Предприимчивые люди называют кризис этапом новых возможностей, а представители искусства – порой объединения. Вот и в репертуаре театра имени Чехова появилась новая нотка, созвучная времени. Комедия «Именины», премьеру которой чеховцы зарядили на все празднично-выходные дни, сумела за флером веселья показать нечто большее, чем простонародный юмор.
«Опять Белинский, опять «Кадриль»!» – так и хочется отозваться о новом спектакле, поставленном Олегом Александровичем по пьесе Степана Лобозерова «Семейный портрет с посторонним». И это «опять» вырывается не случайно.
Во-первых, такое ощущение, что у Гуркина, автора «Кадрили», выстрелившей в прошлых театральных сезонах, и у Лобозерова – одна муза на двоих. Сибирское село, семейные дрязги и комедийная атмосфера, через которую проходит сюжет, у этих авторов схожи настолько же, насколько и две лубочные картинки.
Во-вторых, большую роль в объединении этих двух пьес сыграл все-таки стиль режиссера. Ведь когда читаешь «Семейный портрет с посторонним» Степана Лукича, нет там тех интонаций да междометий гуркинских, как в пьесе «Кадриль». Язык героев Лобозерова не в пример глаже и тусклее, трудно даже представить, над чем тут можно посмеяться. А в «Именинах» от Белинского они есть! И вообще все герои будто перепрыгнули из полюбившегося фильма «Любовь и голуби», снятого по пьесе Гуркина. Так же узнаваемы, близки и органичны, как в знаменитом фильме.
В-третьих, – реакция публики: такого хохота, как на этих двух спектаклях, я не слышала больше ни на одной другой комедии!
Ну, и в-четвертых, в финале – танцы, только уже не под «кадриль мою сердечную», а под «Коляду» группы «Иван Купала».
И в общем, как ни сравни, а обе постановки сыграли на успех режиссера Белинского.
Но, пожалуй, самый жирный плюс – игра актеров. Уж насколько часто разочаровывают премьеры из-за торчащих «живулек» после генеральной «примерки», – что «Кадриль», что «Именины» сражают сразу, с первого дня и с первого акта. Получать удовольствие с самой начальной сцены – дорогого стоит!
И здесь хочется особо выделить игру актеров Александра Аммосова (кладовщик Михаил), Ольги Светенковой (Бабка) и Рамиля Шарипова (Тимофей). Обратившись опять же к первоисточнику, пьесе «Семейный портрет с посторонним», сложно было предугадать, какими свежими красками заиграют эти персонажи в павлодарских «Именинах» благодаря их усилиям.
Взять того же Тимофея, показавшегося в пьесе обычным сельским пьянчугой, «пролетариатом» в худшем понимании этого слова, которому лишь бы выпить. У Шарипова же это душевный и очень симпатичный мужичок, благодушный и по-детски мечтающий о празднике.
Совершенно невозможная в своем маразме и мракобесии Бабка – у Светенковой оказалась просто напросто «моторчиком» семьи: ей до всех и всего есть дело. А если сей «фольклорный элемент» и достает своими страхами, то самое грубое, что можно про нее сказать хохоча: «От же заноза!».
И, наконец, мало проявленный в пьесе, как второстепенный персонаж, кладовщик Мишка – у Аммосова стал таким вдохновенным вралем, что Мюнхгаузен обзавидуется! Можно даже сказать, Михаил стал в «Именинах» главным лицом, активно продвигающим сюжет. И это небольшое смещение акцента – тоже в пользу павлодарской постановки, сумевшей в простенькой пьесе выделить что-то свое.
Вообще весь актерский состав, задействованный в спектакле, сработал как единый и слаженный механизм. Задор и полное погружение в образы и сюжет проиллюстрировали старую истину: лучше всего дело спорится, когда от него получаешь удовольствие. А что актеры таки наслаждаются игрой, видно невооруженным глазом!
Что же такого большего, чем комедия, идет в театре Чехова в эти дни? – вернется к началу статьи внимательный читатель. Для этого нужно немного ознакомиться с сюжетом.
Сельский «Яго» Михаил – не со зла, но ради сохранения за собой вакансии жениха девушки Тани, – предупреждает хозяев семейной «гостиницы», где и проживает его возлюбленная, о том, что их новый постоялец – из дурдома. Постояльца же, приехавшего из города художника Виктора, который как назло заинтересовался Татьяной, он в свою очередь ставит в известность о «психическом нездоровье» самих хозяев. И так лихо накручивает обе стороны, что в доме воцаряется атмосфера недоверия и страха. Это-то и становится причиной смешных столкновений между «городом» и «деревней», «своими» и «посторонним», «нормальными» и «ненормальными».
Пьесу Степана Лобозерова «Семейный портрет с посторонним» называют анекдотом, и наверняка в каждой семье или компании ходит похожая байка о недоразумении, вызванном ложным пониманием ситуации. Однако, ковырнув ногтем лубочную картинку, можно увидеть и более глубокие пласты. Короткая и незатейливая комедия, – такие лучше всего работают на кассу, – тем не менее имеет острый раздражающий привкус чего-то очень близкого нам по времени-месту. Так что упоминание о кризисе в начале статьи было не случайно. Когда нарушается равновесие в обществе и экономике, вскрываются и давно назревшие проблемы духовного порядка. И когда читаешь и смотришь пьесу, написанную Лобозеровым в 1991 году, понимаешь ее актуальность в 2016-м.
Помните, наверное, этот «веселенький» 91-й? Войны в Южной Осетии, Персидском заливе и Югославии, беспорядки в Албании, карабахский и чеченский конфликты, митинги, путч и объявленные суверенитеты бывших советских республик. Наконец, полный и окончательный развал СССР. Похожие события происходят и сейчас: войны, конфликты и разделение бывших братских народов. И к этому прибавилась «холодная», хотя и не менее ожесточенная информационная война. Совсем как в пьесе Степана Лобозерова:
«Виктор (стараясь громко и грозно): Кто там? У меня тут ножичек имеется!
Катерина: Ну тогда крикни чего-нибудь.
Тимофей: Зачем?
Катерина: Чтоб услышал, что не спим. Про топор лучше.
Тимофей (кричит): А ну-ка, принесите-ка мне топор, который повострее!
Ждут реакции.»
Смешная байка приобретает в эпоху геополитических сдвигов совсем другой смысл, вынося со сцены что-то совсем не веселое. Слухи, которые выливаются грязными потоками СМИ враждующих стран, ссорят между собой народы. И их последствия – такие же нелепые и угрожающие, как в пьесе Лобозерова. Перво-наперво нужно найти отличия между людьми. Разделение на своих и чужих, где чужие – по негласной договоренности хуже, обыгрывается в диалоге Михаила и Бабки:
«Бабка: А где ты нынче нормальных найдешь? У нас вон возьми кругом…
Михаил (перебивает): Да это свои, что ты равняешь?»
Все, конфликт заложен, семя раздора упало на благодатную почву. Версия о сидельце желтого дома лучше всего прививается Бабке, при этом старческий маразм и ксенофобия, характерная для ее поколения, приобретают уродливо-карикатурные формы. Как в этом споре между ней и внучкой Таней, представителями двух разных мировоззрений:
«– Да что он тебе сделает, вы почему такие запуганные-то? Если кто-то чужой, сразу его бояться – обманет, ограбит! А в городе, если все незнакомые, ты что, зайдешь в трамвай или в автобус и будешь сразу про всех так думать?... – Да все ноги обтопчут. – Но они же еще не оттоптали, а ты уже думаешь. – Ну так я же знаю, что все равно обтопчут. – Вот если б Мишка сказал, что он хороший-прехороший, так вы бы не поверили...»
Из всей семьи не верит Мишке только Таня: «Вы же даже не посмотрели на него (Виктора) своими глазами, а ему сразу верите. А я сама посмотрела – и почему ему верить должна?» – вот она, адекватная реакция на слухи, которой так часто не хватает потребителям «черного» и «желтого» пиара.
Но только финал пьесы расставляет все по местам: художник Виктор, запуганный «ненормальными» хозяевами, в конце концов находит общее для всех: «Выпустите меня! Я тоже псих! Я такой же, как все, сумасшедший!..»
И если посмотревшие премьеру зрители и ушли из театра в веселом настроении, то не в последнюю очередь потому, что смех над собственной глупостью – самый полезный. После такого смеха кажется, что общество еще имеет шанс на выздоровление.
фото Альберта Шара