"Тигрицу искорежило и растянуло, и даже сквозь рокот двигателей и пронзительные гудки явственно прорвался хруст костей. Заклинание мяло перевертыша, словно ребенок пластилинового человечка. Сломанные ребра пропороли кожу и окровавленными зубьями вонзились в снег. Голову сплющило в блин, в плоский полосатый блин. Миг - и красавец зверь стал комком окровавленной плоти.
Последним расчетливым ударом я низверг душу тигрицы в сумрак." (с)
Бывали моменты, когда меня так же сворачивало в комок и подвешивало в воздухе. А потом швыряло в дальний угол, и тело сотрясалось от судороги, перетянутое ремнями. Мне хотелось обрасти коричневой коростой и задохнуться там, внутри.
В таки минуты приходил ты.
Ты распахивал дверь пинком, и с тобой приходил холод.
Ты приходил и для начала тыкал в меня длинной палкой, чтобы проверить, живой ли этот отвратительный темный сгусток в углу.
А если я шевелилась, ты хватал и разрывал мою защитную шкурку на части. Глубоко запуская пальцы, с громким треском ты рвал мой защитный кожный покров.
А я билась в конвульсиях, ловя ртом воздух от болевого шока, и тогда ты грубо хватал меня и тряс за плечи. Тряс меня, швыряя об пол, повторяя, повторяя, повторяя, так, что я переставала тебя слышать, но по твоим губам читала:
"Будь старше. Глупая. Не ной. Не ной. Не ной".
И я боялась тебя. И в моменты, когда утешить меня мог лишь ты, я не шла к тебе, потому что знала, что утешения не найду.
Когда я была с тобой рядом и меня кромсало в клочья, это видели все - кроме тебя.
Меня кромсало, но я молчала, сжав зубы и держа тебя крепко за руку. Изредка поглядывала вниз - в районе живота уже вспороли кожу изнутри несколько тонких серебряных лезвий торопливо работающих ножниц. Меня кромсало, я глотала слезы, соль выедала мне горло. Я истекала горючим, черным жидким горючим, вытекающим из меня, а ты одним лишь словом поджигал меня - и я вспыхивала мгновенно, чуть дернувшись единожды, а потом медленно сгорала, разворачиваясь и опадая, как пламенеющий смятый лист бумаги.
Но теперь тебя нет.
Некому больше нанести мне удар в момент, когда я не могу обороняться.
Нет больше никого, кто разорвет меня на лоскуты.
Нет больше никого, кто поцелует меня в висок обветренными губами, из трещин которых сочится гной.