Благодарность — признак благородства души.
(Эзоп)
- Ба! Я в магазин, тебе там ничего не нужно? Только скорее говори, Машку еще нужно из школы забрать, сама же знаешь, будет злиться, если опоздаю.
Из маленькой комнаты, тихо шаркая, вышла бабушка. Она подошла к внуку и нежно поправила на нем воротник.
- Да мне ничего не нужно, Коленька. Все вроде бы у нас есть. Хотя… - голос бабушки дрогнул. Купи, внучек, сахара немного. Только не обычного, а тростникового…
- Какого? Зачем тебе? Как я его найду?
- Ну, если будет, то купи, много не надо, совсем чуть-чуть.
- Ла-а-адно, посмотрю, ну ты придумала, бабуля, «тростниковый сахар», хех…
В супермаркете было мало народу. Коля не спеша нагружал тележку продуктами. Сестренка брала в руки каждую упаковку, проверяла срок годности, с умным видом читала состав. Как только ей исполнилось десять, она стала считать себя взрослой и ответственной за покупки.
Возле кассы Коля хлопнул себя по лбу: «Черт! Сахар забыл!» Он оставил Машу рядом с тележкой, а сам побежал в отдел бакалеи. Каких только видов сахара не было, полки просто ломились от изобилия красочных упаковок. Он взял первую попавшуюся небольшую коробочку, на ней было написано «Сахар коричневый тростниковый».
- Вроде то, что надо, - сказал Коля сам себе.
- Бабуль, я купил твой сахар, посмотри, подойдет? – прокричал с порога Коля. Бабушка подхватила пакет с продуктами и прошла на кухню.
Коля открыл коробку с сахаром, в которой лежали неровные коричневые кубики. Они источали терпкий леденцовый аромат. Бабушка расстроено протянула:
- Э-эх, не такой был…
- Да что, бабуля, случилось? Сдался тебе этот сахар! – занервничал внук.
- Не переживай, Коленька, нашло что-то на меня, старую…
- Последнее время, - продолжала бабушка, память совсем не дает мне покоя, все вспоминаю свою жизнь. Видно пришло время подводить итоги. Много было в моей жизни и хорошего, и плохого, но, будь у меня возможность, я бы не стала ничего менять. У меня был хороший муж, есть заботливые дети и прекрасные внуки… Я любила свою работу учителя, и другой работы никогда не хотела. Вот… только один день я все-таки исправила бы…
Мне тогда было столько же как Машеньке сейчас… Был разгар лета, эйфория от Великой победы прошла быстро, потому что настали страшные голодные времена. Родители с утра до вечера работали в колхозе, а я нянчилась с младшими и вела хозяйство. Дома есть было абсолютно нечего. Бывало, люди умирали от голода. Мы с соседскими детьми бегали в лес, чтобы собрать хоть немного ягоды для младших детей.
Как-то я с подружкой возвращалась из леса домой по проселочной дороге. Мы весело болтали и смеялись, детство брало свое, и мы всегда находили, чему можно радоваться, хотя в животе все время урчало.
Мы почти подходили к деревне, как вдруг услышали крик и увидели, что к нам бежит человек. Это был один из военнопленных японцев, которых периодически проводили под конвоем через наше село. Мы уже привыкли к ним и нисколько не боялись.
Видимо, наши солдаты, которые сопровождали военнопленных, позволили им устроить небольшую передышку прямо на обочине дороги. Бывшие японские солдаты лежали вповалку на траве, не обращая внимания на палящее солнце. Японец, который окрикнул нас, подошел ко мне и что-то на своем языке сказал. Он был в оборванной одежде, очень худой, щеки глубоко ввалились на изможденном лице, по вискам стекали грязные капельки пота. Несмотря на бесконечно усталый взгляд, его рот широко улыбался. Он поднял руки ладонями вверх, показывая мне, что я должна так же протянуть руки и сложить ладони в горсточку. Я послушно сделала «лодочку». Тогда японец достал из кармана небольшой холщовый мешочек, который был почти пуст. Он развязал мешочек и стал ссыпать мне в ладони какой-то белый порошок. Одной рукой он поддерживал мои руки, а второй держал мешок. Когда последняя крупинка упала мне в руки, мужчина радостно что-то сказал мне. Я приблизила к себе руки, чтобы разглядеть, что же это такое, и в эту секунду белая масса, словно множество мелких жучков, зашевелилась. Я от неожиданности вздрогнула: «Ай!» и бросила порошок на дорогу, где он сразу смешался с пылью. Японец издал сдавленный звук и посмотрел на меня недоуменными глазами.
Он молча смотрел на меня, его лицо еще больше посерело, а глаза часто моргали. Кто-то недалеко громко крикнул: «Стройся!», и японец медленно побрел к своим. Он шел и оглядывался на меня, его глаза блестели от слез. Подружка подошла сзади и присела над некогда белым порошком. Она с опаской взяла несколько крупинок и попробовала их на вкус. «Это же сахар!» - громко вскрикнула она, «Ты выбросила сахар!» Это был чуждый нам тростниковый сахар, который от влажности становится будто живым.
Я уже догадалась, что военнопленный поделился со мной чем-то очень дорогим. Мне стало до слез стыдно перед этим человеком: он отдал последнее, а я вот так отблагодарила... Столько лет прошло, а я никак не могу забыть его взгляд…
- Бабушка, но ведь ты была маленькая! Японец, наверное, понял, что нет смысла на тебя обижаться… - распереживались внуки.
- Конечно, он это понимал. Ведь поделиться последним мог только очень добрый и мудрый человек…
Бабушка замолчала, задумчиво помешивая чай с двумя кубиками тростникового сахара. Коля хотел что-то сказать веселое, чтобы сменить тему разговора, но бабушка опередила и строгим голосом сказала:
- Ребята, я хочу, чтобы вы не повторили мою ошибку. Умейте не только помогать людям, но и принимать их помощь, и быть им благодарными за это.
Внуки согласно кивнули в ответ.
На улице завывал злой, голодный ветер, а на кухне было тепло и уютно. Люди пили горячий чай и задушевно о чем-то беседовали.
- А тростниковый сахар вкусный, однако, оказался! – подмигнула бабушка внуку.