Yvision.kzYvision.kz
kk
Разное
Разное
399 772 постов41 подписчиков
Всяко-разно
18
09:16, 19 апреля 2017

Девичьи слезы: по искореженной душе

Темная кухня, по стенам и двери холодильника – отблески уличных фонарей. Крупинки света скользят по ее белой матовой коже. Скользят и скатываются на пол. На ней – только моя рубашка. Рубашки и очень много, и очень мало одновременно.

Она зажигает сигарету – вторую или третью подряд. Одна нога на табуретке, вторая закинута на мое плечо. Я молчу, курю, ее нога мне вовсе не мешает.

- Со мной столько всего было. Ты ведь меня совсем не знаешь. Интересно, нужна я тебе буду, если расскажу хоть половину?

Я продолжаю молчать, но в животе что-то неприятно дернулось. Обхватываю ее ногу на своем плече, хочу посмотреть в ее синие глаза – нет, слишком темно. Что же эта девочка, младше меня на добрых шесть лет, могла видеть такого, чего не видел я?

Впрочем, могла, конечно. Я ведь был сначала правильным ребенком, потом – относительно правильным подростком, хоть и жившем в «бандитском» районе. На наркоте не сидел, в криминале не участвовал. Потом – универ на гранте, почти шесть размеренных лет с девушкой, так и не ставшей моей женой. Работа, одна, другая. Дом, работа, дом.

Иногда мне кажется, что она намного взрослее меня. Минимум – на целую жизнь.

«Все равно будешь нужна, расскажи», - прошу я. Прошу молча – одним взглядом. Она стряхивает пепел и кивает.

- Мне было двенадцать. В соседнем доме был подвал… Знаешь, обустроенный такой, с теликом, диваном и кроватями, даже комнат было две.

На этом месте мне стало страшновато, горькие догадки кольнули с левой стороны груди и укатились куда-то в район селезенки.

- На каникулах мы постоянно тусили там – я и несколько друзей, ровесниц и ровесников. Вот и… в ТОТ раз… - с нажимом сказала она. - Нас было четверо. Одна, кстати, на тот момент - лучшая подружка и все такое. И, короче, решили мы побухать – типа как взрослые, интересно же!.. Купили «диззи» - почему эти суки в магазинах нам его продали? – да начали пить. Я выпила две бутылки. Естественно, меня накрыло – много надо что ли такой щеглухе?

Я вспомнил, как сам в лет тринадцать глушил псевдоджин с псевдотоником в пузатых бутылках, где на этикетках еще были какие-то фрукты (или даже овощи?). Мы с приятелями пили его на велотреке в парке Горького, говоря родителям, что играем там в футбол. Действительно, много и не надо было.

- Мне стало плохо: шатает, трясет, блевать тянет, на ногах толком не стою. Домой не пойдешь – предки такое устроят! Я решила полежать, чтобы очухаться, и пошла в соседнюю комнату – пустую, темную, с кроватью. Там и упала. «Друзья» мои даже внимания не обратили – только ржали, мол, как ты так нажралась… И тут в подвал завалились старшие – двое пацанов, им тогда лет по 19-20 уже было.

Мои догадки кристаллизовались в нечто холодное, округлое и тяжелое, инородное и омерзительное,  торжествующе катающееся по желудку.

- Один открыл дверь в комнату, где я валялась, позвал своего кента. Сначала они сели рядом да начали ласково так спрашивать: «Тебе плохо? Может помочь надо?» А потом… потом одна из этих тварей полезла мне под майку. Начал щупать меня, по животу водить…

Ее голос задрожал, она всхлипнула. Хотел обнять ее, но оттолкнула – не жалей меня, мне плевать на твое сострадание.

- Тут я стала понимать, что сейчас произойдет страшное. Начала кричать, размахивать руками и вырываться. Им не понравилось, что ссыкуха сопротивляется – начали бить. По лицу. Тогда мне нос и сломали, - резким движением она показала на маленькую горбинку на носу. - От ударов «поплыла», кровь хлещет, тогда они с меня майку сдернули. Полезли в шорты, начали их стягивать.

Инстинктивно нахожу ее колено и сжимаю. Пожалуй, сжимаю сильнее, чем надо было, потому что на белой коже остаются красные пятна.

- И вдруг какой-то грохот возле входа в этот херов подвал. Эти уроды испугались, вскочили с кровати. Я – за ними, как-то так и проскочила, смогла выбежать на улицу, на ходу майку натянула и к дому, насколько могла бежать… Знаешь, что самое мразное? В дверях той комнаты, где меня чуть не изнасиловали, стояли и все видели мои друзья. Стояли, видели и ржали. Понимаешь, им было смешно?

По ее лицу начинают течь крупные, собирающие блики фонарей слезы. Одна за другой катятся, красят щеки тушью. Страшный, траурный макияж.

- И… что с ними стало? Ну, с этими ублюдками? Посадили их?

- Ага, щас. Живут себе, твари, все в том же районе. Вроде даже семьи завели. Ну или один завел. Иногда видят меня, делают вид, что даже не знают… Не представляешь, как я хочу, чтоб их дочерей обязательно изнасиловали – или даже по кругу пустили. Пожестче, пострашнее. И еще вдобавок СПИДом заразили чтоб.

Представил. Очень явственно представил.

- Ты ничего никому не рассказала?

- Рассказала. Уже в восемнадцать лет. А тогда призналась, что пила, но наврала, что просто упала и ударилась лицом. Поверили… Как они могли поверить? Почему они поверили? – голос сорвался на крик. – Ведь если бы тогда у меня выпытали правду… Если бы я сказала, как есть, и этих двоих посадили – все, все бы в моей жизни пошло по-другому. Но не пошло!

Мне нечего сказать. Да и что тут скажешь?

- Понимаешь, меня чуть не трахнули насильно? В двенадцать лет. Меня. Чуть. Не трахнули. Но эти сволочи, которые были моими друзьями, перестали со мной разговаривать, тыкали пальцем и говорили всем вокруг:

«Вот, смотрите, она шалава!»

И все стали говорить, что я шалава – во дворе, в школе, везде. Для всех я стала шалавой – только потому, что меня пытались изнасиловать.

Она отбрасывает с лица черную прядь своих волос, шумно выдыхает табачный дым. Слезы высохли, и смазливое, притягивающее взгляд лицо стало жестким – почти волчьим.

- Потому нет у меня друзей. В школе я была изгоем, почти ни с кем не общалась. Вечная депрессия. Под машину прыгала, хлорку глотала, антидепрессантов нажралась один раз… Откачали. Родители ничего не понимали – что же со мной не так? А со мной все не так.

Остановилась, помедлила – словно думая, стоит ли еще что-то говорить? Стоит, милая, стоит.

- И… еще мне омерзительна была даже мысль о сексе. Не могла понять, как смогу этим заняться. Потом все же случилось… Первые разы было больно, больно и страшно. А потом боль стала притупляться, и я поняла, что только сексом ее и можно вытравить.

Она оборвала свой рассказ, глянула мне в глаза:

- Ну что, нужна тебе такая? Хорошо подумал?

Я опять промолчал. Череп изнутри скребла мысль, что всего этого не должно было быть. Такое бывает только в новостных сводках, верно? Что за подонки, будучи уже взрослыми особями, могли захотеть двенадцатилетнюю девчонку – угловатую, плоскую, костлявую? Как это вообще возможно? Почему родители этой девчонки разрешали ей где-то пропадать, сидеть в каком-то подвале? Что, где и в какой момент пошло не так?

Ответов не было. А спрашивать больше ничего не хотелось.

Когда-нибудь у меня будет дочь. Я почти уверен в этом. Через год, два, три, пять лет, десять – но точно будет. И я наверняка буду ненавидеть всех без исключения самцов человеческого вида – превентивно, в качестве самообороны, только за одну мысль о том, как они могут искорежить душу моей пока еще не рожденной дочери.

18