Про сельских женщин
Мой шуточный пост про халат келинки в Фейсбуке помимо лайков вызвал и упреки, что негоже насмехаться над сельскими женщинами, которые носят такие халаты из соображений практичности и дешевизны.
Так я не насмехалась, боль сельских женщин - это и моя боль, меня даже угнетенные женщины в отсталых странах не так огорчают, как сестры по крови и сограждане.
Поэт и гражданин Некрасов писал давно про сельских женщин:
Три тяжкие доли имела судьба,И первая доля: с рабом повенчаться,Вторая - быть матерью сына раба,А третья - до гроба рабу покоряться,И все эти грозные доли леглиНа женщину русской земли.
А на тему сельских женщин в нашей стране есть прекрасный текст великолепной Салимы Дуйсековой:
Её быт заскорузл и тяжёл – центрального отопления нет, водопровода нет, газопровода нет, “свет” с перебоями, а часто и вообще всё проще – вода из колодца (если есть колодец), газ в баллонах (если есть доставка), “свет” тоже не везде. Удобства во дворе, общественной бани нет – зачем?
Ей негде зарабатывать, работать как раз есть где – весь дом на ней. Колхозы почили в бозе, предприятий на селе почти нет.
Бывший министр сельского хозяйства заикнулся было о том, что надо бы создать на селе агрогородки. Гладко так пел: “если вкратце, то агрогородок - это благоустроенный населенный пункт с численностью населения, как правило, менее 1000 человек, в котором созданы производственная и социальная инфраструктуры для обеспечения социальных стандартов проживающему в нем населению и жителям прилегающих территорий”. И дальше – тра-та-та, тра-та-та…
Прожектёр Кампанелла говорил о том же, но другими словами: Наиболее тяжелые ремесла и загородные работы исполняются мужчинами: пахота, сев, сбор плодов, молотьба. Но для дойки овец и приготовления сыра обычно назначаются женщины; точно так же они выходят недалеко за черту города собирать травы и работать в садах. А ещё к женскому труду относятся те работы, какие исполняются сидя или стоя: так, например, тканье, пряденье, шитье, стрижка волос и бороды, изготовление лекарств и всякого рода одежды”.
Эвфемизм “агрогородки” придуман для того, чтобы не произносить слово “колхоз”. Не мог же господин министр сказать, что надо создавать колхозы, потому что сразу бы возник вопрос - а зачем и под чьим светозарным руководством вы их планомерно разваливали?
Не успел, сердешный, создать свой Город Солнца. Сняли. Уволили в запас. Прям не дают людям плодотворно поработать. Ну ничего, он кадр ценный, надо будет, кинут на другой фронт – дыры плотной тушкой затыкать.
Чаще всего она “самозанята” - свозит в райцентр три-четыре бутылки айрана или зелень с огорода, продаст там на базаре. Это при условии, что есть корова, коза или огород. Чаще всего огорода нет – чем его поливать, когда воды едва для питья хватает? Корова в нынешних обнищавших сёлах – роскошь. Выпасы – настоящая проблема, лучшие земли захвачены местными латифундистами. Она бы рада взять кредит для какого-нибудь малого бизнеса, но банки, к сожалению, не берут в залог её бессмертную душу.
Если она учительница, бухгалтер или медработник, то ей ещё надо “выглядеть”, самозанятая об этом и не думает, из гардероба у неё два халата, кофта, тапочки для дома, калоши для улицы. При отсутствии бани и приличной косметики “выглядеть” получается несколько проблематично, о таких банальнейших дамских радостях, как маникюр и педикюр, она и не мечтает. А если доведётся выбраться в город и попасть в салон красоты, то она стыдится предъявить маникюрше натруженные руки. У неё нет, не было и никогда не будет французских духов - самой себе покупать ей в голову не придёт, а муж лучше пропьёт эти деньги, чем на глупости тратиться. У неё нет, не было и никогда не будет изысканного нижнего белья. Её удел – синтетическое китайское барахло.
Часто она, чтобы сэкономить, печёт хлеб самостоятельно – две заряженные тестом сковородки без ручек, зарытые в золу, дым, выедающий глаза, с десяток мелких ожогов каждый день, зато семья с хлебом. Ревностные радетели и оберегатели “седой старины” скажут, что ничто с таким хлебом не сравнится по вкусу. Так на то они “радетели” и “оберегатели”, чтобы болтать, не они же проделывают эти романтические операции – замес опары, замешивание полного таза теста, возня с костром, манипуляции со сковородками и тестом, всё это под палящим солнцем, дождём или снегом. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Во многих сельских подворьях можно увидеть, что над очагом нет никакого навеса – супруг не озаботился, а зачем, вот его бабушка обходилась без этого блага цивилизации, ну так и нечего нарушать традиции. Традиции беречь надо.
Стирает она чаще всего вручную, если и есть стиральная машина, то на неё уходит прорва воды, а воду, как и традиции, тоже велено беречь.
У неё нет никакого дамского хобби. Недамского тоже. Шьёт и вяжет она не для разнообразия досуга и удовольствия, а по жестокой необходимости.
Клуба в ауле нет. Раньше был, а теперь нет. Разнесли по кирпичикам. Зато есть “Азық түлік”, где даже глубокой ночью в кредит отпускают палёную водку.
Она редко хорошо образована, зато почти всегда воспитана в лучших сельских традициях – неприхотлива, незаносчива, независтлива, неизменно почтительна со старшими. Даже если она видит, что перед ней всего-навсего состарившееся ничтожество - она будет разговаривать с ним или с ней уважительно и не посмеет сесть в их присутствии.
Нормальное медицинское обслуживание ей недоступно, хорошо, если в ауле есть фельдшер. В больницу она попадает, как правило, когда совсем припрёт – пришла пора рожать или лопнул аппендикс.
Сытенькие, с лоснящимися щёчками народные поэты и писатели - главные переживальщики за народ - каждый божий вечер долдонят с экрана телевизора, что именно она, сельская женщина (на горожанок их мантры никогда не действовали), должна неустанно улучшать демографическую ситуацию в стране.
Сами дяденьки не дураки, у них у самих детей - двое, трое от силы. Всё ушло в творчество, понимаешь.
Часто, слишком часто, отвратительно часто она – жертва домашнего физического и психологического насилия. Симону де Бовуар она не читала, а мама приучила её терпеть – терпи, дочка, не ты первая, не ты последняя.
Великодушное общественное мнение и наши “самые гуманные” суды снисходительны к домашним тиранам и это развязывает им руки.
Совсем недавно судили одного вспыльчивого чабана, убившего жену, потому что ему “не понравился ответ супруги”. Титанического самоуважения человек. Как писали газеты, “он связал супруге ноги и, привязав ее к лошади, погнал коня в степь. Время от времени он останавливался и, пиная жертву, спрашивал, пойдет ли она домой, а затем снова гнал коня по степи. После очередной остановки “супруг” заметил, что женщина уже мертва”.
Дали девять лет. Наверное, учли, что он победитель межрайонного конно-спортивного состязания и виртуозно играет на домбре.
И потом, он же свою жену убил, не чужую. Убил бы чужую, дали бы десять.
Она ничего не читает, вообще ничего, ни книг, ни газет, ни журналов. Некогда и негде литературу взять – местная библиотека стараниями оптимизаторов отправилась туда же, куда отправлен клуб. Про компьютер она знает только то, что он тоже потребляет электроэнергию.
Если в доме есть книги, то это школьные учебники детей. Ещё может быть в доме один из романов Мусрепова или Муканова, затрёпанный, ещё советского издания и несколько номеров журнала “Отдохни” - дочка купила. Дочка её жалеет и пуще всего на свете мечтает уехать от всей этой тоски зеленущей в город. Было ещё в доме автобиографическое жизнеописание местного акимчика, распространённого насильственным способом, но его отправили в дощатый туалет – уж больно скучное чтение.
Есть ещё Коран – местный мулла настойчиво навязал, грозя муками ада, - неудобно было не купить. Миллионы экземпляров этой книги уже оплачены арабскими шейхами и переданы ДУМК для бесплатной раздачи пастве. Но мулла, как правило, Аллаха не боится и нагло делает свой маленький гешефт.
Во время пятничной проповеди мулла продолжает свою просветительскую деятельность, к месту и не к месту напоминая окормляемой массе, носящей штаны, что “мусульманину дозволено иметь четыре жены”. Приводит при этом разные положительные примеры из жизни не самых последних лиц государства. Строго поглядывая в сторону женской аудитории мечети, мулла любит поговорить о магических свойствах трижды произнесённого слова “талак”. Чтобы, значит, помнили.
Светская аульная жизнь – свадебные тои, юбилеи, обряды обрезания и прочие народные гуляния. Есть в каждом ауле летучая боевая бригада молодых женщин, которые неизменно помогают хозяевам на всех мероприятиях – готовят, кипятят самовары, раскатывают квадратные километры теста, моют бесчисленную посуду, чистят требуху и центнеры овощей. Тот, кто скажет, что им доставляет несказанное удовольствие пахать в чужом доме - или дурак, или притворяется, что ничего не понимает. Эти женщины делают это потому, что смогут после окончания мероприятия поделить между собой оставшуюся сорпу, предусмотрительно снятый с бульона жир и припрятанный таз баурсаков. Их детям это еда на два-три дня. Предвижу вой нацпатов – не трогайте этих женщин, эти женщины святые, они чтут обычаи предков. Да, элемент взаимовыручки в их действиях, безусловно, есть. В отсутствие других ресурсов они обмениваются единственным принадлежащим им – трудом их неутомимых рук.
Поздним вечером, когда семья накормлена-напоена-обстирана-уложена, она может включить одноглазого гуру – телевизор и развлечься вволю. Если нет “тарелки”, а её чаще нет, то на селе доступны только несколько каналов – “Хабар”, “Казахстан”, “Ел арна”. А там мужчинки в дорогих костюмах с мордами, от которых прикуривать можно, рассказывают ей, как “растёт и хорошеет наше село”, как открываются на селе новые предприятия, помпезно именуемые заводами – хотя все прекрасно знают, что это просто линии по упаковке чего-нибудь, и занять они могут с десяток человек, не больше. Одно за другим, всё открываются и открываются… Для убедительности показывают рабочего этого предприятия в новой робе с неразглаженными складками и в новой каске – только что выдали. Рабочий, боясь моргнуть, испуганно таращится в камеру, благодарит “партию и правительство за неустанную заботу” и не успевает договорить - камеру отводят, поблагодарил, и хватит. Ещё мужчинки обязательно поясняют в конце, кому лично она обязана всем этим счастьем – собственно для этого финала вся программа и делалась. Иногда телевизор устаёт врать и тогда показывает ей, как три холёные турецкие красотки на протяжении двухсот серий не могут поделить одного выбритого до синевы турецкого мужика. Мужик делиться не хочет, а хочет иметь дело со всеми тремя. Захватывающее зрелище.
Если при всём при этом ей “повезло” выйти замуж за какого-нибудь Непришейрукав, умеющего делать только детей и который уже с утра плохо координирует движения – то жизнь “удалась”.
Учитывая национальные и геополитические особенности нашей Родины и текущую экономическую ситуацию, есть основания полагать, что её положение с каждым годом будет становиться всё хуже и хуже.
Даже если она прочтёт Симону де Бовуар.
Поэтому тот самый халат как олицетворение образа жизни я иронически назвала сакральным, а саму такую келинку назвала архетипом, потому что в нашей культуре и ментальности - это архетип.
Мне повезло быть не сельской женщиной, и маме повезло, и бабушке.
И может быть, стоит начать хотя бы с отказа от халата? Ведь не зря есть внешние обряды инициации - постриг в монахи, смена прически при замужестве, надевание кимешека и прочее.
Да, вряд ли сельские женщины читают меня в интернете.
Но много женщин, которые и в городе ходят в таких халатах и покорно сносят удары судьбы.
Решение не в том, чтобы уходить от мужа, что вы. Решение в том, чтобы самой принимать решения. Даже если это решение остаться с таким бьющим/пьющим и т.п. мужем, который кормит семью (для кого-то копейки, но ей и это ощутимо)
А вот решение - носить ли такой халат или что-то другое - вправе решать сама женщина.