Сөз - Құдайдан шыққан бу //Слово (поэтическое) есть дыхание Бога...
Шах – Карим Кудайбердиев.
Не я ль язык твой одарил // Могучей властью над умами?
А. Пушкин.
Я давно думал на эту тему: Пушкин и Ислам. Связав союзом «и» религию с именем поэта, нужно говорить по меньшей мере о двух вещах: религии в жизни поэта, и религии в творчестве поэта. Но я не собираюсь серьезным исследованием заполнять культурологические лакуны в сознании православных и мусульман, касающиеся религиозных взглядов и интересов Поэта. Это задача не моя. Лучше напишу, что чувствую. И немного знаю. Пусть это будет не без лукавства, но и без особой серьезности.
К Пушкину отношение у меня особенное. Такой гармонии и красоты Слова в русской и русскоязычной поэзии я не встречал. Он, задевая душу, осязаемо восхищает. Разве что от Мандельштама получаешь нечто похожее, но это другое. «Прозрачный стакан с ледяною водою». Еще Бахыт Кенжеев: "... уходит сбивчивое слово, оставив влажные следы..." Как казах Бахыт владеет русским Словом, сегодня владеют немногие русские поэты.
Московский казах, "принципиальный кочевник" Бахыт Кенжеев
Из интервью Кенжеева: "...у меня был любопытный спор с моим другом, поэтом Алешей Цветковым. Он когда-то в своем блоге стал говорить, что патриотизм - нехорошее чувство, потому что оно нерационально. Я ему ответил пушкинским: «Два чувства дивно близки нам,// В них обретает сердце пищу:// Любовь к родному пепелищу,// Любовь к отеческим гробам».... Вот и весь патриотизм".
Чем-то они похожи, Бахыт и Иосиф, верно? Это поэзия превращает лица в Лики.
Из интервью Кенжеева: "Возьмем Мандельштама. Сидит человек - нищий, загнанный, никому не нужный и пишет: «...Чтобы раскрылись правнукам далеким// Архипелага нежные гроба». Ну что скажешь - это же невесело. Зато гениально. Мандельштам - мой любимый поэт, но, смею надеяться, я от него независим..."
Мандельштам и Кенжеев - это разговор немного о другом.
Я все же о Пушкине. Его удивительность я понял, еще плохо владея русским языком. Школьной программе не так удалось «затаскать» его, как Гоголя и Достоевского, даже Толстого. Во всяком случае, читал его и учил наизусть с удовольствием, при том, что в детстве заикался, и очень этим страдал. Но, читая Пушкина, я не заикался. Совсем (может, так я ощутил его гениальность). И вот я у доски, читаю вдохновенно «Пророк»: «Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился"... и про «серафима», про «испуганную орлицу…», с удовольствием - про «грешный мой язык». Особенно мне нравились: «И внял я неба содроганье, //И горний ангелов полет, //И гад морских подводный ход…» Когда дошел до: «И он мне грудь рассек мечом,// И сердце трепетное вынул…» я … остановился. Не оттого, что запнулся от заикания. Нет. Меня осенило. Пред тем мною была прочитана (точнее, «съедена» за пару дней) книга Веры Пановой «Жизнь Мухаммеда». И там был эпизод, потрясший мое воображение. Наш пророк (Ғ.С.) Мухаммед в детстве жил у «мамки» - кормилицы Халимы, и там с ним случилось Чудо. Панова красочно описывает это событие. Это произошло в полдень, при ярком солнечном свете. К играющим мальчикам подошли двое в белом одеяний. Это были ангелы. Один держал в руках золотой таз, наполненый ослепительно белым снегом. Ангелы положили юного (Ғ.С) Мухаммеда на спину и, раскрыв грудную клетку, вынули его сердце. Извлекли из него черную каплю, отбросили прочь; затем вычистили и омыли сердце снегом и, вложив его на место, удалились. Молочный брат (Ғ.С) Мухаммеда с криком бросился в шатер. Когда испуганная Халима с мужем увидели Мальчика, он стоял целый и невредимый, но с бледным лицом... Я вдруг понял: читаемое мною стихотворение - про Него. И называется оно - «Пророк». «Восстань Пророк, и виждь и внемли...». Кто помнит, после прочтения стиха у доски надо «делать анализ». В учебнике написано про это стихотворение что-то вроде про «роль поэта и поэзии в жизни общества». Я повернулся к Учителю... Вспоминаю ее всегда с большой буквы и с большой радостью: Газиза Есимхановна. Молодая, яркая, очень красивая. Гладкие черные волосы разделены надвое, живые блестящие глаза. Это она мне привила любовь к классической литературе. До нее я читал в основном про индейцев, приключения, путешествия, биографии... Я повернулся к Учителю, сделал большие глаза и сказал: «Это стихотворение про Пророка Мухаммеда». Она молча меня посадила на место, без анализа... На перемене подозвала: «Объясни...». Я захлебываясь, объясняю. Улыбнулась и косноязычно пропела: «Н-д-дав...». И велела прочесть все девять «Подражаний Корану». Прочитал в тот же день. И впервые испытал, что называется, "культурный шок". Особенно поразило - про погибших воинов «с обритыми главами, с окровавленными мечами, во рвах, на башне, на стене...».
С тех пор часто думал про Поэта, и про эти его стихи, меня начало волновать его отношение к Моей Религии. Читал все, что имеет отношение к Пушкину, и сегодня ищу на книжных завалах о нем. Читая письма К.Рылеева («...живет рылеевский напев, романисты изошли слезами,// словно пал Ермак у врат Рязани, половецкий отразив набег». О. Сулейменов) к Пушкину, в письме от 12 мая 1825 года, наткнулся на это: «... ты можешь быть нашим Байроном, но ради бога, ради Христа, ради твоего любимого Магомета (курсив мой, Е.Ш.), не подражай ему...». Что значит для Пушкина, с его временем густого православия, нетерпимости к религиозному инакомыслию, особенно к «бусурманству», и, в конце концов, с его «революционными» друзьями - «любит Магомета»? Одни только насмешки, особенно от последних, мог заработать он. А Поэт насмешек не терпел. Мог многое стерпеть, но не насмешки. Что потом его и убило. Гордость Поэта – не гордыня. Поэт не гордым быть не может. Этим – боязнью насмешек – я и объясняю до сих пор его же собственные примечания к стихам по «по Корану».
В студенческие годы читал слова Достоевского из его статьи «Пушкин» о цикле «Подражание Корану»: «...Разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корана и меч его, простодушная величавость веры и грозная сила ее?!". Правда, Федор Михайлович имел в виду умение Пушкина перевоплощать свой дух «в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном, а потому и чудесном, потому что нигде, ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное...». Значит, творя «Подражание Корану», Пушкин перевоплощался в в своего предка мусульманина - в воина «с обритой головой». «Не даром вы приснились мне //В бою с обритыми главами, С окровавленными мечами,// Во рвах, на башне, на стене.// Внемлите радостному кличу, //О дети пламенных пустынь!// Ведите в плен младых рабынь,//Делите бранную добычу! //Вы победили: слава вам,// А малодушным посмеянье! //Они на бранное призванье //Не шли, не веря дивным снам...». Строки эти немыслимы для поэта европейского. Как бы не велика была способность к мимикрии, к перевоплощению, так мог написать только с «арапской» душой, кочевник, бедуин. И это Пушкин... Его дивные сны...
«Кто видел бога? Тот, кто видел Пушкина. Бог низкоросл, черен, как сапог, с тяжелыми арапскими губами» О.Сулейменов.
Пушкин и пишет от имени Бога. В первом стихе «Подражания»: «Клянусь четой и нечетой, Клянусь мечом и правой битвой, Клянуся утренней звездой, Клянусь вечернею молитвой: Нет, не покинул я тебя...». Далее - «Мужайся ж, презирай обман, Стезею правды бодро следуй, Люби сирот, и мой Коран...». Пушкин – единственный в мировой поэзии (пусть меня поправят, если известно о других) говорит от имени Бога, говорит как Бог. И никто (даже мусульмане, в первую очередь мусульмане) его в богохульстве не обвиняет, не грозит взорвать его памятник, сжечь его книги. Говорят, ему даже установили памятник в Аддис-Аббебе, и я уверен, во многих других мусульманских странах. Слава Аллаху, есть он и в моем городе.
Люди Веры любят Пушкина. Христиане в том числе и за эти строки: «Ужель надежды луч исчез? Но нет! – мы счастьем насладимся. Кровавой чашей причастимся – И я скажу: Христос воскрес». Мрачновато, зато величественно. Мусульмане любят Пушкина, потому что он - любит Ислам, любит (Ғ.С) Пророка, любит Аллаха. Иначе бы он не написал: «В пещере тайной, в день гонений, читал я сладостный Коран..», «Что рек Алла: спасай гонимых,// Приход их дому – Божий дар..», «... он Магомету // открыл сияющий Коран, // Да притечем и мы ко свету, // И да падет с очей туман...».
Конечно, он не был мусульманином в общепринятом смысле. Он был душой близок к Исламу. Во всяком случае, эфиопская часть его души, его поэтическая прозорливая мудрость хотела этого. Пушкин колебался, его ангельская душа колебалась. Но он ощущал в своей крови аравийскую пустыню, аравийскую жизнь Седьмого Века. И от этих ощущений выросли у него в душе «Подражания Корану».
Я читал про тайную любовь Поэта к крестнице генерала Раевского крымской татарке Анне Гирей. Это было не просто увлечение, а настоящая обоюдная любовь. По мнению многих современников, Гирей была исключительной женщиной. Старший сын генерала, влюбленный в Анну, но отвергнутый ею, часто и много подтрунивал над Поэтом, над его любовью к «азиатке». И опять эта невозможность сносить подобные шутки сыграли плохую шутку над поэтом. Он боялся азиатчины-африканчины в себе, насмешек над своей «арапскостью». Ему, в православной стране рожденному, обитающему далеко не толерантной в религиозном смысле среде, женится на татарке протестантской веры (семья Анны исповедала англиканскую веру), будучи «арапом в душе», было невозможно. Да и царь бы (Александр Первый) не позволил. А другой царь, последующий, «выкрал его (настоящую) жену» (реплика одной сумасшедшей). У Поэта в это время (1820) был серьезнейший творческий и духовный кризис, из-за смены идеалов (у поэтов такое бывает) он чуть не потерял свой «поэтический дар». Он сообщил об этом всему миру в эпилоге к “Руслану и Людмиле”. Исследователь Л. Краваль пишет, что именно Анна Гирей – «азиатская Муза» его, «возродила поэта», и благодаря этому «возрождению», он опять стал писать.
Анна Гирей была человеком неординарной судьбы, в силу чего многие и считали ее исключительной. Ее отец Султан А.И. Крым-Гирей в молодости попал под обаяние шотландских миссионеров, принял протестантство, затем уехал в Эдинбург, жил там несколько лет, учился в университете, где в него влюбилась Анна Нельсон. Отец ее, богатый британский сноб, как водится, оказался против брака дочери с азиатом, но ничего не смог сделать, кроме как лишить ее наследства. Она плюнула на богатство, покинула родной Эдинбург и поселилась с мужем в Крыму. Анна - их дочь. Конечно, в Крыму, учитывая полигамию тамошних ханов, много Гиреев, но я также добавлю, что сын нашего Хак Назар Багадур Хана Ахмет Керей (в русских источниках Ахмед Гирей), после развала Ногайской Орды в 1550-60-х годах, уехал на Кубань, затем, по некоторым источникам, осел в Крыму.
... в доме у Раевского полно очарованья, //и пенится кружев изящных стройная река,//над морем Аю-Даг, и синь небес, и облака,// красавицы-сестрички, с ними Анна, //запомнит время силуэт прелестнейшей головки, //немыслимо поэту в нашем мире без любви. //Он рисовал повсюду профиль милой, очень тонкий… (Галина Римская).
Но доподлинно известно, что наша Анна была правнучкой крымского хана Sagyn Kerei (Шагин-Гирея). Многие исследователи считают, что «именно она, тайная (и взаимная) любовь поэта, была музой многих стихов его: черкешенкой из «Кавказского пленника» и отчасти Татьяной Лариной. Он преподнёс ей «заветный перстень» с сердоликом». По Кравалю, брачную перспективу с Анной Пушкин обдумывал всерьез, и «…когда он плыл на корабле в Гурзуф», о сватовстве у него с Анной разговор был.
«Такая женщина не только никогда б не изменила, но и повода подумать об измене не дала» (С.Воложин).
Вспомните обстоятельства гибели поэта, из-чего он погиб…Может, Анна Гирей и была латентной мечтой Поэта об идеальной жене. И, может, из этой мечты родились строки из второго стихотворения «Подражаний…»: О, жены чистые пророка,// От всех вы жен отличены:// Страшна для вас и тень порока.// Под сладкой сенью тишины… // Храните верные сердца // Для нег законных и стыдливых,// Да взор лукавый нечестивых // Не узрит вашего лица!», и дальше: «А вы, о гости Магомета,// Стекаясь к вечери его, //Брегитесь суетами света // Смутить пророка моего//...».
Возможно, Ислам, Коран был тайным идеалом Поэта правильной жизни. Именно этим представлением о жизни и продиктованы другие его строки: «Мужайся ж, презирай обман,// Стезею правды бодро следуй», или «Что рек Алла: спасай гонимых,// Приход их дому – Божий дар..», или «В Коране много мыслей здравых, // Вот, например: «Пред каждым сном // Молись; беги путей лукавых,// чти Бога и не спорь с глупцом…». И тогда можно жить, как его Путник: «И чувствует путник и силу, и радость;// В крови заиграла воскресшая младость;// Святые восторги наполнили грудь:// И с богом он дале пускается в путь». Живите с Богом в душе…
И еще: Творцу молитесь; он могучий: //Он правит ветром; в знойный день // На небо насылает тучи; //Дает земле древесну сень; … Почто ж кичится человек? //За то ль, что наг на свет явился,// Что дышит он недолгий век,// Что слаб умрет, как слаб родился?// За то ль, что бог и умертвит // И воскресит его — по воле? //Что с неба дни его хранит // И в радостях и в горькой доле…
Священный Коран вдохновлял не только Пушкина. Исламским духом проникнуты многие стихи Лермонтова; жил видениями арабской пустыни Фет; славил Пророка (Мир Ему) Полонский; влюбленно воспевал страны Ислама Гумилев... О Толстом – отдельный разговор. И отдельный разговор - об Иване Бунине: «Проклят тот, Кто велений Корана не слышит.// Проклят тот, Кто угас для молитвы и битв,// Кто для жизни не дышит, Как бесплодный геджас…» Говорят, всю жизнь Бунин возил в дорожном чемоданчике томик Корана (московское издание 1901 года, перевод А. Николаева). Возил, чтобы все время перечитывать. И черпать вдохновение. Чтоб родились эти небесно – прекрасные стихи: В сады Джиннат уносит душу Он. // А там течет, там льется за туманом // Река всех рек, лазурная Ковсерь,// И всей земле, всем племенам и странам // Сулит покой. Терпи, молись — и верь…