— Поехали в Малшыбай! — предложил я фотографу. Он сказал, что это «далеко, долго и холодно». Да, 90 км от Жезказгана. Всё правильно ответил фотограф.
— Поехали в Малшыбай! — озадачил я друга. Он сослался на ряд более важных дел: «Да ревизия, сверка, обработка документации…» Всё правильно ответил друг.
— Поехали в Малшыбай! — шепнул я юной коллеге. Взор её затуманился, а мне стало ясно — еду один. Это нормально.
* * *
Дорога на Малшыбай осталась прежней: рыхлой и, в основном, безафальтной, с кочками и ухабами. Местами дороги вообще нет. Так что некоторые авто несутся, куда им надо, прямо по степи. Четыре года назад меня здесь настиг буран, и я едва не околел под порывами яростного ветра. Ветер и сейчас никуда не делся. Но оказался куда как добрее своего тогдашнего собрата. Но он по-прежнему вездесущ. Как матёрый шпик, заглядывает в самые укромные места. Например, за шиворот. А ещё в окна аборигенов. А ещё в школьные коридоры. А ещё… Да куда ему надо, туда и заглядывает. Ну а мне надо к Ергазы Айранбаеву, главному специалисту местного акимата и по совместительству моему проводнику. Во всяком случае, на эту пятницу.
* * *
Малшыбай сегодня — в вольном переводе «место, где много скота» — это 400 человек, 50 жилых домов, с десяток-другой официально действующих фермеров, 47 пацанов и девчонок — учащихся здешней школы №15. И один на всех капитан Сулейменов, похожий на доброго-доброго Вини Пуха, участковый, которого в мой прошлый приезд здесь вообще не было.
Вчера и сегодня в ауле происходит масса интересных и, не побоюсь этого слова, судьбоносных событий. Мой старый знакомец Ергазы Айранбаев вернулся из Караганды, успешно прошёл аттестацию. Директор школы Жантуре Карабеков уехал в город договариваться насчёт новой печи для своей «альма матер». Кстати, уголь на зиму — аккурат 136 тонн — уже завезли.
Капитан Сулейменов с раннего утра, так сказать, во внеслужебное время чинил трубу. Домишко ему достался ветхий, он, чует моё сердце, ещё с ним помучается. Знатный землевладелец Аскар Мухамбетжанов заливал цементным раствором прохудившуюся крышу. А его многоуважаемая супруга отправилась в город вставлять пластиковые зубы. За приболевшую Райхан Досанову, воспитавшую девятерых детей и получившую недавно за это подвеску, переживала её дочь Куляй, сторож акимата.
* * *
Бывший механизатор Манат сегодня пенсионер. Живёт на 19 тысяч тенге плюс кое-какое хозяйство. Он взглянул на меня настороженно:
— Кто такой, почему не знаю?
— Да из города, журналист.
— Правду пишешь?
— Стараюсь.
— Ну тогда садись в машину — подвезу к дому Ергазы.
И мы поехали. Как я понял, самое яркое воспоминание Маната из прошлой жизни — служба в Чехословакии солдатом мотострелковой дивизии. Его там в середине семидесятых удивило многое: чистота на улицах, ломящиеся от обилия продуктов полки в магазинах, нарядные донельзя чешки. Сегодня он гордится дочерьми — две умницы учатся в Жезказгане. В колледжах.
— Лишь бы здоровье не подводило, и всё будет нормально, — уверенно сказал Манат на прощание. А я запечатлел его на фото. Для истории.
* * *
— Вы сначала найдите школу. Там вам укажут мой дом. Я буду ждать вас на улице! — напутствовал меня по телефону Ергазы после того, как я сообщил ему, что наблюдаю аул без всяких оптических приборов из салона УАЗика. Я попрощался с водителем у ворот школы, тут же почувствовал себя сталкером. Через восемь часов я буду голосовать на обочине, надеясь на удачу. Она явится мне в образе вахтовика из Шубаркуля. В старенький «Москвич» он чудом втиснул свою семью, ну и мне местечко нашёл. Попадаются ещё на дороге добрые люди!
Ну а сейчас было не до сантиментов. В школе не оказалось ни души. Я попал как раз на пересменку, но не знал об этом. Пройдет ещё пара часов, и всё здесь изменится. Пространство оживёт и заискрится. Малышня возьмётся за учебники, за компьютерные мышки, за ум. Я здесь познакомлюсь с 10-летним с Ержаном Есинбаевым и Айбаром Алиевым. Они учат английский язык и мечтают о дипломатической карьере. Или, по меньшей мере, об участи выпускника исторического факультета.
* * *
Капитан Сулейменов с офицерской прямотой утверждает, что школа — это объект стратегического значения. Школа — это будущее Малшыбая. Так оно и есть. Есть здесь дети, значит, есть и завтра. Но до него ещё дожить надо. Учитель информатики Кенискуль Карабекова живёт в посёлке четверть века. Школа эта для неё — неотъемлемая часть жизни. Наравне с домом и семьей. Супруг Жантуре — директор и учитель географии, а дочь Айдана — выпускница АГУ, историк. Она теперь тоже педагог.
— Я много лет преподаю математику, а три года назад освоила компьютер, — чуть смущаясь рассказывает Кенискуль. — Теперь вот учу компьютерной премудрости детей. Год назад нам оборудовали для этого кабинет. Устанавливали специалисты из Павлодара, 25 штук сразу.
— Математику за три года не забыли?
— Нет, нет! Что вы… Я же её не бросаю.
— А родом вы откуда?
— Из Алматинской области. В своё время закончила женский педагогический институт.
* * *
В здешнюю библиотеку недавно завезли полное собрание сочинений Чокана Валиханова. Шесть томов. Лощёные страницы. Твёрдый переплёт. Заведующая Гульзада Шаханова утверждает, что и дети, и педагоги с удовольствием захаживают сюда. Тем более что книжный фонд пополняется исправно. Что учебниками, что художественной литературой…
Вместе мы вспомнили, что Валиханова ценил Фёдор Достоевский, когда «замаливал грехи» кружка петрашевцев, отбывал ссылку в Семиречье. Достоевский называл Валиханова не иначе как «первым по-европейски образованным казахом»…
19-летний музыкант Махмуд Оразалин прибыл сюда месяц назад по распределению. Уже успел создать школьный оркестр. Он гордо произнёс:
— Мне скоро двадцать. Собираюсь достичь успеха в профессии.
Его дед был чабаном. Отец — шахтёр. А вот он с детства извлекал чудесные звуки из домбры и кобыза.
— На гитаре легче, там аккорды. А тут пальцы должны чувствовать струны.
— Как на скрипке?
— Да, точно.
Оказывается, существует семь школ игры на домбре. В нашей местности превалирует школа «шерпе».
Махмуд осторожно поднёс пальцы к домбре и виртуозно исполнил кюй. Пока он играл, зрителей в актовом зале становилось всё больше. Я разинул от удивления рот и уронил на пол фотоаппарат.
— Мне ещё многому предстоит научиться, — задумчиво произнёс Махмуд, закончив кюй. — Особенно трудно преподавать это искусство детям. Из них лишь один процент таланты, остальные научатся только через тяжкий труд.
Девятнадцатилетний музыкант крепко задумался. На лбу его проступили капельки пота. А потом заиграл оркестр, и Махмуд снова окунулся в привычную среду. Пусть она станет привычкой и для его юных подопечных.
* * *
В доме Ергазы неподдельная радость. Его отцу — кузнецу по профессии и хорошему человеку — Совет ветеранов корпорации «Казахмыс» выделил путёвку в профилакторий. Натруженные руки кузнеца покрыты мозолями, как лицо морщинами. Один глаз у него не видит. Другого кузнеца в Малшыбае и окрестностях не сыскать.
— Нам бы ещё квартирку в городе, — сетует Рапа-апа, — а то трудно старикам в ауле.
— Вы куда-то обращались с этой просьбой?
— Да. Но нам сказали, что ветеранов в «Казахмысе» и без кузнеца хватает.
Сама апа работала десятки лет на почте. Русскому языку обучилась когда-то за несколько месяцев. Иначе не смогла бы принимать и сортировать корреспонденцию. А сейчас обидно ей за государственный язык. У неё есть и ответ на вопрос: «Как выучить казахский?» Она мне говорит:
— Вот вас бы на полгода в дальний аул, где по-русски вообще не говорят. Вы бы точно себе на пользу выучили казахский язык.
— А что, я согласен. Я готов.
Сам Ергазы с важным видом государственника и патриота рассказывает мне о достигнутых малшыбайцами успехах за последнее время.
— Капитально отремонтировали школу. Даже пластиковые окна поставили везде. Раньше воду брали с речки. Теперь у нас есть сеть колонок. Компания «Билайн» оборудовала нам связь. Со светом никаких проблем. При школе соорудили качественную спортплощадку. Программа «Дорожная карта» нам очень помогла. Что и говорить, оптимизма у людей прибавилось. Жизнь, пусть понемногу, но улучшается.
* * *
Для капитана Сулейменова наступили неоднозначные времена. Он здесь человек новый. Только-только купил дом. Только-только перевёз из обжитого места в городе семью: жену и детей. Здесь вообще долгое время не знали, что за службист такой — участковый. Прежний, ушедший недавно на пенсию, квартировал в посёлке Северный. Вольница не вольница, но уважение к погонам в Малшыбае есть явно не у всех. Северный не ближний свет, и коллега Сулейменова добирался сюда далеко не каждую неделю. Вот уже и жалобу на капитана написали. Жалобу, напичканную эмоциональной дезой. Пришлось ему доказывать начальству, что не верблюд он вовсе. А иноходец, стремящийся к наведению порядка. Сегодня у него в производстве несколько дел по барымте. Зафиксировано несколько фактов воровства у аульчан баранов. Здесь все люди — братья, то бишь родственники, и непонятно откуда исходит основная угроза. Капитан пока думает, что делать. Надеется со временем перекрыть барымтачам кислород, то бишь степные дороги, ведущие в город. Прощаясь, я пожелал офицеру удачи.
* * *
О встрече с Аскаром Мухамбетжановым, здешней знаменитостью, который прорыл недавно к дому прямо от колонки 80-метровый канал, договаривался лично Ергазы. Я нервно курил в стороне, боясь шелохнуться. Наконец, добро было получено. Через несколько минут я оказался в просторном пятикомнатном доме. Меня впустил в дом мужик в телогрейке. Он сказал:
— Проходите. Хозяин дома.
Я огляделся. На плите урчала кастрюля с мясом. В предбаннике выстроились в ряд чьи-то башмаки. Из-за угла выглядывала массивная ванна и умывальник — настоящие предметы роскоши для этих мест. Сам хозяин оказался улыбчивым круглолицым прорабом со стройки. Вот так, по-деловому, начал он свой монолог:
— Стройка идёт. Крышу разобрали. Отцовскую. Мы же в этом доме тридцать лет живём. Сначала был пастухом, потом стал завхозом. В 1983 году отец умер. Меня успел женить и умер. Я сатпаевскую взял. Она в акимате работала. Здесь недалеко мазарка есть в честь моего отца. А я горный техникум закончил, и меня сюда как молодого специалиста отправили. Подстанцию строить. Когда совхоз расформировали, мне дали пай. Хотя сначала не давали. Начал зимой 1999 года кочевать. Младший брат в шахте работал. Я ему сказал: «Увольняйся, фермерство — дело серьёзное». Моя мать 17 детей родила. Шестеро из них осталось. От отца осталось где-то 50 баранов. Общее количество с козой до 80 штук доходило. Мне сейчас кредит нужен. Не дают. Ходим по банкам. Заходил в акимат в городе. Говорят, должно быть 500 овцематок. А у меня 250. В прошлом году в декабре давали беспроцентный кредит. Улытауские успели, а мы поздно узнали. Пока документы собирали, опоздали. Дали бы мне кредит, я бы новый трактор купил, овцематок. Базу бы построил. Так это по карману бьёт. Ещё песок грузим руками, лопатой. Вот, смотри — мозоли. А ещё люди подводят, которых нанимаю. Сложные люди. Сестрёнка на зимовке поваром работает, сейчас, правда, в больнице. Младший брат молодец. Лучше меня разбирается в хозяйстве. Конечно, с 1999 годом если сравнить, я лучше стал жить. Воду себе провёл. Полипропилен положил. Комфорт нужен. А с зимовкой у меня постоянная связь. Я рацию там установил. Два раза в сутки связываюсь. Мне бы ещё кредит. Три миллиона. А то из трёхсот ягнят двести пришлось продать по 12000 за голову. Солярку надо, уголь надо. Людям платить надо. Я в доме старший. За отца остался. Буду работать, и всё у нас будет. Я в это верю. У нас здесь, насколько знаю, 30 фермеров. Хочу, чтобы у них всё получилось. Я искренне говорю, поверьте. Мне бы только кредит получить. Очень, очень надо.
Вместо эпилога
Через восемь часов я голосовал у обочины. Меня выручил вахтовик, возвращавшийся с семьёй с Шубаркуля. Он чудом втиснул меня в старенький «Москвич». Втиснул и сказал: «Хорошо, что я тебе попался, а то совсем бы замёрз». Устами вахтовика говорила истина. Через минуту Малшыбай потонул в кромешной тьме.
Владимир Прутик.
