Стать казахом нелегко, выжить ему сегодня – тоже непросто, но какое все - таки счастье быть им, напрямую связанным с еще не ушедшим блистательным прошлым и уже наступившим сияющим будущим!..
Проблема выработки доктрины развития и соответствующей идеологии до сих пор остается проблематичной, скорее всего, в силу следующих причин.
Во-первых, это связано с тем, что они, в конечном счете, неизбежно выходят на вопрос о необходимости самоопределения казахов как залога сохранения самобытности Казахстана.
Поэтому понятно, что государство в силу известных политических обстоятельств будет продолжать свою идеологическую деятельность только на уровне декларации доброй воли и пропедевтики, ограничившись сугубо стабилизационными мерами.
Что же касается казахского общества, то оно из-за своего посткоммунистического экономизма мышления еще не готово к конструктивному поиску собственных перспектив и ориентиров.
Поэтому объективно единственной творческой силой такого плана на сегодня могут быть только отдельные энтузиасты-одиночки, обреченные зачастую на искренние ошибки и случайные находки в своих изысканиях.
Во-вторых, отсутствие до сих пор результативных прорывов в сфере идеологии, возможно, объясняется и другими, не менее серьезными причинами.
В первую очередь, это неизбежно выявляемое и неразрешимое пока в рамках наличных парадигм противоречие: когда, с одной стороны, адаптация к современной цивилизационной среде практически оказывается невозможной (как для русских, так и для казахов) без возрождения своих традиционных религий как наиболее действенных «цивилизирующих факторов» (А.Тойнби, М.Вебер).
С другой же стороны, одновременно с этим поневоле создаются как бы классические предпосылки для «цивилизационного раскола», то есть религиозного противостояния по линии «христианский Север - мусульманский Юг».
В такой, казалось бы, безнадежно проигрышной и тупиковой ситуации - судя по горькому опыту даже экономически развитых стран с более родственными конфессиями (Великобритания, Канада, Бельгия и т.д.), не говоря уже про более близкие постсоветские примеры - тем не менее у Казахстана, судя по всему есть все реальные и потенциальные шансы благополучно проскочить через эти «цивилизационные Сциллу и Харибду».
Это же касается и других уже сегодня реально существующих или потенциально возможных «ловушек цивилизации»: экономических, нравственных, социальных и других так называемых глобальных проблем, достаточно полно исследованных современными западными футурологами. И если последние, как правило, не нашли оптимальных рецептов проблем глобалистики - то, возможно, казахстанский вариант их потенциального решения будет иметь не только местное, локальное значения.
* * *
Главной спецификой Казахстана, вероятно, является не только его сырьевой потенциал или же полиэтничность населения (в принципе имеющее свои аналоги), но и главным образом то, что на его территории относительно полно сохранилась уникальная культура, в течение тысячелетий сложившаяся в степной полосе Евроазиатского материка.
Эта степная культура, оказавшая в свое время безусловно позитивное влияние на соседние цивилизации Ближнего Востока, Ирана, Индии, Китая, Европы (в т.ч. и в духовной сфере, возможно образовав на границах своего ареала в результате синтеза, такие религиозные течения, как ламаизм, конфуцианство, суфизм, зороастризм, православие и т.д.) вероятно, является не только «достоянием доиндустриального прошлого», но и окажется востребованной «вызовом будущего», потребностями дальнейшего развития человеческой постиндустриальной цивилизации.
В пользу такого предположения говорят следующие обстоятельства:
Во-первых, в отличие от всех известных цивилизаций (даже самых великих), данная степная культура, ровесница наиболее древних, «вавилонских» очагов, не только смогла дважды перешагнуть их 15-вековой «цикл рождения, подъема и упадка», но и практически сохраниться до настоящего времени под натиском разных индустриальных вариантов среди нынешних казахов (хоть и в инкубационном, латентном состоянии) в виде «культурного ядра» - тенгрианства, наравне с исламом. Возможно, именно из-за игнорирования такой нуклеарности казахской культуры – из-за теоретической неразработанности и сама культура, и феномен тенгрианства все еще остаются по большому счету подлинной «терра инкогнита».
Только под таким углом, по-видимому, можно понять беспрецендентную устойчивость казахского языка, как в пространстве, так и во времени (т.е. имеющее относительно меньшее наличие диалектизма и архаизмов), потому что этот степной язык является не только функциональной речью, но и возможно в первую очередь – своеобразной философской системой в целях сбора, хранения и передачи информации. Это подтверждается и попыткой семантического синтеза, к примеру, следующего словарного ряда:
Әуе (воздух, небо, высь, небеса) – әуелгі (первоначальный) - әуен (мелодия) - әуес (увлеченный) - әулет (династия) - әурелену (мучить, беспокоить) и т.д.
Бақ (счастье, удача, предопределение) – бақсы (знахарь) – бақылау (наблюдать, высматривать, контролировать) – бақташы (пастух) – бақыт (счастье) – бағыт (направление, перенос: ход, линия, уклон, течение, школа, ход вещей) – баға – (цена, стоимость, ценность, оценка, отметка) – бағдарлама (программа) – бағындыру (покорять, подчинять, принуждать, сдаваться) – бағу (присмотр, уход, забота, иждевение, содержание, воспитание, пастьба, в переносном значении: взлелеять, доглядеть, растить, стеречь, уследить, присмотреть) – бағанадай (как прежний) – бағзы (давний, стародавний, в некие времена) и др.
Бата (благословление) – бату (проникать, тонуть, погружаться) – батыл (смелый, отважный, рискованный, удалой, бесстрашный) – батыр (храбрец, богатырь, витязь) – батыру (утопить), но не только в буквальном смысле.
Қам (шаман, забота, уход, грустное настроение) – қамал (крепость, бастион) – қамалау (окружать, осаждать, блокировать) – қамдану (готовиться) – қамқор (опекун, покровитель) – қамсаздандыру (снять тревогу, успокоить, обеспечение) – қамту (захватить, схватить, соединить, охватить) – қамшы (плетка) – қамшылау (в переносном значении: прилагать все усилия, подгонять себя, бичевать себя) – қамығу (страдать, томиться, огорчаться, быть озабоченным) и т.д.
Этот краткий перечень, который можно было бы продолжать бесконечно, на первый взгляд, совершенно разных по содержанию слов казахского языка – при введении «ключевых» сакральных» «тенгрианских значений» (Әуе - небо, бақсы – знахарь, қам – шаман, бата - благословление) выявляет своеобразную и органичную взаимосвязь в единое и многомерное целое (по аналогии с безусловно тенгрианским выражением «бір сырлы, сегіз қырлы» - «одна сущность – восемь граней», а также с древне-тюркским восьмиугольником).
И завершая свою попытку семантического синтеза по выявлению культурного ядра, хотелось бы обратить внимание на нехарактерное для других культур совпадение в казахском языке семиотики таких слов, как «тіл» (язык) и «тіл» (режь, пили, рассекай и т.д.), что свойственно только сакральному языку и поэтому, несущему не только функциональное значение.
Аналогичная сакральная нагрузка выявляется так же и во всех других сферах казахской культуры: обычае, одежде, быте, психологии, родо-племенной структуре и т.д., также обнаруживающих, как известно, подобную устойчивость и консерватизм (в принципе несвойственные человеческой истории) на протяжении столь длительного времени.
Поэтому, не впадая в чрезмерный мистицизм, даже с чисто рациональных позиций, вполне логически напрашивается вывод о причинах подобного скрупулезного сохранения казахами на протяжении последних столетий этого культурного наследия, несмотря на все неблагоприятные условия индустриального этапа цивилизации.
Конечно, весь этот затронутый проблемный пласт, безусловно, требует фундаментальных и системных исследований на стыке самых различных наук и философских дисциплин, касающихся сущности культуры, религии, истории и т.д.
Но на сегодня даже первоначальные разработки в этом направлении позволяют, на наш взгляд, сделать ряд предположений о некоторых перспективах эндогенного (т.е. основанного на внутренних потенциях общества) развития и самих казахов, и всего Казахстана в целом, облегчив, таким образом, проблему органического вхождения в постиндустриальную, информационную цивилизации.
* * *
В западной социологической литературе, как известно, существует понятие «эффекта Эдипа», согласно которому многие наиболее острые сегодняшние проблемы продиктованы непосредственно самим будущим, которое таким образом оказывает свое влияние на реальную действительность, на исходные данные его предвидения.
Такого рода футурологический подход, возможно, позволяет совершенно по-новому взглянуть на сущность и возможности, имеющегося, но пока не востребованного, тенгрианского мировоззрения.
Первое. На протяжении всей своей долгой истории, степная культура (даже при Атилле или Чингисхане) всегда отличалась столь нехарактерной для других цивилизаций религиозной веротерпимостью, что всегда отмечалось даже ее явными противниками. Истоки же такой устойчивой толерантности, сохраняющейся у казахов до сих пор, лежат в тенгрианском культе Единого и Вечно Синего Неба; в силу своей специфической внеузкорелигиозной сущности: во-первых, как бы оставляя открытыми духовные «ниши» для всех «цивилизационных религий», и во-вторых, создавая между ними своеобразный «буфер», позволяющий избежать их обычной непримиримости и конфронтации.
Второе. С тенгрианским мировосприятием, вполне вероятно связана возможность выработки столь необходимого для выживания цивилизации, так называемого «экологического сознания» как органичной связи человека с окружающей средой, как принадлежности к целому, роли партнера природы.
Третье. Актуализация нравственного потенциала тенгрианской философии, наиболее полно, на наш взгляд, воспринимается через призму (уже выработанных современной теоретической мыслью Запада) критериев зарождающейся «новой гуманистической цивилизации», «новой ценностной революции», «новой этики», стратегии выживания на «новой жизненной философии», «революции в сознании» на основе «нового гуманизма». Такие соответствующие изменения основных культурных ценностей, идеалов, ориентаций, касающихся представлений «человек-общество» и всех аспектов социальных ролей и институтов рассматриваются, например, У. Хармэном как единственная возможность устранить «патогенетические последствия» индустриальной системы – и по своей важности равноценных с революцией научно-технической и открытием Коперника, совершившим переворот в науке.
В этом плане, во-первых, традиционная культура степняков обладает относительно большим иммунитетом против тенденций дегуманизации общества, обесчеловечивания современного человека, распространения «одномерных личностей, существ физически полноценных и умственно развитых, но искалеченных психологически, нравственно, духовно» и т.д.
С одной стороны, этот иммунитет выражается в сохранении даже в бытовом, повседневном языке таких «высоких понятий» как «азаматтық» (гражданственность), «адамгершілік» (человечность) и т.д. С другой стороны, этому помогает отсутствие «эрозии авторитетов» и сохранение реликтов «родового сознания», как «братства единомышленников».
Во-вторых, это возможно оптимальный баланс между творческим индивидуализмом и неатомизированным коллективизмом, а также между духовным аристократизмом и политической демократией.
В-третьих, традиционное степное мировоззрение вызывает интерес и с точки зрения требований футурологов пересмотра понятий «богатство» и «благосостояние», нынешнее представление о которых, по мнению итальянского экономиста О.Джиарини, затрудняет развитие цивилизации. Это в частности необходимость создания «новой концепции экономики» и формирования «новых экологически-экономических ценностей жизни» (например, самоограничения «предела личной собственности» (С.Фишмэн) и т.д.).
И, в последних, с проблемой выработки новых форм «социального согласия» неразрывно связана и все еще нерешенная проблема насилия в современной «цивилизации как особом типе социального структурного неравенства», характеризующемся двумя основными чертами: социальным расслоением и тенденцией к росту. В этом плане вызывает интерес опыт неоседлой традиционной социальной организации, где проблемы в основном возникали только благодаря межличностным конфликтам, т.е. предохраняя на макроуровне общества от «иррациональной разрушительности естества» самого человека.
Четвертое. Если благодаря компьютерной революции в наиболее развитых странах, хотя уже и существует «информационное общество» (но только «по горизонтали», т.е. в пространстве) – отличительной особенностью тенгрианской культуры, в силу своей специфики, вполне допустимо могут стать своеобразные вертикальные «информационные линии», позволяющие через «биокомпьютеры-колодцы времени» извлекать информацию у своих предыдущих поколений предков, в глубине веков и тысячелетий.
И, наконец, пятое. Надвигающееся тысячелетие межгалактических полетов в безграничном Космосе вряд ли обойдется без тенгрианской культуры исконных номадов, чью философию почитания (своего прародителя) – Вечно Синего Неба, которую они пронесли через тысячелетия «из блистательного вчера в созидательное завтра».
Еркин Иргалиев
«Юридическая газета», март 1995 г.
«Казахский альманах , №2, 2010
http://ru.abyroi.kz/