Он шел по мрачным улицам, не слыша шум проезжавших машин, не замечая под ногами кашу грязного снега. Он повернул за угол. Там находился кабачок, такой ему родной. Заказав кружку темного пива, он сел за один из столов, так, что видно телевизор. В этом заведении деревянные стены впитали едкий сигаретный дым, и наверное только тотальное сожжение могло избавить их от него. Сидела только одна парочка в другом конце зала, и официант протирал ветхой тряпочкой столы. Еще не было двенадцати, поэтому мужчина с темным пивом был расслаблен, хотя лицо его было не первой свежести. Небритый, в плаще с мокрым от снега подолом. Он курил и думал о ней. В 2 часа дня он встал изо стола и вышел из кабачка. Он думал, что раз уж ее нет, то тогда он прогуляется по парку. Делать дома было нечего. Парк на Калинина был пуст. Ни одной мамы с коляской не было видно на привычном месте. Он подумал, что может у него когда-нибудь тоже будет вот такая мама с коляской. Будет гулять в этом парке. Но ребенок будет не от него. У нее должен быть свой ребенок. А он просто папа. Не отец, а папа ребенка. И он будет любить этого своего ребенка, заботиться о нем, ругать за курение и перегар, учуянный на утро после субботы. Он сел на мокрую деревянную скамейку и прислонился к спинке. Закинув голову кверху, он уставился на очень низкое и очень серое небо. «Боги снисходительны ко мне» - подумал он. Веки тяжелели, и он почувствовал, что его накрывает волной сна. Он не сопротивлялся, и так и уснул в таком положении. Спать хотелось смертельно после вчерашней ночи. Лицо не чувствовало капель, падающих с неба.
- Сынок, с тобой все хорошо? Бабушка склонилась перед его лицом, с другой стороны скамейки, и просто смотрела своими выцветшими глазами на него. Было пять часов. Казалось тучи стали еще ниже. - Не сидел бы ты так. Простудишься. Шел бы куда-нибудь, где теплее.
Он молча встал и начал двигаться по направлению к одному из выходов из парка. Сел в такси – красный старый Mitsubishi Galant.
- Домой. 200.