Старушка в длинной старомодной кофте, с костылем и в платке присела рядом со мной на скамейку. Таких женщин , неприметных, похожих одна на другую, испещренных морщинами, уставших от жизни, но вместе с тем отчаянно цепляющихся за нее своими разбитым параличом руками очень много в нашей необъятной стране. Я подвинулась, даже не взглянув в ее сторону. Про себя подумала, только не досаждай меня своими раритетными советами. В коляске мило спал мой неугомонный сын и эти редкие минуты покоя хотелось провести наедине. Но она побеспокоила.
-Такой маленький он у тебя, а уже одет как взрослый…
Завелась знакомая пластинка, подумала я. Сейчас начнется: все у вас у молодых, не так, вот в наши годы…Так принято у старых, кто дольше прожил, тот больше знает. При этом не важно, какую, собственно говоря , прожил человек жизнь, в старости он в любом случае – опытный. Но в преддверии очередного спора отцов и детей, я все -таки постаралась быть вежливой.
-Да, сейчас нет необходимости одевать в пеленки. Столько одежды для малышей, памперсы.
Бабулька неожиданно поддержала меня.
-Да, все так. Очень удобно. Не то, что у нас было. Я двух сыновей вырастила. Страшно вспомнить. Они у меня на Колыме родились.
-Как на Колыме? - неприметная старушка «зацепила» этим чудовищным для советского человека словом. Оно дурно пахнет тюрьмой, холодом и смертью.
-Я там срок отбывала…
Вот так бабулька - Божий одуванчик, сидит с клюкой, в платочке, а сама Колыму прошла. Но она, уже не дожидалась, моих вопросов, а продолжала свой живой монолог. Казалось, ей нужно было выговориться, что-то отпустить, отдать, пока жива и еще есть силы.
-Меня за связь с Бандеровцами взяли… ,- я заметила у нее украинский акцент.
-Вы с Украины? Акцент у вас.
-Да? Надо же, всего двадцать лет там прожила, а акцент остался навсегда. Да, я с Западной Украины. Немцев в оккупации пережила, войну, голод, мужа на фронте убили. Думала, ну хватит с меня горя-то, оказалось, нет. В тюрьму попала после войны, из-за подруги. Настучала она на меня. Будто бы я знала, где прячутся Бандеровцы и помогала им. А как не помогать? Им все тогда помогали. Кормили, поили и молчали. Иначе убили бы. Они всех убивали, кто за советскую власть. Жестоко, никого не щадили, семьями вырезали. Пришли как-то на хутор, сидят, балакают, я подползла за плетень, послушать, что говорят. Они как раз обсуждали, что ночью порежут семью соседей. Я бегом в поле, соседи там были, говорю, домой не возвращайтесь. Соседи все поняли, тогда люди с полуслова понимали, уехали. Получается, жизнь им спасла. Потом я узнала, что они до конца жизни за меня свечки ставили в церкви. Вот уже, наверное, сами и померли, а мне девятый десяток идет.
-А за что же вас тогда посадили?
-Подружка была советская стукачка, правда, потом партизаны ее все равно убили. В общем, она настучала, будто бы я с Бандеровцами связана. Меня арестовали, пытали, били, требовали, чтобы сказала, где они хоронятся. Не сказала я. А если бы знала – не сказала бы, замучили бы партизаны на хуторе. Словом, приговорили меня к расстрелу. Тогда такие решения быстро принимали. Командовал такой молодой офицер. Страшно было, но я решила смотреть ему прямо в глаза, пусть, думаю, помнит меня потом всю свою жизнь. Молилась Богу, чтобы убили, и смерть наступила сразу. Вот, веришь, тогда она была спасением. Обратной дороги все равно не было, дома бандеровцы убьют, а в тюрьме нквдэшники замучают. Но они почему-то передумали, не убили, в холостую постреляли и отправили на Колыму.
-А там что было? Страшно?
-Нет, что ты! Там было хорошо. Туда ссылали столько людей интересных. Ученые, военные, изобретатели, они там такое производство наладили. Кормили нас хорошо, одевали, и валенки, и тулупы, и военная униформа. Я на химфабрике работала, почти круглые сутки, но было легко как-то, люди поддерживали. Все там были близкими, и те, кого посадили, и те, кто за нами следил. Им- то тоже не сладко, на севере, с нами. Там и со вторым мужем познакомилась, бухгалтером был, хороший человек. После смерти Сталина вообще зажили мы славно. Нас на поселение отправили, позже и оправдали. Мы вдвоем стали заведовать складом. Представляешь, мясо, икра, рыба. А всем ведь продукты нужны были. Очень хорошо было, не могу ни на что пожаловаться. Двух сыновей вот родила там на Севере. Тоже, очень хорошие они, умные, добрые. С одним сейчас живу. Так что все у меня хорошо. Мне 86, сама за собой ухаживаю, хожу, зарядку делаю, в движенье жизнь. Комната у меня своя, а вообще у нас их три, три телевизора, два холодильника. У меня свой телевизор, холодильник. Я никому не мешаю, мне никто не мешает. Вот погуляю, посплю, поем, потом сериалы, их так много, как раз до сна хватает. Ложусь на диванчик и смотрю. Хорошо-то жить как! И вот у вас все хорошо, работа есть, одежда для детей, памперсы. И с каждым годом все лучше и лучше становиться. ..
Ее комплименты жизни лились без остановки. Она так заразительно благодарила свою искалеченную войной, тюрьмой, предательством жизнь, что мне захотелось побыть с ней еще. Какая светлая сила шла от этой старушки, словно мы были знакомы тысячи лет, а все, что она рассказывала, ясно представлялось. А просидели мы не больше часа.
-Ну ладно, уже обед, мне пора, - глядя на свои громадные мужские часы, сказала женщина, - Пройдусь до аптеки и домой, а то искать сноха будет, волноваться. Она такая хорошая у меня. Ну, удачи, тебе и твоему малышу!
Не успела я оглянуться, как старушки и след простыл . Я даже не успела разглядеть ее и запомнить, только имя осталось в памяти. Мария, она несколько раз повторяла его, словно, знала, что я опишу ее жизнь. Может быть, чувствовала, что жить ей оставалось не долго, может быть хотела попросить у кого-то прощения или оставить в памяти людей свою многоликую судьбу и подарить силы другим? Я не знаю, больше мы не встречались, да и вряд ли, она вспомнила бы меня при встрече. Рассказала и ушла. Ей стало легче, а мне… Помню, что в небе снова засияло солнце, запели полуденные птицы, мой малыш сладко спал. А жить то, действительно, хорошо, до сих пор думаю я.
Алматы , 2006 год.
О женской доле современных женщин смотрите сегодня в 19,45 в программе «Честно говоря» на 31-м канале.