Думаю, такой рецензии вы еще не читали!
Фильм «Безумный Макс 4: Дорога Ярости» – это прогресс Миллера в плане спецэффектов и безусловный регресс в плане семантики.
Вкратце сюжет фильма можно изложить следующим образом: у страдающего мегаломанией диктатора (которые в постапокалиптической конъюнктуре растут как грибы: вспомните Гомункуса из второй части и Тетушку Энтити из третьей) мужеподобная Шарлиз Терон (чей образ является своего рода политкорректной данью господствующим в западном мире феминистским тенденциям) уводит из под носа гарем и предпринимает с высокой степенью вероятности обреченную на провал попытку бегства. Точнее, угона, так как действие фильма разворачивается в антураже машин и дорог. Если бы не старина Макс, встроенный в развитие событий сценаристским произволом, фильм окончился бы на 20-ой минуте.
Далее следует разнообразный по динамике и монотонный по смыслу ряд сцен погони, стрельбы и насилия. Это все сопровождается совершенно идиотским обменом реплик между персонажами. Минимализированная коммуникация, по замыслу сценаристов, видимо, должна была передавать смысл происходящего концентрированным образом, не отвлекая зрителя от изнурительного непрекращающегося экшна, дабы он, не приведи господь, вдруг не абстрагировался от суггестивной картинки и не задался вопросом «а что за дерьмо мне, собственно, тут показывают?». Но какова бы ни была аутентичная интенция сценаристов, разговоры в фильме оставляют однозначное впечатление: а именно – скуднейший лексикон персонажей, который они умудряются употреблять таким неопределенно-расплывчатым образом, что смысл, который по определению присущ тому или иному слову, начисто исчезает. Вспомнить хотя бы тот невнятный диалог между Максом и Фуриосой, который построен на использовании совершенно неуместных патетических клише:
Макс: Зачем ты туда едешь?
Фуриоса: За искуплением.
Фильм «Безумный Макс 4» показателен в метаотношении не как художественное произведение, а как социокультурный продукт современной киноиндустрии. Он отражает типические черты, свойственные современным культурным трендам, таким как:
1) ПЕССИМИСТИЧЕСКИЙ НАСТРОЙ В ОТНОШЕНИИ БЛИЖАЙШЕГО БУДУЩЕГО (тематика кризиса, катастрофы, постапокалиптики). Все современные фильмы с футурологическим уклоном рисуют мрачный образ будущего (антиутопии). Все время муссируются какие-то надуманные проблемы, которые нагнетаются и преподносятся не в качестве одного из возможных вариантов, а в качестве неизбежной участи.
2) ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКА КАК ТУПОЙ ЖЕСТОКОЙ СКОТИНЫ, которая не может ничему научиться, не способна ни на что положительно-конструктивное, охваченная деструктивными импульсами потребления (всё поиметь) и превыше всего ставящая сохранность своего тела (не души, не чести, не совести, не достоинства, а именно тела).
3) БЕЗАЛЬТЕРАНТИВНОСТЬ РЕПРЕССИВНО-ТОТАЛИТАРНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА на основании необоснованного идеологемматичного аргумента: «все люди – свиньи». И иначе решить проблему, кроме как через применение насилия, массовый обман, манипуляцию общественным сознанием, не получится.
4) АГРЕССИВНАЯ ЭКСПАНСИЯ СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ АКСИОЛОГИИ С ПРЕТЕНЗИЕЙ НА УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ. Высшие ценности – это силиконовая грудь подружки; прокаченный автомобиль; социальное превосходство, основанное на унижении других (мир делится на «козлов» и «лохов»: «лохи» –это те, кого мы поимели, а «козлы» – это те, кто поимел нас). Агрессивно это навязывание западных «ценностей» потому, что все остальные, не-западные, ценности определяются как отсталые, примитивные, неразвитые, достойные только презрения и осмеяния, а то и откровенно опасные, заслуживающие уничтожения. При этом не идейно уничтожается сама ценность, а физически ликвидируются ее носители, как это сейчас происходит в столкновении Америки с мусульманскими странами. На уровне же информации – не-западные ценности профанируются и преподносятся с точки зрения западных ценностей: так, например, образ жизни бушмена из Афганистана, который не смотрит телевизор, не знает, что такое интернет, кто такая леди гага и джастин бибер, оценивается как дикий, ужасный, нечеловеческий. А тот факт, что этот человек более гармоничен и не извращен потоками дебилизирующей информации, попросту игнорируется. То, что его дети не качают порнографию гигабайтами, не обсуждают с упоением жизнь медиазвезд, а вместо этого занимаются исконной человеческой деятельностью: земледелием, скотоводством, ремесленничеством; то, что они имеют святыни и почтительно к ним относятся; то, что их жизнь, – это нечто большее, чем просиживание штанов за компьютером и 12-часовое пяленье на экран, не проговаривается. Вырываются из контекста отдельные аспекты их жизни, тщательно демонизируются и преподносятся в СМИ как мракобесие и фанатизм.
Подводя итог, можно сказать, что подавляющая часть современного кинематографа, так называемый «мейнстрим», – это идеологизированная сфера, далекая от «чистого искусства», представляющая собой скорее хорошо отлаженную машину по производству идеологических концептов. Поэтому, производя анализ того или иного фильма, нужно учитывать не только его абстрактные художественные особенности, но и его функционирование в качестве конкретного идеологического продукта: смотреть не только с эстетической позиции зрителя, но и с рефлексивной позиции аналитика.
И в конце хотелось бы напомнить старое доброе выражение дедушки Маркса: «Идеология – это ложное сознание».