«- А что вы, господин ротмистр, думаете о влиянии Ван Гога на французский постимпрессионизм в целом? – спросил меня корнет, пригубив бокал превосходного “Pommard” урожая 1905 года. Я помолчал, задумчиво дожёвывая кусочек отменно приготовленной “canard aux oranges d’Espagne”, с восхитительно хрустящей корочкой, утки по-испански, с дольками апельсина, и веско ответил: - Понимаете, корнет, я считаю его творчество несколько вульгарным, мне лично ближе работы экспрессиониста Модильяни как более концептуальные, особенно если рассматривать этот вопрос в рафинированном аспекте! – и промокнул губы белоснежной крахмальной салфеткой. В полумраке павильона, драпированного старинными гобеленами XVIII века, потрескивали дрова в камине, свечи, оплывая, роняли капли воска на бронзовые подсвечники…»
Ну-ну, размечтался! На самом деле мы сидели с участковым на опой… ой, на опорном пункте, пропахшем пылью, сигаретным дымом и мышами. На столе стояли почти опустошённая бутылка водки «Праздничная» и практически доеденная «братская могила» - банка сайры. Итак, компанию мне составлял участковый - молодой дикорастущий младший лейтенант Витя Кузьмин. Шло уже чёрт знает какое по счёту усиление – мероприятие, когда пашешь без выходных, по 12 часов в сутки, что весьма греет души руководства, заботливо хранящего свои задницы в тепле комфортабельных кабинетов.
Затрещала рация на столе. «”Одиннадцать – тридцать два”, на связь!» Вот, не было печали! «Одиннадцать – тридцать два» – это Витькин позывной! «Перезвони в “ноль-пять”!» - тоном, не терпящим возражений, прохрипела рация. «Ноль-пять» - это наименование родной, чтоб ей пусто было, «конторы» по таблице кодов. Виктор тыкает пальцем в кнопки телефона: - Палыч, это я, Кузьмин! Ага, записываю…. Таааак…. Что-что? Вонь? Ладно, сейчас сходим! Со вздохом кладёт трубку на рычаг телефона. - Давай, собирайся! Адрес дали: …..ская, дом семь, квартира тринадцать! Соседи жалуются, что пахнет чем-то и крики непонятные раздаются!
Поправляю фрак, тьфу, напяливаю куртку и выхожу с Витюхой в слякотный, промозглый осенний вечер. Лавируя между лужами, доходим до адреса, поднимаемся на этаж. Дверь нужной нам квартиры почему-то приоткрыта, поэтому Витька, не очень-то церемонясь, толкает её ногой. В нос ударяет запах каких-то трав, домашней пыли, затхлости и ещё чего-то незнакомого, приторно-сладкого. В комнате с минимумом мебели, в старом, обшарпанном кресле сидит маленькая старушка – божий одуванчик в цветастом платочке и застиранном байковом халате. Старушка постоянно раскачивается и что-то монотонно мычит. - Вить, похоже, у бабули отвал башки! Может, «психовозку» вызовем?
Витя проходит на кухню, некоторое время проводит там, потом из кухни раздаётся звяканье, матюги и тошнильные звуки. Влетев на кухню, вижу следующую картину: Витька блюёт в раковину, на плите булькает закопчённая кастрюлька, заглянув в которую обнаруживаю там… человеческую голову! Натуральную голову, варящуюся в бурунчиках кипятка с лавровыми листьями, шариками чёрного перца и звёздочками моркови. Опрометью бегу в ванную комнату, открываю дверь, и…. В ванной, наполненной до краёв, в зеленоватой воде плавает труп девушки! Рыжие волосы чуть шевелятся в такт движениям воды, как водоросли. Конические грудки с тёмно-коричневыми сосками, как два рифа, торчат из воды. Девушка смотрит вникуда безжизненными, ничего не выражающими глазами.
Из кухни раздаются какие-то подозрительные звуки, удар, сменившийся стоном, переходящим в вой! Вбегаю на кухню и вижу Витька, катающегося в луже крови по полу и придерживающего обрубок правой руки. Сама рука валяется рядом, в двух шагах.
-Ыыыыыыыыыыыыыы! – только тут замечаю какое-то движение слева от меня. Бабка, мать её! Но какая! Седые космы торчат во все стороны, глаза, которые были ввалившимися, ничего не выражавшими, выпучены и горят каким-то сатанинским пламенем. Запавшие губы разомкнуты, за ними торчат жёлтые клыки. В руке страшной старухи с длинными, чёрными, острыми, как у гарпии, когтями, зажат топорик, с лезвия которого капает кровь, Витькина кровь!
- Ыыыыыыыыыыыы!!! – бабка с завидной для столь солидного возраста прытью бросается на меня, подняв над головой топор. Еле успеваю увернуться… Хрясь! - лезвие топора впивается в дверцу кухонного шкафа, летят щепки, одна из них больно впивается мне в щёку, по которой быстро начинает течь тёплая и липкая кровь…
-Ыыыыыыыыыыы!!! – бабка вновь бросается на меня. Опять отскакиваю, судорожно пытаясь достать пистолет из подмышечной кобуры. Есть! Снимаю его с предохранителя, передёргиваю затвор и, практически не целясь, в упор, делаю несколько выстрелов в чёртову бабку. Пули проходят насквозь через старушечье тело, вырывая лоскуты халата, но брызг крови почему-то не видно. Выстрелы отбрасывают бабку, она падает, но тут же пытается встать! Господи, да что же это такое?! Пытаюсь вспомнить хотя бы одну молитву, но в голову ничего не приходит.
-Ыыыыыыыыыыыыы!!! – бабка опять остервенело бросается на меня. Отпрыгиваю в комнату, и начинается дикая беготня вокруг стоящего посередине стола. Бабка несколько раз пытается достать меня топором, но промахивается, и топор крушит столешницу. Господи, спаси и сохрани! Магазин пистолета менять уже нет времени, да и бесполезно…
Бабка стоит напротив меня, оскалив зубы и вращая глазами. За спиной у бабки окно! О, вот он, шанс! Делаю кувырок через стол и обеими ногами что есть силы бью бабку в грудь. Старая карга, как-то странно всхлипнув, выбивает спиной оконные стёкла и с воем вылетает на улицу. Фффффуххххххх! Выглядываю в окно. Бабка, словно отвратительная ночная бабочка, висит на осине под окнами, верхушка которой, обломанная ещё во время знаменитого московского урагана 1998 года, острым обломком торчит из её живота. Старуха не шевелится.
Я перевёл дух, потом рванул на кухню. Витька корчится на полу, зажимая рану. Бегу в комнату, чтобы найти хоть что-нибудь, чем можно перетянуть и перевязать соратнику руку. Распахиваю дверцы шкафа, и на меня прямо-таки падает обнаженный труп мужчины. Ох, мать! Хватаю пару каких-то относительно чистых полотенец, несусь на кухню, чуть не подскользнувшись на разливающейся крови, из одного полотенца делаю жгут и перетягиваю обрубок Витькиной руки, другим пытаюсь перебинтовать багряную культю, из которой виднеется розоватая кость… Витька тихо стонет… Лёд, нужен лёд! Рывком распахиваю дверцу старенького холодильника, заглядываю туда. На полках аккуратно разложены два человеческих бедра, две голенных части и две стопы. Быстро захлопываю его, набираю с мобильного номер «Скорой» и номер родного отдела, после чего устало падаю на табурет…
* * *- Ну вот что, парень, - голос начальника доносится, как из-за стены, – ТЫ ЭТОГО НЕ ВИДЕЛ, ПОНЯЛ?!!! Да, кстати, бери бумагу, ручку, садись, пиши рапорт! - Какой рапорт? – взмолился я. – Четыре часа в прокуратуре отписывался! - Пиши, пиши, - ласково так сказал начальник, – на увольнение, по собственному. Да, и «ксиву» сдай! Я молча взял лист бумаги, ручку и написал требуемое. Встал, пошёл к двери. На пороге кабинета оглянулся. Глаза начальника горели знакомым зловещим, демоническим светом... Сопровождаемый сочувственными похлопываниями по плечу теперь уже бывших коллег, медленно спускаюсь по лестнице, выхожу из конторы в моросящий мелкий противный дождик и серую хмарь… - Молодой человек! – кто-то окликает меня сзади. Оборачиваюсь. В нескольких шагах от меня стоит мужчина лет шестидесяти в чёрном кожаном пальто, чёрной, надвинутой до бровей шляпе, из-под полей которой на меня смотрят холодные голубые глаза. - Вы, кажется, нынче ищете работу? По-моему, вы нам подходите! – человек протягивает карточку, на которой изображён православный крест, и я читаю название организации: «Бюро Ликвидации Явлений Демонической Интервенции». Адрес, телефон, е-мейл.. - Странное, однако, у вашей организации название! – говорю. - Ну, вы, наверное, не в курсе, но тёмные силы оооооочень нецензурную лексику не любят! Вот и… В общем, приходите, не пожалеете! Я опять опустил взгляд на карточку, а когда снова поднял глаза, собеседника уже не было. Мдааа…. Наверное, завтра всё-таки пойду…
©Штурм