Сегодня мне, похоже, уже не придётся спать. Тебя что-то мучает, я спиной чувствую. Недосказанное, тяжёлое, оно ворочается в тебе, ещё не до конца обретя форму. Да ты и сам не знаешь, как сказать об этом.
Да? Да.
- Полынь, ты же не спишь ещё?
Конечно нет, любимый, как я могу спать к тебе спиной, зная, какая бессонница сидит у тебя на груди.
- Полынь, я тут подумал, - подбираешься, прижимаясь к лопаткам животом. Тебя всего морозит мелкими судорогами. – Полынь, я тут подумал… когда мы умрём – после нас же никого не останется. Ну совсем никого, да?
Давай усыновим Лии.
- Смеёшься всё. – Раздражённо фыркаешь, взметая вихор у меня в затылке.
Прости.
Для полноценности, по твоему мнению, мне не хватает округлого и уютного животика, который даст ход начала клана твоего Имени. Маленьких, черноглазых безупречностей со сбитыми коленками и локтями. Кричащих, таких же шумных, энергичных, неугомонных и ранимых.
И по-другому быть не может.
Я уже почти уснула, как ты снова утыкаешься горячим шёпотом мне в затылок:
- Полынь… как странно. Ведь у каждого человека есть имя, но их дети ими не пользуются. Вот ты когда-нибудь называл родителей по именам? Мы бы для них были просто мама… и папа.
Спотыкаешься на словах, которых никому и никогда не говорил. Не только без имён, но и без их носителей. И выдержал же, мой смуглокожий отголосок беспризорного детства.
- О своём теле нужно заботиться!– лежишь на боку, прижимая меня к груди, машешь рукой на край солнца у горизонта, чтобы не смело казаться. Прохлада утра надувает занавески, оседая мурашками на коже.
- О своём теле нужно заботиться! Чтобы душе хотелось в нём жить!
Ты любишь своё тело. На нём: смуглом, гибком, лёгком, - практически нет шрамов. Только руки, как и у твоего ненаглядного Лии, нашего будущего сына – сбиты до самых локтей. И на спине – длинный, тонкий, пересекающий позвоночник от плеча к ягодице. Но и о нём ты говоришь сквозь зубы:
- В детстве упал на ветку.
Ты так не любишь признавать свою слабость.
Каждое утро – жадно рассматриваю тебя, как первый раз. Не надоест никогда. Не наемся.
На твоём теле практически нет родинок. Только смуглая кожа. Равнина, бескрайняя пустыня спины со своими скорпионами и гадюками под сенью бархатных холмов лопаток. С высохшим руслом шрама, уходящего к натянутой пластике ягодиц. От тебя веет солнцем, нестерпимым жаром пустынного полуденного солнца. Я задыхаюсь и погибаю от обезвоживания, мой рот вечно набит мелкозернистым сахаром песка и пылью порывистого ветра. Зефира, Борея, Нота и Эвра. С Юга, Севера, Запада и Востока. От хрустального перевала, ведь он же на Востоке, за цепью неприступных гор. Песок скрипит на зубах, мой земной рай. Без тебя я шлялась по пустыне земли долгие годы.
- Полынь, ты вся дрожишь.
Это всё ветер, Борей и Зефир нашёптывают в уши, скорпионы выщёлкивают словами эхо твоих слов:
- Полынь, ты же замёрзла, иди ко мне, Кай тебя согреет.
Гадюка выползает из-за потревоженной движением лопатки, бросает с усмешкой на раздвоённом языке:
- Полынь, мне вечером уходить. Иди ко мне, я так соскучился.
Шумно выдыхаю, прочищая завалы песка в лёгких, одним движением закидываю руки за твои выхоленные плечи, вжимаясь в губы первым поцелуем. Ты привычно заслоняешь собой солнце, заслоняешь собой целый мир.
А назавтра ты просто не возвращаешься.
И ждать тебя – бесполезно.
Я даже не помню, кто принёс эту весть в наш дом.
Такому гонцу – отрезать язык.
В первую минуту мне показалось, что кто-то невидимый дал мне под дых. Да так, что из глаз вперемешку со слезами брызнули искры.
Такого гонца – посадить на кол.
Казалось, что из меня засочилась, расползаясь, темнота и все присутствующие в комнате отходят назад, с сочувствующим выражением скучающих лиц.
Такого гонца – скинуть в пропасть.
- Ай… Ай, как… больно. Как мне больно! – казалось, что у меня вынимают лёгкие. Что стоит мне выдохнуть, и я больше не смогу вдохнуть. – Как мне… больно…
- Полынь, успокойся. – Чьи-то уверенные руки на локтях – крепко.
- Ты обещал, что не бросишь меня!!! – запрокидываю голову, срывая горло криком. Не верю, каждым вздохом, каждым выдохом не верю, не верю, не верю! Не верю убеждённо, до зверского оскала зубов со стекающими по губами слезами. Словно это что-то исправит.
Вторая волна понимания накрывает с головой, травит и выжигает едкой щелочью чужих слов, на которых никто не имел права. Которые ворвались в моё четырёхлетнее лето с лёгким привкусом ранней осени и мигом сожгли и завьюжили холодом нашу радугу в соседнюю деревню, сравняли с землёй сочную траву у дороги.
- Полынь, успокойся, ты ничего уже не…
Отшвыриваю цепкие пальцы, со всех ног бросаясь в комнату, выдираю с корнем шкафчики, ссыпая твои вещи вперемешку с книгами, рамками, ветошью, хламом, которому всегда есть место в доме.
- Смотри, он жив, ну жив же!
Нужно поверить самой и тогда это обернётся правдой. И тогда ты легонько прыгнешь в окно с попутным Зефиром и скажешь:
- Полынь, я дома. А что у нас на обед?
- Полынь, он мёртв!
Жмурюсь, слепо набивая руки одеждой, сбивая пальцы об острые края рамок. Больше, ещё больше! Пока всё это не станет тобой, пока не обретёт форму, привычную форму талии, колючих рёбер. Пока я, наконец, тебя не обниму. Сгребаю вещи плотнее. Туман перед глазами.
Я что, всё ещё плачу?
Выдох.
Нет вдоха.
Выдох.
Набитое чучело падает на пол, рассыпаясь.
Так больно и холодно.
А вот тут гораздо теплее.
Обнимаю себя руками, утыкаясь клубком в чью-то грудь. Ру? Это его запах молока и рисовой каши.
- Я останусь сегодня с тобой, - не предложение, а утверждение.
Конечно же он остался. На ночь. Со мной. В соседней комнате.
- Если я буду нужен – ты только позови! – Ру уходит к себе, тихо прикрывая дверь за спиной. Звучит как: пригласи, дай знать, позволь. Полынь, только скажи слово, и я буду валяться собакой у твоих ног.
Я бы постелила ему в другом доме, в другом городе, на другой планете. Только бы не проснуться чутко ночью от равномерного дыхания, озаряясь дикой мыслью: ты жив, ты вернулся и, что бы меня не тревожить, пережидаешь сон в другой комнате.
Утром – привычный фартук, я даже пою. Я жарю тебе твои любимые оладушки, ты же слышишь их запах? Иди скорее, я так соскучилась. И больше не пугай меня, не пугай меня так.
- Полынь, что ты делаешь?
Вот видишь, тебя нет, а в доме ходят посторонние. Они вешают мне лапшу на уши, они глупо шутят. Вот ты вернёшься, и мы посмеёмся над этим вместе. А пока мне нужно следить, что бы оладушки не подгорели. А ты всё же возвращайся скорее, ты меня так не пугай.
Слышишь?
Чай остывает.
- О своём теле нужно заботиться! Чтобы душе хотелось в нём жить! (с) - на собственность фразы нисколько не претендую.
Продолжение следует...