Yvision.kzYvision.kz
kk
Разное
Разное
399 773 постов41 подписчиков
Всяко-разно
0
09:28, 26 октября 2010

Согревающий пластырь доктора Персиваля

20-й заход Рваной Грелки. Предполагалась погремушка, однако из группы в финал вышла.

СОГРЕВАЮЩИЙ ПЛАСТЫРЬ ДОКТОРА ПЕРСИВАЛЯ

Я всегда говорил: самое, что ни на есть, трудное в нашем деле – убедить клиента. Как ведь бывает – и городок маленький, и железная дорога далеко, и фермеров вокруг – тьма-тьмущая. А покупать не хотят, будто у них в каждом доме телеграф, а «Вашингтон пост» приходит с утренней почтой. И стоишь со своим лотком целый день, только зря горло дерешь.

В таких случаях хорошо помогает «собирать ярмарку». Говоришь, что скоро начнется ярмарка, что основной обоз придет через три дня, выбираешь место для нее. На второй день уже и фермеры оживляются, а на третий – весь городок стоит на площади и ждет, когда покажутся первые повозки. Попутно, от скуки, что-нибудь и купят. Главное в таких случаях – успеть вовремя унести ноги. Если утром четвертого дня тебя заметят, то, поверь, заставят отработать за всю ярмарку. И тогда прыжок через горящее кольцо покажется просто детской забавой.

Я тогда торговал воротничками. Потому что года уже не те, зрение не ахти, да и просто бегать так быстро, как в двадцать пять, в пятьдесят уже не получалось. Воротнички – дело безопасное. Нарезал их с утра, к обеду вышел на площадь, к вечеру доллар-другой уже звенит в кармане. Раз в неделю вполне можно пропустить стаканчик-другой в местном баре, а уж горячий кофе по утрам и бифштекс с кровью вечером можно себе гарантировать. И переезжать приходится не часто. Местные жители редко узнают, что дюжина воротничков стоит два цента с доставкой прямо из Чикаго, а не как у меня – втрое дороже. Да и когда узнают, обычно, долго не верят, спрашивают друг у друга, давая мне целых два-три дня на то, чтобы спокойно собрать вещи и добраться до вокзала. С билетными кассами я, обычно, не дружу. В маленьких городках так мало народу,  что кассир не только запоминает, куда я беру билет, но и замечает, в какой вагон я сажусь, что иногда помогает местным жителям торжественно встретить меня на соседней станции. Правда, вместо цветов у них вилы, а вместо музыки – местный шериф, поэтому проще кассу обойти стороной.

Я чаще всего сажусь на поезд в районе водокачки, пока паровоз заливается водой на весь перегон. Кстати, в моем случае «на поезд» стоит понимать буквально, ведь я путешествую, большей частью, на крышах.

Вот и в тот раз кто-то из моих клиентов умудрился использоваться газету не по прямому назначению – в уборной, а вооружившись словарем, видимо, прочитал рекламу «Лучшей мастерской по изготовлению воротничков», рассылающей свою продукцию «воротнички любого размера, любой формы и в любом количестве» всего за три цента за дюжину в любой город Соединенных Штатов от Майами до Санта Фе. После этого он, скатал газету в трубочку, и пришел ко мне в номер, где, пытаясь постучать газетной трубочкой по моей голове, пытался вернуть свои два доллара. Так как я человек справедливый, и даже, не побоюсь этого слова, впечатлительный, то мне пришлось ретироваться через окно. Очень уж не люблю я, когда свернутая трубкой газета пробивает столешницу насквозь. Так и напрашивается вопрос – что именно заворачивает добрый самаритянин в газету, когда ему предстоит диспут о коммерции?

Словом, поразмыслить об этом я решил на крыше очередного поезда, отъезжающего от города Сен-Симон (1832 жителя в 1874 году). На крыше я был уже через полчаса.

Причем, оказался не один. Находившийся там джентльмен по своему виду никак не мог быть отнесен к славному племени последователей языческого братства дождя и ветра, зато по багажу – одинокому саквояжу – вполне мог быть признан вольным проповедником освобождения ближнего от лишних денег. Причем, признаться по совести, довольно-таки потертым проповедником.

Мы быстро познакомились, и уже к ночи знали друг о друге почти все. Его звали доктор Персиваль, последняя его удачная продажа была в городе Сан-Себастьян, причем уже больше недели назад. На вопросы о возрасте, составе семьи и вероисповедании мой новый друг ограничился плавным переходом на обсуждение скоростных свойств нашего транспорта. А вот на предложение сойти на первой же станции, чтобы перекусить, ответил благосклонным кивком.

Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что ошибся, и денег у моего спутника оказалось достаточно не только, чтобы расплатиться за ужин, но и чтобы снять номер в местной богемной гостинице. Богемная – было написано на самой гостинице. Как мне показалось, впрочем, хозяйка имела в виду, все-таки, не Богему, а Богемию. На это, пожалуй, намекал и нарисованный на красной вывеске белый двухвостый лев в короне, с разинутой пастью, стоящий на лапах, больше похожих на окорока. Зато кружка, которую он держал в передних лапах, очень даже походила на хорошую глиняную кружку с пивом.

С каждым проведенным вместе часом мой спутник нравился мне все больше и больше, поэтому даже то, что он благородно разрешил мне заплатить и за ужин и за номер, в тот момент казалось просто причудой старого друга.

Бутылку хорошего скотча за полтора доллара мы прихватили с собой на второй этаж, и там, под веселый стрекот цикад, предались возлияниям и излияниям.

- Мой друг, - сказал доктор Персиваль. – Я вижу, что вы, при всей своей осторожности, продолжаете рискованные занятия. Поверьте, никто и никогда не заменит вам сломанный нос или проломленную голову. Пора, пора остепениться и переходить на что-то более спокойное.

- При всем моем уважении к вашим сединам, - отвечал я, несколько перепивший виски, и готовый в тот момент поучать даже самого Моисея, - сидели бы вы дядюшка и молчали. Вы торгуете лекарствами, а чем они лучше средства от радикулита из гремучек гремучей змеи или бальзама от перхоти из святой земли?

- Я не шарлатан. Мои средства проверены на тысячах.

- И вас ни разу не били?

- Били. Даже убивали. Но все равно именно мои снадобья кормят меня и позволяют довольно безбедно жить вот уже больше пятисот лет.

В тот момент сама абсурдность цифры не оказала на меня должного влияния. Честное слово, даже если бы доктор Персиваль сказал бы «пятьсот пятьдесят лет», я бы и это проглотил бы, настолько неплохим оказался тот скотч.

- Да, да, да. Когда я торговал снадобьем шамана Пери-Скопа, я тоже всегда добавлял себе пару-другую годиков. Правда, мне это не помогло, когда мне переломали ребра.

- Я не говорю, что мне пятьсот, Генри. Мне значительно больше восьмисот лет. Просто пятьсот лет назад я бросил свои изыскания в алхимии и занялся продажей.

- Наверное, вы получили философский камень, и деньги вас перестали интересовать?

- Нет, Генри, наоборот. Я понял, что философский камень получить мне не удастся, и деньги я смогу заработать только своими снадобьями. И зарабатываю, кстати.

- Пятьсот лет?

- Чуть больше, с 1342-го года. Тогда мне пришлось бежать из Стерлинга, где нападающие шотландцы разрушили мою лабораторию в замке. Единственное, что я смог тогда взять с собой, это мои рецепты и небольшой кусочек моего бальзама. Все, что я смог к тому моменту сделать, меньше тысячи гран.

- И все это время вы торговали?

- Да. И не жалуюсь на судьбу. Поверь, свои тридцать долларов в месяц я получаю без труда.

- Почему же тогда за номер и ужин платил я?

- Ты ведь сам этого хотел. Зато я могу научить тебя многому тому, что и сам умею.

* * * * *

- Вы очень интересно рассказываете, но почему говорите в первом лице? Ведь все это происходило больше ста лет назад. Генри, он кем вам приходился?

- Генри – это я. Я не боюсь признаваться, сейчас я знаю точно. Убить доктора Персиваля я тогда не смог. Я внимательно читал местные газеты. Я думал тогда, что оставляю его труп в гостинице, поэтому очень торопился, обшаривая его карманы, и набивая свой саквояж всем, что нашлось в его багаже.

Книга с рецептами оказалась зашифрованной, и я добрых двадцать лет потратил на расшифровку. Сами рецепты были вполне простыми, кроме одного. Вот этого согревающего пластыря. Достаточно всего лишь смочить его и налепить на грудь, чтобы простуда покинула легкие. И все это благодаря последним гранам знаменитого бальзама доктора Персиваля. И всего за пять долларов за дюжину я готов вам продать эти пластыри.

- Вы имеете ввиду горчичники?

- И до вашего городка добрался телеграф. Я знаю, что только настоящий прогресс способен вставить палки в колеса наших тележек. Тогда, может быть, вы дадите доллар человеку, который рассказал вам такую интересную историю? Четвертак? Хорошо, пусть будет четвертак. Может быть, у вас в баре найдется еще и бутылочка чего-нибудь согревающего? На улице становится зябко. Пить вредно? Я, как настоящий врач, с вами не согласился бы…

* * * * *

Я закрыл дверь за бродягой и вернулся в гостиную. Все-таки, жизнь меняется. Меняемся и мы. Я давно уже разлюбил бьющий в лицо горячий воздух прерии, и променял его на горячий воздух камина, как когда-то променял промозглую шотландскую сырость на сухую благодать Иллинойса. Да и кости, которым скоро стукнет большой юбилей с тремя нулями, начинают ныть к осеннему ненастью. Но неужели я так сильно изменился? Впрочем, можно ли ожидать, чтобы он узнал меня, он, решивший тогда, что я ношу бальзам с собою. Капелька – от простуды – и правда была с собой. Я капнул ее тогда в виски. Все остальное, что я не успел выпить к тому моменту, надежно спрятано в банке. Там же хранится и до сих пор. Почему-то я не хочу отдать окружающим свою панацею.

Может быть, потому что меня слишком много раз убивали? И никогда им от этого не становилось лучше?

 

 

 

 

 

0
229
0