжимали без пытки – просто овладевали настолько, насколько это было возможно. А ведь всего минуту назад она металась на влажных простынях, ногти впивались в его спину, скользя по сильным плечам, царапали смуглую кожу – и те самые стыдливые простыни комкались под их телами, не вынося звуков ее бьющегося в сладострастии голоса.
Но это было целую минуту назад. А теперь она глядела на потрескавшуюся белую эмаль потолка и рассеяно гладила его по щеке, нежно утирая стекавшие по ним капельки терпкого и горячего пота. Время от времени она целовала его в висок, а потом все также устремляла кверху свой взор, затуманенный сладкими мыслями словно дурманом.
«Значит… это и есть любовь?» - еще одна не менее волнующе будоражащая ее существо мысль робко постучалась к ней, пытаясь напроситься в гости.
Может, это и была любовь…
Едкая пустота в голове, сладкая пустота внизу живота – он был ее кровью, он стал ее плотью, ее воздухом, ее существом.
«У меня будто бабочки в… голове», - улыбалась она про себя, шагая по людной улице.
«Бабочки…нет… Скорее одна большая, даже огромная бабочка, часто-часто трепещущая своими яркими крыльями где-то внутри меня. Интересно, какой у них размах?» - продолжала она свои бессвязные и наивные размышления, вынося вперед обутые в грубые ботинки ступни – одну за другой.
А потом прошло семь лет.
И она больше не та девочка, что думала о бабочках.
Семь долгих лет – больше двух с половиной тысяч ночей: душных и ледяных, одиноких и сумасшедших, тихих в своем спокойствии и беспощадно пьяных, с похмельем на утро.
Она теперь работает. Она теперь живет отдельно от своих заботливых родителей. Она больше не носит ботинок – только туфли с каблуком выше, чем он мог бы себе представить. Ее волосы сильно отросли, но она не дает им прежней свободы, туго скручивая их в строгий узелок. У нее есть черная кошка с задорными зелеными глазами – иногда в них будто так и пляшут чертики, и она усердно кормит эту кошку, а по выходным вычесывает её мягкую шерстку. Выходные за книгой, пятничные вечера в баре с коллегами, проведенный с подругами праздники, и в среднем раз в месяц – ночь в пьяных объятиях незнакомца, ничего незначащая для обоих.
Две тысячи пятьсот пятьдесят пять ночей без него – и около девяноста из них не с ним, а с кем-то чужим. А ведь всего семь лет назад он держал ее в своих объятиях, дарил ей тепло своего сердца, дарил ей надежду и силы верить во что-то светлое. И она думала о нем, о будущем, о крае света и о бабочках.
Так что же изменилось?
Что в них такого изменилось?
Что же в нас меняется?
И главное… куда все это уходит?
Не знаешь?
*усмешка*
А я тем более, уж поверь.