продолжаю из серии «его не прет, а ласки хочется». это хуже, потому что длиннее.
Кому ты говоришь? Пустые комнаты
квадратных метров тишины.
Квадратных окон и
квадратных карточек в шкафу,
могилок памяти.
Погост раздался в ширину.
Вы всё копаете?
О чем ты говоришь? Бездоказательно.
Все человеки сочтены, все обязательны.
Над каждой шахтой лифта с указателем
их замурованные облики видны.
Ступеньки, годы, этажи
в закрытой комнате…
— Вам на какой? — спросила жизнь, —
Вы что, не помните?
Надгробные каменья — поларойдные
увековеченные снимки похоронные,
где человеческие цифры — посторонние,
хотя математически верны.
Вид шторы — вид матерчатой пародии
на мир вовне, на море и, напротив, —
на отражение в глазах при перелёте
туда, где невозможно без слезы.
След капли, проходящей по касательной
к прямой чужого пульса, — доказательство
смертельной геометрии, где минусы —
дефисы на датирующих выносках.
Где отрицание кончины — отречение,
где отвернуться, отказаться от речей и
плыть в сторону, обратную течению,
нет больше ни желания, ни смысла.
И все-таки, в свои пустые комнаты,
в кресты антеннок и глазницы окон
ты устремляешь этот взгляд, подёрнутый,
что белой простынею, поволокой.
Ты устремляешь этот взгляд, подорванный
на слове и, до крайности, убитый
твоими неумолчными укорами,
ничьими молчаливыми молитвами.